1) Иррациональное — сверхрациональный Бог, полнота Мудрости, Силы и Святости выступает как Личность, происходит личная встреча с Богом;
2) Бог открывается нам, встреча с Богом есть событие, решение о котором принадлежит Богу.
Человек может долго и мучительно искать смысла жизни, строить теории, научные, философские, заниматься медитациями, напряженно размышлять и описывать эти размышления, — но пока не произошло личной встречи с Богом, пока не возникла личная связь с Ним, — нет религии[8] (лат. religio, — от religare — связывать). Мы можем только искать Бога, стремиться к этой личной встречи, но её свершение зависит, в конце концов, только от самого Бога. Христос говорит апостолам: «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал…» (Ин. 15:16). И когда Бог открывается возникает диалог, возникает религия. Примеров этого откровения Бога человеку, этого окликания человека Богом Библия дает нам множество. Вот некоторые из них:
— «Адам, где ты?» — спрашивает Бог после грехопадения прародителей (Быт. 3:9).
— «И сказал Господь Аврааму: пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего (и иди) в землю, которую Я укажу тебе…» (Быт. 12:1).
— «… И возвал к нему Бог из среды куста, и сказал: Моисей! Моисей! Он сказал: вот я (Господи!)» (Исх. 3:4).
— Господь говорит и через своих пророков: «Воззовет ко Мне и услышу его, с ним есть в скорби, изму его и прославлю его» (Пс. 90).
— Наконец, когда исполнилась полнота времен, Богу было угодно воплотиться в человека, Само Слово Божие, Второе Лицо Пресвятой Троицы воплотилось и вочеловечилось «и обитало с нами, полное благодати и истины» (Ин. 1:4).
Наука и философия являются попытками человеческого разума осмыслить реальность. Активность здесь на стороне человека. В религии же активность — на стороне Божества. Нам открывается здесь то, что выше человека… Роль же человека сводится здесь к смиренному взысканию — даже и в самом напряжённом и дерзновенном взывании к Богу — этого откровения: Господи, помилуй! «Помилуй», в частности, и потому, что претензия на богообщение со стороны грешного человеческого существа есть всегда некоторая дерзость… Смирение выступает необходимым моментом богообщения, общения со Святыней. «И сказал Бог [Моисею из неопалимой купины — В.К.]: не подходи сюда: сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая» (Исх. 3:5). «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать», — учит Писание (Иак. 3:6). Смирение сердца сокрушающегося о своих грехах человека есть угодная Богу жертва: «Жертва Богу — дух сокрушен; сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит» (Пс. 50:19). Вершина человеческой святости, Пресвятая Богородица, есть одновременно и вершина смирения: «Се Раба Господня; Да будет Мне по слову твоему» (Лк. 1:38). Христианская Церковь, взывающая к Богу, осознает себя как Невеста, повинующаяся своему Небесному Жениху. Христиане, призванные быть детьми Божьими, должны и духовно подражать вере и кротости детей: «…Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18: 3)[9].
Ещё одно характерное отличие религии от науки и философии состоит в том, что последние равно есть всегда некоторая «логия» — попытки человеческим умом найти связь и смысл в реальности. Конкретнее, наука и философия выступают обычно как некоторая теория, как некоторая логическая (логико-математическая) схема реальности. Религия же, в своём ядре, есть всегда сама реальность! Реальность не просто просвещённая, причастная смыслу, а тождественная с ним: реальность умная. Но и более того. Не только реальность-в-себе, но и дающая смысл, просвещающая и освящающая всё в мире — Святыня! Источник смысла, благородства, красоты, самой жизни и бытия. Религия в этом смысле невместима ни в какую «логию». Конечно, существует христианское богословие. Но богословие есть лишь рациональная проекция живого религиозного опыта. Богословие в истории христианской Церкви всегда выступала, обычно, как рациональная реакция на уклонения в религиозной жизни: как вероучительные, так и аскетические. Догматы помечают границы, отделяющие Истину от заблуждения. Сама же Истина постигается уже сверхрационально, она — бытийственна… В отношении богословия Церковь руководствуется словами Григория Богослова: хорошо богословствует не тот, кто хорошо говорит, а тот, кто правильно живёт. Именно поэтому богословами в собственном смысле Православная Церковь назвала только трёх своих святых: апостола и евангелиста Иоанна, Григория Богослова и Симеона Нового Богослова… Поэтому бессмысленны, безнадежны — а нередко и вредны! — попытки как-то «растворить» христианство в культуре: проекты создания исследовательских центров при монастырях, попытки вписать историю церковного художества в общую историю искусства, попытки физическими приборами «померить благодать» в церковной жизни, попытки прочтения духовного опыта с точки зрения научной психологии и т. д. Человеческое любопытство ко всему религиозному понятно, однако нужно ясно осознавать границы культуры и человеческого творчества. Человек в культуре никогда не создает нового бытия, он создает только его символы: картину, музыкальное произведение, научную или философскую теорию. Религия же, христианство — в ядре своем — есть сама жизнь, истинная жизнь, где бытие и смысл совпадают; и оно — христианство — в принципе не сводимо ни к какой «логии». Всю трудность попыток выразить христианский опыт на философском языке может оценить всякий, кто поинтересуется, например, историей формулировки догматов Троичности или «богословия энергии» свт. Григория Паламы. В глубинах своих благодатная жизнь открытая нам Богом, таинственна и недоступна человеческому разумению. Она постигается лишь верою как высшим синтезом человеческих способностей[10] и открывается всё больше по мере обожения — благодатного преображения человеческой природы божественными энергиями…
Мы постоянно ищем смысла, спорим о нём, создаем теории, концепции, школы, традиции… Но всё это остается лишь некоторыми схемами, символами, которые могут лишь обозначить истину. Настоящий же смысл — бытийственен: истинный смысл есть истинная жизнь. И именно этот смысл дарует нам Господь, призывая к соединению с Ним уже и в этой жизни, и в самой вечности: «Аз есмь Путь, Истина и Жизнь».
Позитивизм и христианство: философия и история науки Пьера Дюгема
Что есть реальность? Чем более расширяются границы человеческого опыта тем всё более острым становится этот вопрос. Опыт бодрствования, сновидений, опыт чувственный, интеллектуальный, мистический, опыт наркотических опьянений, гипнотических состояний, виртуальной реальности компьютерных технологий — всё это в той или иной степени действительно. Однако, что из этого являет нам истинную реальность, позволяет осознать то, что есть на самом деле? Математическое естествознание последних четырёх столетий создало свою особую действительность — мир современной науки. Мир этот столь непохож на мир, данный нашему непосредственному чувственному восприятию, с его красками, запахами, звуками, что нередко само собой приходит сомнение: Да действительно ли всё это красочное многообразие и богатство чувственного мира обусловливается лишь движением бескачественных частиц и взаимодействием физических полей, описываемых абстрактными математическими уравнениями?.. Сомнение законное и никем до конца не рассеянное. Однако, в то же время, наука как-то и «касается» реальности, как-то и выражает её истину, поскольку именно с помощью этой науки мы строим мосты, по которым ездят машины, рассчитанные с помощью всё той же науки, запускаем спутники, получаем энергию, лечим человека…
8
В этом смысле очень поучительна духовная драма Л.Н. Толстого. Несмотря на всю её глубину и трагичность, встречи с Богом так, вероятно, и не произошло… См.: Прот. Георгий Флоровский. Пути русского богословия. Вильнус, 1991. С.404.
9
Но в то же время Христос говорит: «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак, будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» (Мф. 10:16).
10
Понимание веры как некоего высшего синтеза сил разума развивал А.С. Хомяков. См. к этому мою статью: Катасонов В.Н. Концепция целостного разума в русской философии и православии // VIII Рождественские образовательные чтения. Христианство и философия. М., 2000. С.97–118.