Подозреваемый замолчал лишь тогда, когда в его камеру вошли надзиратели.

Так прошел день накануне, так прошел нынешний день, и следующий день был таким же. Дни, сменявшие друг друга, были удивительно похожими…

Он пел, ел, спал, ухаживал за руками и ногтями. Жизнь так называемого циркача шла размеренно. Он вел себя как прежде, словно счастливый, но скучающий человек.

Этот загадочный персонаж так ловко ломал комедию, что Лекок, пролежавший на животе шесть ночей и шесть дней, не заметил ничего подозрительного.

Однако молодой полицейский не отчаивался. Его насторожило, что каждое утро, когда служащие тюрьмы раздают заключенным еду, подозреваемый непременно запевал свою песенку.

«Очевидно, – говорил себе Лекок, – эта песенка служит сигналом. Но что происходит за окном, которого я не вижу?.. Я узнаю об этом завтра».

На следующий день Лекок добился, чтобы Мая вывели на прогулку в половине одиннадцатого. Затем он попросил директора тюрьмы прийти в камеру подозреваемого. Славный чиновник был недоволен тем, что его потревожили.

– Что вы собираетесь мне показывать? – повторял он. – Что может быть там любопытного?..

– Возможно, ничего, – отвечал Лекок. – Но возможно, произойдет нечто серьезное…

И в одиннадцать часов Лекок запел песенку подозреваемого:

Едва Лекок начал петь второй куплет, как к его ногам упал хлебный шарик размером с пулю, ловко брошенный в окно.

Молния, угодившая в камеру Мая, и та не смогла бы привести директора тюрьмы в столь неописуемый ужас, как этот безобидный мякиш. От изумления он застыл на месте, раскрыв рот, выпучив глаза, словно полагал, что чувства обманывают его.

Какая напасть! Мгновение назад он мог бы дать свою лысую голову на отсечение, поклявшись, что в одиночные камеры невозможно проникнуть. Сейчас же он считал свою тюрьму обесчещенной, униженной, выставленной на посмешище…

– Записка! – повторял ошеломленный директор. – Записка!..

Лекок мгновенно схватил хлебный катыш и торжествующе потряс им.

– Я так и думал, – шептал он, – наши клиенты переписываются!

Увидев, как радуется молодой полицейский, директор тюрьмы сбросил с себя оцепенение и рассвирепел:

– А!.. Мои заключенные переписываются!.. – воскликнул он, заикаясь от гнева. – А! Мои надзиратели исполняют обязанности почтальонов! Клянусь святым именем Господа!.. Я этого так не оставлю!..

Директор направился к двери, но Лекок остановил его.

– Что вы собираетесь делать, сударь? – спросил он.

– Я?! Я соберу всех служащих моей тюрьмы и заявлю, что среди них есть предатель. Пусть они выдадут его мне. Я хочу наказать его в назидание остальным. Если в течение суток виновный не будет найден, весь персонал тюрьмы будет обновлен.

Директор опять хотел уйти, но молодой полицейский удержал его, правда, на этот раз силой.

– Спокойно, сударь, – сказал он. – Спокойно, умерьте свой пыл.

– Я хочу наказать виновного!

– Понимаю вас, но подождите. Сначала обретите хладнокровие. Вполне возможно, что виновным окажется не один из ваших надзирателей, а кто-нибудь из заключенных, по доброй воле помогающих по утрам разносить еду…

– Э! Какая разница…

– Прошу прощения! Разница огромная. Если вы поднимете шум, если скажете об этом инциденте хотя бы слово, мы никогда не докопаемся до истины. Предатель вовсе не безумец. Он не выдаст себя. У него хватит ума, чтобы затаиться. Надо молчать, все скрывать и ждать. Мы установим строжайшее наблюдение, а затем поймаем мерзавца на месте преступления.

Эти соображения были настолько разумными, что директор тюрьмы сдался.

– Хорошо, – вздохнул он. – Я подожду… Но давайте посмотрим, что в этом хлебном катыше.

Однако молодой полицейский не согласился.

– Я предупредил господина Семюлле, – сказал он, – что сегодня утром, несомненно, будут новости. Он должен ждать меня в своем кабинете. И я хочу предоставить ему удовольствие вскрыть этот «конверт».

Директор тюрьмы разочарованно развел руками. А! Он многое отдал бы, чтобы произошедший инцидент остался в тайне, но об этом нельзя было и думать.

– Так пошли к следователю, – сказал он. – Пошли…

И они пустились в путь. Всю дорогу Лекок старался доказать славному чиновнику, что тот напрасно расстроился из-за происшествия, которое было для следствия настоящим подарком. Разве до этого момента он не считал себя хитрее своих заключенных? Какое заблуждение! Разве изобретательность узника не бросала и не будет продолжать бросать вызов бдительности надзирателя?

Когда они вошли в кабинет, господин Семюлле и его секретарь разом вскочили. По лицу молодого полицейского они поняли, что есть важные новости.

– Ну? – взволнованно спросил следователь.

Вместо ответа Лекок положил на стол бесценный хлебный катыш и взглядом был вознагражден за то, что не разломал его от нетерпения.

В катыше лежал крохотный рулончик из тонкой бумаги плюр[22]. Господин Семюлле развернул его и, положив на ладонь, разгладил. Однако, едва взглянув на записку, он нахмурился.

– Ах!.. Это шифрованная записка, – воскликнул он, ударив по столу кулаком.

– Этого надо было ожидать, – спокойно ответил молодой полицейский.

Лекок взял записку из рук следователя и четко стал произносить вслух цифры, разделенные запятыми, в том порядке, в каком они были выведены:

– 253, 15, 3, 8, 25, 2, 16, 208, 5, 360, 4, 36, 19, 7, 14, 118, 84, 23, 9, 40, 11, 99…

– Боже!.. – прошептал директор тюрьмы. – Эта находка ничего не проясняет.

– Почему же?.. – возразил улыбающийся секретарь. – Она написана условным языком, который можно расшифровать, если обладать навыками и терпением. Есть люди, для которых это стало настоящим ремеслом…

– Совершенно верно! – согласился Лекок. – Когда-то я сам баловался составлением подобных записок.

– О! – воскликнул удивленный следователь. – Вы рассчитываете подобрать ключ?

– Со временем да, сударь.

Лекок собрался было положить записку в свой кошелек, но господин Семюлле попросил еще раз внимательно изучить ее и, по крайней мере, попытаться оценить, насколько трудной будет работа.

– О!.. В этом нет необходимости, – ответил Лекок. – Сейчас не время судить…

Тем не менее Лекок сделал то, о чем его просили, причем сделал хорошо. Его лицо вскоре просветлело, и он, стукнув себя кулаком по лбу, воскликнул:

– Эврика!

От удивления, а возможно, от недоверия такое же восклицание вырвалось из груди следователя, директора тюрьмы и Гоге.

– По крайней мере, мне так кажется… – осмотрительно добавил Лекок. – Если я не ошибаюсь, подозреваемый и его сообщник используют систему двух книг. Это очень простая система. Сначала они договариваются, какой книгой будут пользоваться, и берут по экземпляру одного и того же издания.

Что делает тот, кто хочет сообщить о себе новости? Он наугад открывает книгу и сначала пишет номер страницы.

Теперь ему надо найти на этой странице слова, которые могут выразить его мысль. Если первое употребленное им слово оказывается двадцатым, то он пишет цифру двадцать. Потом начинает считать – один, два, три – до тех пор, пока не найдет подходящего слова. Если это слово шестое, он пишет цифру шесть, и продолжает считать до тех пор, пока не закончит своего послания.

А вот что делает человек, получивший это самое послание. Он открывает книгу на указанной странице и по цифрам ищет нужное слово…

– Яснее не бывает, – согласился следователь.

– Если бы эта записка, которую я держу в руках, – продолжал Лекок, – была написана двумя людьми, находящимися на свободе, пытаться расшифровать ее было бы безумием. Эта столь простая система – единственная, которая сводит на нет все попытки, продиктованные любопытством, поскольку невозможно догадаться, какая книга была использована. Но в нашем случае все обстоит иначе. Май сидит в тюрьме. В его распоряжении только одна книга – сборник песен Беранже. Значит, нужно найти эту книгу…