— А… м… а ты полностью доверяешь информатору? Информация не слабая.

         — На все сто процентов!

         — Ну, тогда можешь приступать.

         — К чему?

         — К действиям. Тогда ты обязан пойти к этой Вере Роянской и переманить ее на нашу сторону. Твоя задача — любыми способами заставить Роянскую создавать лекарство от старения для нашего правительства. Понятно?

         — Понял.

         Он вышел из кабинета Сергея Сергеевича.

         Дальше не было ничего сложного. Он без труда нашел тот детский дом, в котором Вера проводит эксперименты. В кабинете Веры, который находится на втором этаже, Анатолий и Вера, сев на диван, начали беседу:

         — О чем вы хотели со мной поговорить? — спросила Вера, спокойно.

         Анатолий Павлович, так же спокойно, начал говорить:

         — Дело в том, Вера Андреевна, что Иосиф Виссарионович планирует нападение на Финляндию уже во второй половине этого года. Для победы необходимо ваше изобретение.

         Он старался быть максимально вежливым и убедительным. Он понимал, что от его вежливости и убедительности зависит итог еще не начавшейся войны. Именно он будет виноват, если Советский Союз проиграет в предстоящей войне.

         — Хм, вы должны знать, что я не поддерживаю политику Сталина. Да и сам Сталин мне не очень-то нравится, — улыбаясь, произнесла Вера.

         — За такие слова вас запросто могут обвинить в предательстве, — уверенно и четко сообщил Анатолий Мамонтов.

         — В предательстве чего?

         Вера рассмеялась.

         — В предательстве Советского Союза, в предательстве всего советского народа, в предательстве Сталина, в конце концов! — неожиданно для себя разозлился Мамонтов.

         В эту самую секунду он понял, что и его поглощает эта жизнь! Это существование только ради Сталина и только ради работы! О, нет! Он будет как они? Да! Он будет как они! Как 90% работников Секретной Службы! Нельзя этого допустить! Надо это сейчас же остановить! Но как?! Сбежать? Куда? Да, и не получится сбежать! Уйти из службы, значит — умереть. Никого и никогда не отпустили живым. Нельзя работников Секретной Службы, которую возглавляет сам лично Иосиф Виссарионович Сталин, отпускать просто так! Они все слишком много знают!

         — Я не боюсь! — совершенно серьезно ответила Вера. — Я могу прямо сейчас, лично Сталину заявить, что я его ненавижу!

         — Почему? — зачем-то задал этот вопрос Анатолий Павлович.

         Он и сам-то его ненавидел.

         — Хм, а почему бы и нет! Сказки! То, что обещают нам хорошую жизнь, жизнь без бедности и войн, все вранье, придуманное для того, чтобы Сталина, боготворили! Все в это верят! Вот только я не верю! И никто меня не переубедит! — высказалась Вера.

Анатолий Павлович Мамонтов промолчал.

— Вы как все! — тоном обиженного ребенка сделала вывод Вера.

Он все еще молчал.

— Вы — кукла! Марионетка! Вы уже не существуете! Вы умерли как личность! Вы никто!

— Перестаньте меня оскорблять! Я не никто! Я тоже не хочу подчиняться всему этому! — оправдывался Анатолий Павлович.

— Так уйдите.

— Не могу.

— Почему же?

— Если я решу уйти, меня убьют. Я работник Секретной Службы, которую основал и возглавляет Сталин. В ней работает двести лучших специалистов в разных областях. О нашей службе никто и никогда не узнает!

Вера опять засмеялась.

— Вы чего?

— Вы прямо как Арн Риппар.

— А кто такой Арн Риппар?

— Агент Секретной Службы Германии, возглавляемой Адольфом Гитлером.

У Мамонтова пропал дар речи.

— Значит, теперь вы работаете на благо Третьего рейха!

— Анатолий Павлович, я ни на чьей стороне. Меня попросили, дали то, что я хотела взамен. Я лишь выполняю условия сделки.

Мамонтов слушал ее внимательно.

— Я согласна. Согласна. Я сделаю вам препарат. А зачем он вам? Делать его на всю советскую армию я не собираюсь. Вы получите только одну дозу, как и немецкие агенты.

— Нам и нужна только одна доза. Я думаю мы воспользуемся ей, как и нацисты.

Вера заулыбалась.

— Препарат выпьют лидеры. Верно?

— А именно Иосиф Виссарионович Сталин и...

— Адольф Гитлер.

Вера согласилась, хоть и не понимала, почему.

— А что вы можете предложить взамен? — поинтересовалась Вера.

— Спасение родной страны, — произнес Анатолий Павлович, серьезно.

Вера засмеялась.

— Я планирую уехать куда-нибудь.

— Мы гарантируем вам полную неприкосновенность.

— Я вас насквозь  вижу! Я знаю, что вы не сможете смириться с тем, что здесь происходит.

— А что здесь происходит?

— Я провожу эксперименты на людях. На трупах людей. И делаю успехи.

— Не одна вы проводите эксперименты на людях.

— Вы ведь понимаете, что это детский дом. И, что здесь кроме детей почти никого нет.

Мамонтов понял намек.

— Как вы можете! Это ужасно вы убиваете людей!

— А чем дети отличаются от обычных людей?

— Это же дети!

Они молчали минут двадцать.

— Ладно. Полная неприкосновенность. Хорошо. Я принимаю эти условия.

Глава четвертая

«Ожидание»

Берлин, Германия

— Арн, я вам сразу сказала.

— Да, что вы сказали! Это лекарство мне нужно прямо сейчас!

— Арн, это вам не лекарство от головной боли приготовить! Умейте ждать!

— Полгода я жду! Нападение планируется на начало сентября этого года! Сейчас август!

— Я прекрасно это знаю. Не надо мне повторять.

— Когда? Когда будет готово лекарство?

— Не имею понятия. Прогресс есть. Очень сильный прогресс. Сердце бьется в течении пяти часов, потом, в течении трех часов организм начинает умирать. Я не понимаю, что делать.

— Работать!

— Я не могу так. Погибло более ста детей!

— Помниться, вы сказали, что для вас это не проблема.

— Помниться, вы сказали, что не будете меня торопить.

Вера, сидевшая в кабинете Арна Риппара была ничуть не напугана. Она привыкла к этим вечным крикам. Каждый день она выслушивает эти крики от Арна.

Она встала и молча вышла из кабинета.

* * *

Эрик посмотрел на Гертруду. Она стояла возле входа в парк. в тот самый парк, где полгода назад пропал их драгоценный сын Генри.

Эти полгода они его искали. Но его и след простыл. Эрик потерял всякую надежду, а Гертруда почти не разговаривает. Они испытали ту боль, о которой даже и подумать боялись. Они даже не думали, что пропажа собственного ребенка - это настоящий кошмар. И Гертруда, и Эрик читали книги о пропаже детей, и они смеялись над таким описанием таких ситуаций. Они не знали, как это. Это вечный страх, вечный ужас, ожидание чего-то, надежда на лучшее, угрызения совести, чувство вины и все это не дает продохнуть. С той самой секунды, когда Генри пропал, они чувствуют лишь чувство вины и боль. Боль, которя0ая так же не оставляет ни на секунду.

—Герт, мы найдем его. Найдем. Я уверен, найдем, — убеждал Эрик жену, поглаживая ее по рукам.

Был август, но при этом было как-то холодно. Слишком холодно для августа. Будто уже не август вовсе, а октябрь, или ноябрь. Хотя... наверное, ноябрь это слишком. Все-таки, сентябрь или октябрь... или все-таки начало ноября. Моросил дождь и поднимался ветер.

— Герт, мы найдем его. Все будет хорошо, — повторял Эрик Вельнштейн.

— Ты же сам в это не веришь, — почти шепотом прохрипела Гертруда.

Он и сам в это не верит. Но, как известно, надежда умирает последней.

В парк кто-то вошел. С этим кем-то был маленький ребенок. У мужчины и у ребенка были лица завязанные шарфом. Лица не было видно. И почему-то Вельнштейн почувствовал, что этот мальчик - его сын!