«Я склонен думать, что скорее Алда нашла Розинга, а не Розинг Алду, — сказал один уважаемый человек Алексису. — Ведь Розингу было известно, что имущество твоего отца было конфисковано, так что он понимал: поживиться тут нечем.»

«Мать заведовала магазином кулинарии.»

«Ты знаешь, сколько они там имеют в день? Могу сказать откровенно: мне с тобой в прятки играть незачем. Около семидесяти. Это уже после расчета с кондитерским цехом и кухней. Да еще надо отсчитать шоферу и экспедитору за вывоз тары. Всем ненасытным инспекциям тоже — санитарной, противопожарной, метрологической… Их целая куча и каждой надо что-то отстегнуть… Теперь оставшееся раздели на работников магазина — немного набирается!»

«Вы сказали, что ревизия установила в кассе магазина недостачу… Пять тысяч…»

«Почти пять тысяч. Думаю, Розинг выудил у нее их постепенно на мелкие расходы. Скорее всего обещал не только спасти мужа, но и отсудить дачу. Потом, мол, ее продашь, чтобы окончательно рассчитаться… Обычная легенда афериста.»

«Если я его когда-нибудь встречу!..»

«Понимаю твои чувства… Только на этого голодранца обижаться нечего. Да, он мошенник, аферист… Его бизнес — жульничество, ведь больше он ничего не умеет».

«Кто сообщил матери о предстоящей ревизии?»

«Не знаю. Наверняка из треста. В последнее время все на нее злились: обманывала, не считалась ни с мясным цехом, ни с кондитерским, по-видимому, надеялась как-то еще продержаться на плаву…»

Алексис, погруженный в раздумья, заблудился в проходах между контейнерами, пошел обратно, снова заблудился, пока наконец выбрался на набережную далеко от «Ислочи».

Если к матери заявился Константин Курдаш, значит, на нее действительно был включен «счетчик». Но ведь так поступают только с теми, с кого реально можно что-то получить. Алексис старался понять, чем же еще можно было поживиться в их доме…

В мире сделок, скрытом от посторонних, не обходится без финансовых операций: здесь дают взаймы и берут в долг, покупают и продают, закладывают и выкупают залог. Поскольку в основном реализуют ворованное и контрабанду, то долг с забывчивого покупателя судебным путем, конечно, не взыщешь. Долговые расписки тоже тут не в ходу: деньги дают под честное слово и на срок, который должен быть соблюден железно. Если кредитор не получил их в назначенное время обратно, он «включает счетчик» — и проценты, без того имеющие фантастические размеры, могут возрасти в десятки раз.

На взыскании долгов в этом мире наспециализировалось несколько групп центровиков, куда входили и физически сильные циники, которым нипочем любая жестокость и подлость, да и в фантазии поиздеваться над жертвой равных им нет. Заранее вооружившись компрометирующими материалами, — среди этих людей чистых перед законом не бывает — они заманивали жертву в достаточно укромное место или на машине вывозили за город, где никто не услышит ни мольбы, ни криков. Обычно обходились без повторной «обработки»: пострадавший продавал или отдавал последнее. Сами себе эти одетые во все фирменное силачи очень нравились, им, наверняка, и невдомек было, что их сторонились даже те, кто за известную плату пользовался их же услугами — так сторонятся палачей и живодеров.

Константин Курдаш взыскивал долги по приказу всего лишь нескольких людей. Действовал он тупо и примитивно, но бил основательно и долго, иногда заодно учиняя разгром в доме жертвы.

На набережной Алексис уже не боялся заблудиться и поэтому снова переключился на размышления, пытаясь выстроить в логической последовательности известные ему события.

Неожиданный арест отца и конфискация имущества застали мать врасплох и, понятно, она, не раздумывая, бросилась исправлять положение. Так попалась в лапы Арона Розинга, который, по-видимому, предполагал, что она кое-что припрятала. Не обещая мгновенных результатов, он поступил так, как обычно поступают аферисты, — сначала взял сто рублей, потом двести, потом пятьсот, потом тысячу.

И мать вынуждена была давать — в противном случае уже начатое, как ей наверняка говорил Розинг, дело не продвигалось бы, к тому же отданные ему деньги тоже потеряла бы, ведь она брала их из кассы «Илги». Потом, должно быть, поняла, что Розинг обманывает, но продолжала платить, чтобы не потерять последнюю надежду. За всем этим стоял полный крах, о котором она боялась даже подумать. И тогда заявился Курдаш с ультиматумом: или верни деньги в кассу или… Ни бить, ни запугивать ему не пришлось: достаточно было одного слова — ревизия! — и мать в панике решилась на самоубийство. Обессиленная допросами по делу отца, в вечном страхе, как бы не обнаружилась недостача в кассе и махинации в магазине, она уже не могла воспротивиться искушению свести счеты с жизнью за несколько секунд.

Таким образом она смешала карты Курдашу и тем, кто его подослал. Они-то знали, что деньги с нее не получат, значит, Курдаш явился за чем-то другим. Скорее всего, за квартирой… За их большую хорошую квартиру со всеми удобствами в самом центре ей предложили бы полуразвалившуюся хибару где-нибудь на болоте. Обмен оформили бы по всем правилам, так, чтобы никто бы не мог придраться.

Алексис взошел по трапу на «Ислочь» и заперся в своей каюте.

Он отомстит!

И вдруг понял, что мстить некому.

Арону Розингу? Он аферист, такова его специальность, если можно так выразиться, — выманивать деньги. Да он силой и не отнимал — хочешь плати, хочешь нет. Отдал — сам виноват.

Константину Курдашу? Он всего лишь тупой исполнитель, игрушка в руках других.

Человеку, который подослал Курдаша? Зная о недостаче и понимая, что она все время растет, но скрывая это, он в известной мере рисковал своим служебным положением, и не удивительно, если искал возможность покрыть недостающую в кассе сумму.

Поставщикам левого товара из мясного и кондитерского цехов? Они тем более не виноваты — сами оказались обманутыми!

Когда Ималда уже переоделась и подготовилась ко второму выходу на эстраду, в дверь кто-то робко постучал. Не спросив, она открыла: чужие сюда ведь не заходили, только свои. Ималда очень удивилась, услышав, как быстро щелкнула задвижка. Девушка испуганно обернулась.

У двери стояла Люда с большим бумажным, свертком в руках. Выглядела она встревоженной.

— Ималдочка, положи это у себя, завтра заберу, — Люда протянула довольно увесистый сверток. — Не бойся, там маслице… Если надо, я и тебе достану…

Пока Ималда справлялась с растерянностью, Люда проворно сунула сверток на дно шкафчика, набросав сверху бархатных тряпок, которыми танцовщицы чистили обувь перед выходом на эстраду.

— Не дай бог, кто войдет!.. — как бы оправдывая свою деловитость, сказала Люда. — Все кругом такие сволочи, что никому уже верить нельзя!

Оказалось — нежданным-негаданным в воробьиную стаю залетел сокол из управления внутренних дел.

Это был молоденький лейтенант, который очень старался говорить и вести себя так, чтобы вызвать уважение и даже почтение.

Не зная, с кого начать, — кабинет директора был заперт — он предстал перед Леопольдом, чем так ошарашил толстяка, что с ним чуть удар не случился.

— Извините, а разве капитан Кирпичников… Мы отлично сотрудничали…

— К сожалению, ничего не могу пояснить — не информирован!

Очень мило! Только такого нам недоставало! И Романа Романыча, как назло, вызвали в трест!

— Чем могу служить?

— Хотел бы познакомиться с работой «Ореанды», с подсобными помещениями…

— А что, были жалобы?

— Почему сразу жалобы? Просто мне надо знать, что здесь происходит, что делается… Начнем с кухни.

Лейтенант долго листал накладные шеф-повара Стакле, изучал калькуляции и другие документы, что-то отмечал в своей записной книжке, считал на японском микрокалькуляторе и наконец спросил, не целесообразно ли вернуться к практике, когда в меню вписывали порционный вес изготовленного эскалопа, антрекота, жаркого и гарнира к ним: если возникнет спор с посетителем, работникам кухни легче будет доказать свою правоту. Кроме того, в коридоре возле кухни не мешало бы поставить контрольные весы, доступные любому посетителю.