Ограда из перекрещенных реек чуть выше метра в высоту, похожая на заграждения вдоль железных дорог, отделяла сад вдовы Шюпен от пустырей. Когда Лекок огибал кабаре, чтобы схватить убийцу, он наткнулся на эту ограду. Но, боясь опоздать, он перепрыгнул через нее, порвав брюки, не задумываясь, есть ли в ограде калитка. А она была. Как и ограда, небольшая дверца из реек, поворачивающаяся на петлях из толстой проволоки, с деревянной щеколдой, позволяла входить и выходить с этой стороны.

Хорошо! Именно к этой дверце привели полицейских следы, оставшиеся на снегу. Эта деталь поразила молодого полицейского, и он резко остановился.

– О!.. – прошептал он, словно ни к кому не обращаясь. – Эти женщины явно не в первый раз сегодня вечером пришли в «Ясный перец».

– Ты так думаешь, парень? – спросил папаша Абсент.

– Я почти в этом уверен. Иначе как, не будучи завсегдатаями этого притона, можно догадаться о существовании этой дверцы? Разве можно ее заметить темной ночью, да еще при густом тумане? Нет, поскольку я не увидел ее – а у меня хорошее зрение, – скажу прямо…

– Да, правда!..

– Женщины добрались до дверцы без колебаний, не на ощупь, уверенно… Заметьте, им пришлось пересечь сад по диагонали.

Ветерану Сыскной полиции хотелось что-нибудь возразить, но, к своему несчастью, он не находил нужных слов.

– Честное слово! – наконец произнес он. – У тебя странная манера брать быка за рога. Ты еще желторотый птенец, а я человек бывалый. Расследований, на которых я присутствовал за свою жизнь, набралось больше, чем тебе лет, но я никогда не видел…

– Ладно!.. – прервал его Лекок. – Еще и не такое увидите. Для начала, например, я могу вам сообщить, что в отличие от женщин, которые знали точное расположение дверцы, мужчина знал о ее существовании только по слухам…

– О!.. Ничего себе!..

– Это легко доказать, папаша Абсент. Посмотрите внимательно на следы, оставленные парнем. Вы же сообразительный и сразу поймете, что он сначала здорово отклонился в сторону. Он чувствовал себя так неуверенно, что искал вход на ощупь, вытянув руки перед собой… От его пальцев остались следы на тоненьком слое снега, покрывающем ограду.

Славный полицейский хотел сам убедиться в этом, но Лекок торопился.

– Вперед! Вперед! – скомандовал он. – Вы проверите мои утверждения в другой раз…

Они вышли из сада и двинулись по следам, которые вели к внешним бульварам, все же отклоняясь чуть вправо, в сторону улицы Патэ.

Полицейским не понадобилось особо напрягаться. Никто, кроме беглецов, не бродил по этим пустынным краям после того, как в последний раз выпал снег. Даже ребенок мог бы ступать по этим следам, настолько они были четкими.

Дорожку образовывали четыре вида отпечатков. Два вида следов принадлежали женщинам, два других, которые шли вперед и назад, были оставлены мужчиной. Несколько раз мужчина наступал на следы женщин, почти полностью уничтожая их. Таким образом можно было установить точное время, когда он принялся выслеживать их.

Примерно в метрах ста от «Ясного перца» Лекок резко схватил старого полицейского за руку.

– Стоп!.. – велел он. – Мы добрались до нужного места. Я вижу верные признаки.

Они дошли до заброшенной стройки, точнее, до складов строительного подрядчика. По прихоти ломовых извозчиков здесь лежали огромные каменные глыбы, одни обработанные, другие нет, множество обтесанных деревянных конструкций.

Около одного из брусов, с вытертой поверхностью, все следы соединялись, смешивались и путались.

– Здесь, – заявил молодой полицейский, – наши беглянки встретились с мужчиной и стали держать с ним совет. Одна женщина, та, у которой маленькие ножки, села.

– В этом еще надо убедиться, – с умным видом заметил папаша Абсент.

Но его коллега решительно положил конец всем попыткам заняться проверкой.

– Вы, старина, – сказал он, – сделаете мне одолжение, если постоите спокойно. Отдайте мне фонарь и никуда не уходите.

Тон Лекока, прежде сдержанный, внезапно стал таким повелительным, что папаша Абсент не осмелился возразить. Как солдат на посту, он остался стоять, неподвижный, молчаливый, сконфуженный, с любопытством и удивлением наблюдая за своим коллегой.

Свободный в своих действиях, получивший возможность направлять свет в ту или иную сторону в зависимости от быстроты своих мыслей, молодой полицейский осматривал окрестности.

Ищейка, идущая по следу, и та не такая оживленная, не такая ловкая, не такая беспокойная.

Лекок ходил взад и вперед, возвращался, уклонялся в сторону, вновь возвращался, пускался бегом или останавливался без видимой причины. Он ощупывал, вглядывался, внимательно рассматривал буквально все: пустырь, деревянные конструкции, каменные глыбы и даже мелкие предметы. Он то стоял, то опускался на колени, порой ложился ничком, опуская голову так низко, что от его дыхания таял снег.

Вытащив из кармана сантиметр, он с ловкостью землемера измерял, измерял, измерял… Все эти действия он сопровождал странными жестами, словно сумасшедший, прерывал их ругательствами или смешком, вскрикивал от досады или от радости.

Наконец после четверти часа этих странных занятий Лекок вернулся к папаше Абсенту, поставил фонарь на брус, вытер руки носовым платком и объявил:

– Теперь я знаю все.

– О!.. Может, ты преувеличиваешь?

– Когда я говорю «все», я имею в виду все, что относится к тому эпизоду драмы, которая там, у вдовы Шюпен, закончилась кровопролитием. Этот бескрайний пустырь, засыпанный снегом, похож на огромную страницу, где люди, которых мы разыскиваем, запечатлели не только свои движения и демарши, но и тайные мысли, надежды и тревоги. Что они говорят вам, папаша Абсент, эти торопливые следы? Ничего. А для меня они живут, как те, кто их оставил. Они трепещут, говорят, обвиняют!..

Про себя старый служащий Сыскной полиции отметил: «Безусловно, этот парень умен. У него есть способности – это бесспорно. Только он немного чокнутый».

– Вот, – продолжал Лекок, – сцена, которую я увидел. Когда убийца отправился в «Ясный перец» с двумя женщинами, его приятель, которого я назвал бы сообщником, ждал здесь. Это человек среднего возраста, высокий – не ниже ста восьмидесяти сантиметров, в мягкой фуражке, одетый в коричневое пальто из драпа букле, возможно женатый, поскольку он носит обручальное кольцо на мизинце правой руки…

Старый полицейский в отчаянии замахал руками, что вынудило Лекока замолчать.

Это описание человека, существование которого еще не было доказано, эти точные подробности, перечисленные абсолютно уверенным тоном, разрушили все представления папаши Абсента и вновь повергли его в сомнение.

– Это не очень-то хорошо, – проворчал он, – это невежливо. Ты говоришь мне о вознаграждении, я все принимаю всерьез, слушаю тебя, подчиняюсь тебе во всем… а теперь ты издеваешься надо мной. Мы что-то нашли, а ты, вместо того чтобы идти вперед, останавливаешься и начинаешь рассказывать мне сказки…

– Нет, – ответил молодой полицейский, – я вовсе не насмехаюсь над вами. Я ничего не сказал вам, в чем не был бы уверен. Я говорю вам только безусловную правду.

– И ты хочешь, чтобы я поверил…

– Ничего не бойтесь, папаша Абсент, я не покушаюсь на ваши убеждения. Если бы я рассказал вам о своих методах расследования, вы посмеялись бы над простотой всего, что в данный момент кажется вам непостижимым.

– Так расскажи же, – смирившись, попросил старый полицейский.

– Мы, старина, дошли до того момента, когда сообщник поджидал здесь своего приятеля. Время тянулось медленно. Чтобы унять нетерпение, он ходил вдоль этих деревянных конструкций и порой прерывал свое монотонное хождение, чтобы остановиться и прислушаться. Ничего не слыша, он топал ногой, несомненно приговаривая: «Черт бы его побрал!..» Он сделал тридцать кругов – я сосчитал, – как вдруг глухой шум нарушил тишину… Подошли две женщины.

По мере того как Лекок вел свой рассказ, все разные чувства, из которых соткано удовольствие ребенка, слушающего сказку: сомнение, вера, тревога, надежда, сталкивались и переплетались в мозгу папаши Абсента.