«Ты меня научишь этому?» – выдохнула Цветанка возбуждённо и восторженно.

«Да тут и учиться особо нечему, – хмыкнула Серебрица. – Это самое лёгкое, что можно сделать с хмарью, любой Марушин пёс это сможет. Просто думай о хмари и представляй себе плоскую твёрдую опору там, где тебе нужно. Ступеньки, площадки, уступы, мосты – что угодно».

Цветанка содрогнулась, вспомнив угольно-чёрную мглу за окном, застилавшую солнечный свет…

«А если у меня не получится… думать о хмари? – пролепетала она неуверенно. – И она меня не послушается?»

«Хмарь – липкая штука, – усмехнулась Серебрица. – Стоит только призвать её мысленно – и она уже тут, даже особых усилий не надо. Она легко приходит, а вот отогнать её порой бывает сложно. Смотри-ка – едва мы о ней заговорили, а она уже здесь».

Цветанка глянула и обомлела: между деревьями разлилось переливчато-радужное сияние, густое, объёмно-текучее, подвижное и живое. Длинными тягучими потоками оно медленно обвивало всё вокруг – обтекало ветви, огибало стволы, как пальцы или щупальца. Это было совсем не похоже на тот пугающе чёрный туман, который Цветанка помнила со времён, когда впервые попробовала отвар яснень-травы во время повальной болезни в Гудке.

«Слушай, я даже не знала, что она такая красивая!» – воскликнула она, со щекочущим рёбра изумлением дотрагиваясь до одного из радужных «щупалец».

«Ты теперь по ЭТУ сторону, – многозначительно пояснила Серебрица. – Ты видишь всё глазами Марушиного пса, а не человека».

Хмарь была совершенно неощутима и легка, как воздух, но стоило захотеть, чтобы она стала ступенькой, как та тут же уплотнилась, несколько утратив свой разноцветный блеск. На эту ступеньку можно было опереться рукой: она чувствовалась не как твёрдое вещество, а как сгусток силы, настолько плотный и напряжённый, что от него всё отскакивало, не задерживаясь.

«Да, спокойно стоять на таких ступеньках нельзя, можно только непрерывно двигаться по ним, – сказала Серебрица. – Хмарь никогда не застывает, она текуча, а потому и ты должна быть на ней подвижной. Ну, попробуй».

Страх улетел в небо, словно вытолкнутый внутренним напряжением «ступеньки». Хмарь легко подчинялась малейшим порывам воображения: стоило Цветанке мысленно нарисовать в пространстве ступеньки от земли до макушки ближайшей ели, как текучая сила тут же приняла нужную форму. Воровка попробовала поставить ногу на первую из ступенек. Это было непривычно и не совсем просто: напряжение силы не давало времени на размышления и колебания, сбрасывало ногу, и приходилось сразу же начинать быстро двигаться, чтобы удержаться на такой лестнице.

«Шевелись, шевелись, – подбадривала с земли Серебрица. – Замирать нельзя – упадёшь. Если надо всё-таки помедлить на одной ступеньке, то можно слегка переступать ногами на месте…»

У Цветанки дух перехватило от такого подъёма. Птицей взлетев до макушки ели, она уцепилась руками и ногами за гибкий ствол и принялась с хохотом раскачиваться.

«Ух-ха-ха! Вот это да!»

Море осеннего леса казалось бескрайним, а сердце рвалось в полёт над верхушками деревьев, под небесным простором. Вдруг рядом взметнулась радужная петля, захлестнула еловую макушку и потянула, сгибая, вниз… Ухватившись за этот длинный переливчатый тяж, Цветанка соскользнула на землю. Слезь она по обычной верёвке, ободранные ладони сейчас бы горели огнём, а от верёвки из хмари на руках, напротив, остался холодок. Серебрица отпустила конец тяжа, и гибкая ель со свистом выпрямилась.

«Вот это диво так диво!» – восклицала Цветанка, прыгая по полянке и играя с потоками хмари – то раскидывая их в стороны, то завязывая узлами, то спутывая в радужные клубки.

Серебрица наблюдала за её ужимками со снисходительной усмешкой взрослого. Потом ей, видимо, надоело, и она просто исчезла, растворившись между стволами, а Цветанка ещё долго не обращала на это внимания, забавляясь с новой «игрушкой» – делала везде, где только можно, невидимые ступеньки и скакала по ним. Со стороны, наверно, это выглядело так, будто Цветанка летала по воздуху…

Как Серебрица и говорила, от хмари оказалось не так-то просто избавиться: та никак не желала становиться снова невидимой, и Цветанка, увязая и путаясь в длинных переливающихся «соплях», плавающих повсюду в воздухе и норовивших обвиться вокруг лица или ног, побежала искать свою наставницу. Запах Серебрицы она уже научилась выделять среди прочих и улавливала его везде, узнав, каково это – идти по следу, как самый настоящий зверь. Это был даже не столько запах, сколько ощущение присутствия, от которого все волоски на теле становились дыбом – будто кто-то невидимый глядел в спину… Серебрица здесь была, она здесь прошла, Цветанка всем нутром ощущала в воздухе звенящий след.

«Ну, чего тебе?» – раздалось сверху, и воровка, вздрогнув, остановилась.

Серебрица расположилась в развилке толстых веток, устроившись там, как в гнезде.

«Как это всё убрать?» – спросила Цветанка, то и дело отводя от своего лица соплеобразные ошмётки хмари.

«Что, наигралась?» – хмыкнула пепельноволосая девушка-оборотень.

«Попервой-то вроде потешно, а потом… – Цветанка покосилась на радужную плеть хмари, которая своим округлым концом обнюхивала её плечо, словно живое существо. – Потом уже как-то… не по себе. Будто я рехнулась и это всё мне мерещится».

«Да, прилипчивая она, – вздохнула Серебрица. – Ну, закрой глаза и медленно дыши. Вдох… выдох… Потом открой глаза».

Последовав этому совету, Цветанка стояла, растягивая дыхание, насколько это было возможно. Когда она открыла глаза, хмарь как ни в чём не бывало плавала вокруг.

«Она всё ещё тут», – пробормотала воровка.

«Ну, ещё так подыши. Не всегда получается с первого раза».

Цветанка ещё немного позанималась дыхательными упражнениями. После нескольких подходов она с облегчением увидела, что радужное море «соплей» исчезло.

«Ну, наконец-то хмарь убралась!» – облегчённо воскликнула она.

Не тут-то было. Стоило ей сказать слово «хмарь», как между стволами снова показались безглазые «морды» радужных червей.

«О нет, опять!» – простонала Цветанка, зажмурилась и по новой принялась за вдохи-выдохи.

«Она такая, хе-хе, – послышался смешок Серебрицы. – Чуть помянешь всуе – она тут как тут. Поэтому, если не хочешь её призвать, называй её “она”, “эта хрень” или “та самая” – как угодно, но только не по настоящему названию».

«Я буду звать её соплерадугой», – пробурчала воровка.

*

Понемногу снова начал просыпаться голод. Цветанка решила не доводить его до крайности, когда есть опасность захлебнуться во сне слюной от видений разнообразной еды, и в тот же вечер они с Серебрицей вышли на охоту.

В этот раз Цветанка училась выслеживать добычу сама, Серебрица только кралась рядом и изредка подсказывала:

«Подходи с подветренной стороны: этак ты запах добычи учуешь, а она тебя – нет. Ступай тихонько, да не по земле, а по “той самой”: так твоих шагов не будет слышно».

В теле огромного сильного зверя Цветанка чувствовала себя хозяйкой леса, а потому даже не слишком оробела, когда они вдруг наткнулись на отъевшегося за лето медведя, почему-то до сих пор не впавшего в спячку. А может, его что-то подняло из берлоги, и теперь эта здоровенная туша, покрытая бурым мехом, водила мордой по зарослям черники, собирая губами ещё сохранившиеся среди покрасневшей листвы ягоды.

«Видно, решил ещё немного подзакусить перед зимним сном, – сказала Серебрица. – Связываться не советую. Хоть мы и оборотни, а “лесному дедушке” лучше тропинку не переходить…»

Но Цветанке не терпелось испытать свои силы, узнать, на что способно её волчье тело. Будь она в человеческом облике – испугалась бы до смерти, но сейчас она чувствовала в себе непреодолимую мощь, которой требовался выход. Шагнув вперёд и пригнув голову, она зарычала.

«Зря… Ой, дура», – не одобрила этого Серебрица. Краем глаза Цветанка заметила, что та вполне человеческим движением прикрыла лапой глаза, всем своим видом как бы говоря: «Ну, сейчас начнётся…»