При первом же взгляде Шарля Леонара поразили раны, бывшие на трупах. Казалось, эти раны нанесены каким-то неведомым человеку оружием невероятной, фантастической силы. Ни одного тела, более или менее сохранившегося в целости, вокруг не было. Казалось, вся эта местность уподобилась лавке мясника, который не только убивает скотину, но и четвертует туши. Тут валялось несколько явно одним ударом отрубленных голов, лежали два трупа, буквально перерубленные по поясу пополам, здесь валялась отсеченная у плеча рука, там пара ног, а в другом месте — тело высокого и сильного воина могучего сложения, разрубленное, как топором мясника, от темени до таза.

Всего трупов аборигенов Шарль Леонар насчитал восемнадцать. Несколько в стороне лежал и девятнадцатый труп, тело человека, устроившего здесь ужасную, не поддающуюся описанию бойню, искромсавшего в куски своих черных врагов.

Желал бы я знать, что почувствовал Шарль Леонар, увидев труп этого истребителя аборигенов!

Быть сыном двадцатого века, века электрических машин, кинематографа, радия, скорострельного оружия, динамита, аэропланов, находиться в сердце Австралии и увидеть в двух шагах от себя двойника средневековых рыцарей, человека, с ног до головы закованного в латы, вооруженного огромным так называемым двуручным мечом и кинжалом для добивания врагов, носившим у крестоносцев имя «Мизерикордиа»!

Но не это вооружение давно прошедших дней поразило француза: он положительно остолбенел, заметив, что лежавший пред ним труп латника обладал огромными размерами. Это был настоящий великан, высотой, по крайней мере, в полтора человеческих роста.

По некоторым признакам, о которых распространяться считаю излишним, Шарль Леонар заключил, что побоище между великаном-панцирником и темнокожими аборигенами разыгралось совсем недавно, всего несколько часов тому назад. Тела еще не подверглись разложению. В воздухе, казалось, еще держался приторный запах пролитой крови. Каким образом были убиты темнокожие, для француза было ясно: их отправил на тот свет колоссальный меч гиганта. Но как окончил свой век сам странный обитатель Центральной Австралии? С трудом Леонар снял с головы спящего вечным сном великана металлический шлем удивительно тонкой работы и увидел по-своему красивое загорелое лицо. У убитого были голубые глаза и светло-русые волосы, как у потомка англосаксонской расы.

Тут открылась причина смерти гиганта: на лице и на голове его виднелись следы жестоких ушибов и ран с раздробленными костями.

Имея в виду, что шлем панцирника не носил ни малейших следов повреждений, оставалось предположить, что неведомый воин подвергся нападению темнокожих аборигенов в то время, когда или не успел еще закончить свое вооружение, или, быть может, по неосторожности снял с головы стальной шлем. Аборигены, по всей вероятности, считаясь с невозможностью нанести вред врагу, защитившему все свое могучее тело панцирем, направили все удары на лицо и голову и достигли цели: воин погиб, хотя и не моментально. Он успел расправиться с нападавшими, истребив их всех при помощи своего массивного меча, но потом и сам изнемог и свалился на пропитанную кровью аборигенов землю на берегу озера.

Вот при осмотре вооружения павшего в бою с черными пигмеями великана и бросилось в глаза Шарлю Леонару нечто удивительное.

Когда он попробовал взять огромный двуручный меч гиганта, этот меч оказался неимоверной тяжести. Шарль Леонар, человек, отличавшийся атлетической мускулатурой, с трудом смог поднять меч, а не то чтобы орудовать им. И это, принимая во внимание величину меча, было вполне естественным.

Но зато, когда он взял в руки шлем, огромный металлический шлем, этот последний оказался легким, как перышко. Он весил не более полутора или двух фунтов!

Взял Леонар кривой кинжал гиганта и установил тот же факт, то есть невероятную легкость этого предмета, близкую к невесомости. Под руку ему подвернулся еще небольшой нож великана. Также фантастически, прямо-таки невероятно легкий.

Что сделал Леонар?

Он наполнил водой свой запасный резервуар, сунул в багаж кинжал, за пояс заткнул нож, уселся на своего стального коня и отправился в путь. Хотелось ему захватить и шлем великана, но он оказался слишком громоздким.

Другой на его месте, добравшись до ближайшего обитаемого цивилизованным человечеством пункта, надо полагать, проболтался бы так или иначе о виденном. Шарль Леонар никому не сказал ни единого слова. Он никому не показал ни ножа, ни кинжала. Он привез эти два предмета в Аделаиду и предъявил их директору нашей фабрики, рассказав ему вкратце свою фантастическую историю.

Директор как деловой человек быстро сообразил всю важность полученных сведений и сейчас же созвал технический совет из высших служащих нашего завода, чтобы коллективно обсудить происшедшее. Не трудно представить себе, что за сим последовало: прежде всего нож Леонара был подвергнут всесторонним исследованиям, которые поручили видным ученым. Кто именно производил эти исследования, для меня осталось неизвестным: проделывались они в величайшем секрете. Но мне известны результаты, и их я сообщу.

Как известно, удельный вес стали равняется семи. Удельный вес того странного металла, из которого был выделан нож, не на много превышал единицу, так что нож в воде хоть и медленно, но тонул, а стоило добавить в воду немного соли — нож плавал в этом растворе, как пробка.

И при этой фантастической легкости металл отличался прямо-таки невероятной крепостью, твердостью: кончиком ножа можно было без труда производить царапины на поверхности не только стекла, но и алмаза. Стекло резалось этим оружием как мягкое дерево. Пробовали выяснить действие различных кислот, оказалось, что металл обладает свойством сопротивляться всем известным реактивам. Испытание на плавкость показало, что даже из пламени гремучего газа металл выходит целым, не подвергаясь ни малейшему изменению.

Всем и каждому известны бытующие в мире легенды о существовании особо острых клинков. Говорят, что японские старинные мастера знали секрет изготовления таких мечей, что плывущий по слабому течению огурец, натыкаясь на лезвие, не останавливался, а распадался, разрезанный неподвижно стоящим клинком. Герой мусульманского мира, султан Египта Саладин, обладал будто бы кинжалом, выдерживавшим следующее испытание: положив кинжал лезвием горизонтально, с некоторой высоты пускали кусок тончайшей, легкой, как пушинка, газовой ткани. И, прикоснувшись налету к лезвию кинжала, ткань оказывалась разрубленной.

Проверить подобные легенды нет возможности: в руки ученых еще ни разу не попадалось отличающееся указанными свойствами оружие, так что позволительно сомневаться в его существовании.

Но доставленные Леонаром кинжал и нож отличались поистине чудесной остротой. Так, на моих глазах большая полоса закаленной стали, положенная на наковальню, была перерублена кинжалом с одного удара, словно ствол бузины. А при осмотре лезвия после этого на нем не оказалось ни малейшего следа. Мы брали колоду игральных карт и протыкали ее легким напором острия кинжала. Клинок входил в эту массу бумаги, как в тесто, словно не встречая ни малейшего сопротивления.

Исследование кинжала и ножа под микроскопом повергло всех в полное изумление. В обществе говорится: «это остро, как лезвие бритвы».

Но возьмите самую лучшую бритву, рассмотрите ее лезвие под микроскопом, вы увидите рваную зубчатую линию. Возьмите иголку, и под микроскопом вы увидите ее острее в виде тупого бугорчатого кончика крайне неправильной формы.

А когда я лично смотрел в микроскоп на кончик кинжала, он казался мне математически правильным. Единственное, с чем я рискнул бы сравнить его по тонкости и правильности, это с жалом осы, самым страшным оружием, которое создала природа. То же самое отметил я и при рассмотрении лезвия под микроскопом.

Оставалось подвергнуть странное, загадочное оружие испытанию на излом. Для этого, как известно, на современных металлургических заводах применяются особые и довольно сложные машины.