Внезапно натиск ослаб, яростные крики атакующих сменились сначала молчанием, потом криками ужаса и страха. Алёшка взглянул вдаль, за Аксай и обомлел. Со стороны Заплав, в тыл нападавшим, надвигалась густая конная масса, плотными рядами, на маленьких мохнатых лошадёнках – не быстро, но неотвратимо приближались калмыки. Первыми побежали запорожцы, потом вся татарская рать, бросая обоз, пушки, раненных и лошадей с криками ужаса вся эта орда побежала на юг, давя друг друга, поскорее вырваться из мышеловки.

В этот момент Алёшка почувствовал глухой удар в грудь, свет померк перед глазами, и он потерял сознание.

Любил Савва гулять по Истамбулу. Весеннее солнце уже прогревает брусчатые улицы, зацветает миндаль и иудино дерево, абрикосы покрылись белорозовым снегом, кругом радость, шум просыпающейся жизни. Сверху открывается величественный вид на гавань, на Золотой Рог. Синее до боли в глазах море, покрытое белыми парусами торговых, военных кораблей, рыбачьих фелюг, галер. Здесь, у старой гавани находится и невольничий рынок – площадь, пропахшая горем, потом и слезами, на фоне праздника жизни.

Потребность империи в рабах всё ещё чрезвычайно высока. Во-первых, необходимо обеспечить женским товаром гаремы всё разрастающейся столичной бюрократии, во-вторых, отсталый флот требовал всё больше и больше невольников на торговые и военные галеры, в-третьих – наёмная армия должна постоянно пополняться стойкими воинами из числа завоёванных народов. Янычары и сипахи – наиболее боеспособные воинские подразделения могущественной Порты. Фанатично воспитанные в исламе мальчики – рабы становились беспощадными воинами, абсолютно не связанными с покорённым населением, не имеющими ни собственности, ни семьи. Самая стойкая турецкая пехота и гвардия – янычары – набирались из завоёванных балканских стран, болгар, сербов, поляков, урусов, валахов, казаков, а сипахи – лучшая в мире конница – из покорённых кавказских народов – мосхов, армян, овсов, черкесов. Поставщики живого товара – алжирские и киликийские пираты, крымские татары – продавали товар греческим и сирийским перекупщикам, которые везли товар в столицу, где и цены были выше и покупателей больше. Основным источником живого товара были войны и разбой. Тысячи и тысячи пленных и невольников проходят через этот ад, здесь и урусы и поляки, болгары и тунисцы, черкесы и китайцы – все неверные народы, с которыми воюет исламский мир. Здесь человек, имеющий деньги, может приобрести себе в собственность любую красавицу, любую утеху – девочку или мальчика для гарема, набрать гребцов для своего корабля или будущих воинов для военных или разбойничьих предприятий.

Савва покупал иногда для себя что-нибудь экзотическое, китаянку или эфиопку, а потом перепродавал их в специальные дома для обслуживания портовых людей, моряков или солдат. Последнее время связь с Зейнаб начала тяготить его. Всё, что можно было узнать у этой пустой тараторки, он уже узнал. Три месяца тому узнал он о пребывании в гареме великого визиря эфиопской женщины с двумя сыновьями, младшего из которых она выдаёт за сына Государя Петра. Об этом было доложено послу Петру Толстому и вместе они приняли решение сообщить об этом Государю. Был послан тайный посланник в Азов с письмом для Петра Алексеевича, но с тех пор нет никакого ответа, и что предпринять ни он, Савва, ни Толстой не знают.

Целью его прогулки было приобретение какой-нибудь молоденькой особы, желательно дикарки. В средствах он был не ограничен, любая прихоть оплачивалась Толстым, по личному указанию Государя. Проходя мимо рядов и помостов, Савва обратил внимание на девочку лет двенадцати, с тонкими, как у ребёнка руками, увешанными множеством колец, громадными чёрными, бездонными глазами. Девочка танцевала, развевая юбками и пела тоненьким с хрипотцой голоском. Савва узнал песнь сербских цыган. Эти песни он часто слышал в детстве, когда проезжали с отцом мимо цыганских сёл, разбросанных по долине и когда кочевал с ними по Бессарабии, скрываясь от турецкого погрома. Эти приветливые и шумные люди вызывали у него симпатию, а их тягучее многоголосье или зажигательные пляски, которым эти люди отдавались до самозабвения, заставляли его то плакать, то отбивать ногами в такт звонкому бубну. Хотелось вместе с ними крикнуть – ЭЭХ и взвиться под облака или заплакать от неразделённой любви.

Савва подошёл к девочке и спросил на знакомом ему языке сербских цыган.

– Ту романи (ты цыганка)

– Да, господин – ответила девочка.

– А откуда ты, красавица?

– Из Дурицы, мой господин.

Савва вздрогнул, это цыганское село находилось в нескольких километрах от Рагузы на землях его отца – Луки Владиславича.

– Как же ты попала на помост, родимая?

– Пришли черкесы, всех пожгли, меня и сестёр моих в Рагузе продали, а теперь хозяин, хочет за меня выкуп или грозит отдать янычарам в казарму…..

Подошёл хозяин – маленький толстый грек, с крючковатым носом на гладком, лоснящемся от пота жирном лице, и выпуклыми, как у куклы чёрными глазами…

– Этот товар дорого стоит, эфенди. Она дочь барона, и за неё он может отдать всё золото этого колдовского племени. Она и петь и танцевать может и на картах погадает и в любви утешит, им нет равных в этом деле….

– Сколько же ты хочешь?

– Тысячу золотых, эфенди – это не много, ты получишь много больше, если продашь её….

– Даю пятьсот и по рукам.

Они торговались, шумно наступая друг на друга, уступая по лире, наконец Савва не выдержал, сплюнул и выругался по-русски.

– Господин понимает язык урусов? – спросил хозяин.

– Да, а что.

– У меня имеется товар, подороже этого. Подожди…

Он хлопнул в ладоши и двое стражников вывели из рваной палатки двух человек, один громадный, заросший чёрной бородой мужик, одетый в рваньё, которое по-видимому когда-то было формой русской армии, другой бледный, худой, болезненного вида молодой человек – оба закованы в железо. Гремя кандалами они приблизились к спорящим.

– Вы русские? – спросил Савва.

– Да – слабо ответил молодой. – «А ты? Не знаком ли тебе Рагузинский Савва или граф Пётр Толстой?.

– Ну и ну, я и есть тот, которого ты ищешь, Савва я, государев порученец.

– Имею поручение государя нашего Петра Алексеевича. Царёво слово и дело…..

– Наконец-то! Ну ты, хорек, покупаю всех троих за тысячу.

– Тысячу двести, эфенди.

– Да пропади ты пропадом. Освободи их.

Развязав пояс, Савва отсчитал деньги – своё годовое жалование – ничего, Толстой всё вернёт. Подозвал повозку, запряжённую двумя возчиками, и Савва и все три его приобретения отправились в гостинцу.

В покоях посольской гостиницы на мягких подушках сидят четверо мужчин. Двое в богатом турецком одеянии, двое в бедных, но чистых халатах. На ковре лепёшки, финики, холодное жареное мясо – шауарма и греческое вино в больших зелёных медных кувшинах. Прислуживает молодая цыганка – Земфира, подливая вино в чаши. Старший стола – посол государев, Пётр Андреевич Толстой – безбородый тучный, с маленькими хитрыми глазками больше похожий на евнуха, облокотился на руку и тяжко вздыхает. Говорят по-русски, в полголоса. Алёшка Синельник рассказывает о злоключениях дороги, о бое под Бирючим кутом, о ранении, как раненный, схваченный татарским арканом, очнулся в вонючем трюме невольничьей фелюги, как выходил его Давыдка, отпаивая гнилой водой и смачивая раны кровавой мочой. Передал и государево поручение. Граф Толстой надувал недовольно пухлые мятые щёки и скептически покачивал головой. Савва сидел уставившись в пол, ни чем не выдавая своих чувств. Задание государя было почти не выполнимым. И Савва и Толстой были почти всё время на виду, шпионы сновали повсюду. Следили и султановы люди и соглядатаи паши и шпионы французские и аглицкие и свейские. Конечно связь Саввы с Зейнаб была известна паше, но этот факт хитрый царедворец решил использовать при случае для своих дальнейших целей. А цели у него были великие, ни много ни мало – трон. Игра шла большая. На этом фоне организовать похищение из гарема и провести отрока эфиопского через всю Порту, было делом почти безнадёжным.