Не мытьём, так катаньем, но Вэриан добивался, чего желал. Всегда добивался.

— В чём дело, девочка моя? — усмехнулся он. — Ты смотришь так, будто хочешь продырявить мою шкуру. Снова. Хочешь, не так ли?

Эти слова разбередили тревожное, смутно-горькое воспоминание, одно из многих, приобретённых в годы войны. Астори сглотнула. О да, она великолепно помнила тот день, когда стреляла в него в упор, стоя на разбомблённой пыльной улице.

Ей никогда не удастся об этом забыть.

Три месяца шли бои на севере. Армия отступала, отчаянно цепляясь за каждый город, зубами впиваясь в посёлки и деревни — чем дальше, тем сильнее. Опьянённый предчувствием победы враг наглел и терял бдительность, а Астори ждала подходящего момента для контрудара. Всё шло по плану, нужно было только продержаться ещё с недельку на линии Найборо–Уотингелл, и неприятель окажется у них в руках.

Всего неделя, думала Астори, глядя на закат, всего два города. Они обязаны отстоять их.

Битва за Айленхауэр уже готовилась разразиться немолчным грохотом канонад и дребезжанием танков, когда Астори и Мелли в последний раз отправились посмотреть, все ли жители эвакуированы. Всех охватить невозможно, так или иначе остаётся парочка невывезенных.

Они бродили по пустынным заброшенным улицам; Астори, совершенно измотанная бессонной ночью и короткими вылазками, но всё так же верная привычке, не сводила взгляда с неба в ожидании налёта и изредка посматривала на тоненькую фигурку Мелли. Что бы она только ни отдала, чтобы оставить подругу дома, в безопасности. Но маленькая Мелли умела быть настойчивой и против воли всех пошла в сёстры милосердия.

Предчувствие заставило её обернуться в сторону ближайшей девятиэтажки. Мелли понимающе кивнула:

— Там?

— Да, — помедлив, ответила Астори, прислушиваясь к ощущениям. — Восьмой этаж, тридцать третья квартира. Кому-то плохо.

Она приобняла подругу за талию и с трудом взлетела на балкон. Пока Астори отпирала замок, Мелли за спиной суетливо проверяла содержимое аптечки — было слышно, как шестизарядный «Дольфнер» звякает о склянки. Рон заставил их взять оружие с собой, хоть Мелли и сопротивлялась — и Астори полностью поддерживала друга.

В комнате, освещённой аловато-жёлтым, маслянистым светом заходящего солнца, на смятой незастеленной кровати металась женщина. Светлые волосы липли к блестящему от пота лбу, руки сжимали простыни — несчастная жалобно стонала.

— Как вы? — кинулась к ней Мелли. Астори замерла в углу, отчётливо и слегка отстранённо понимая: перед ними роженица.

— Ох, — выдохнула подруга, наскоро осмотрев незнакомку. — И давно вы здесь?

— С утра. — Сухие слепленные губы едва шевельнулись. — Помогите, умоляю…

Астори поймала взгляд Мелли и отвела её в сторону. Женщина слабо мычала, стискивая бессильными руками подушку.

— Всё так…

— Даже хуже, — нервно шепнула Мелли, то и дело оглядываясь. — Случай тяжёлый, насколько я могу судить. О Астори, я не знаю, что делать! Её нельзя оставлять одну!

— Нужно позвать доктора, — тупо откликнулась она, не до конца понимая, что происходит — до такой степени это представлялось нереальным. Мелли усмехнулась с плохо скрываемой горечью:

— Доктора!.. О каком докторе может идти речь, если каждый врач на счету! За городом битва, Астори, ты слышишь?

Стены сотряслись от выстрелов, и незнакомка отчаянно вскрикнула.

— Но тогда… тогда что же делать? — невольно вторила она мыслям подруги, на секунду забыв, что Пятому Мастеру полагается отвечать на трудные вопросы, а не задавать их. Мелли вздохнула.

— Я останусь тут, с ней, а ты иди. На поле боя ты нужна сильнее, чем здесь.

Астори знала, что это правда. Рон будет рвать и метать, если она не прибудет, неприятель только обрадуется, да и дух солдат заметно упадёт, а такого допустить нельзя — да, Астори всё это знала, как знала и то, что если оставит сейчас маленькую Мелли наедине с рожающей женщиной в пустом фронтовом городе, то никогда, до самой смерти не простит этого себе.

— И не думай, я не брошу тебя.

Подруга, с волнением наблюдавшая за изменениями в лице Астори, выдохнула и бросилась ей на шею:

— О, спасибо, спасибо! Я понимаю, как тяжело тебе, но… Спасибо!

В этот миг несчастная издала особенно громкий стон и закусила губу до крови. Мелли тут же собралась, её зелёные глаза стали жёсткими, и она повелительно махнула рукой:

— Понадобятся ножницы, кастрюли с водой… много, много кастрюль, и ещё полотенца. Да, пожалуй, полотенца.

Так начались пятнадцать часов кошмара, который Астори не забыть во веки веков. Ей приходилось видеть много всякого на войне, но с подобным она сталкивалась в первый — и, как надеялась Астори, последний, — раз. Кроме того, ситуация, и так непростая, осложнялась тем, что ни одна из них хорошенько не представляла, что делать: Астори полагалась на Мелли, а ведь та даже не окончила университета.

Они делали, что могли, хотя могли не так много.

Астори концертировала воду из воздуха, часть нагревала и сливала в огромные чаны по обеим сторонам кровати. Пока Мелли как умела помогала роженице, Астори смачивала ей лоб влажной тряпкой, вытирала пот и направляла прохладную воздушную струю, чтобы освежить бедняжку. Имени её они так и не спросили — было не до того.

Ноги, плечи и руки ныли, голова раскалывалась от жалящих сердце криков и постанываний, Астори до одури хотелось спать, но она не позволяла себе дать слабину. Только не сейчас и не здесь. Потом, когда война кончится, когда этот кроваво-безжалостный день уйдёт в небытие, у неё будет время упасть в траву и зарыдать, а потом уснуть на сутки. Когда-нибудь потом. Обязательно.

Астори валилась с ног, но вид смертельно бледной, дрожащей Мелли придавал ей сил. Если уж её хрупкая стеснительная подруга держится, то она и подавно не имеет права сдаться. На их совести лежит жизнь терзающейся на мокрых от пота простынях женщины и её малыша, и, Мастер свидетель, Астори не позволит им умереть — никому и никогда не позволит! Слишком многие умирали у неё на руках. Хватит.

Прошёл вечер, но ночь не принесла прохлады и успокоения. От взрывов за городом в комнате было светло как днём, здание тряслось, словно при землетрясении, и страдалица, время от времени приподнявшись на подушках, с болезненным упорством задавала один и тот же вопрос:

— Они идут сюда? Исчадия Ада, они ведь идут сюда? О, что будет с моим малюткой!..

— Идут, да не дойдут, — неизменно отвечала Астори, выжимая тряпку в тазик, и с угрюмым спокойствием подносила ко рту роженицы стакан с водой. — Пейте и не бойтесь. Всё обойдётся.

Было жарко, точно в полдень в Преисподней, и от этого вздремнуть хотя бы на часок хотелось ещё больше. Астори приходилось поддерживать отяжелевшие веки пальцами — она не спала вторые сутки. Только бы закончилась война, только бы закончилась эта треклятая ночь!.. Ей казалось, что с наступлением рассвета станет легче.

Миниатюрные руки Мелли в медицинских перчатках дрожали. Она потянула Астори в дальний угол комнаты и, сглотнув, сказала, едва ворочая языком от страха и отчаяния:

— О Астори… Я боюсь… боюсь, она не выживет.

— Неужели? — глупо ответила она: ни на что другое сил не осталось.

— О Мастер… Если она… Если оправдаются худшие прогнозы, я не знаю, как мне жить с этим!.. О Астори… Моя вина, понимаешь? Это ведь… это будет моя вина!

Мелли была близка к истерике. Нет, допустить такого нельзя, вспыхнула мысль в мозгу Астори: если сломается Мелли, сломается и она, и кто же тогда поможет несчастной с её ребёнком?

— Пока всё в наших руках, — произнесла она как можно твёрже. — Мы справимся, Мел. Я обещаю.

Начался рассвет, самый долгожданный рассвет в жизни Астори, и он действительно принёс с собой избавление: комнатка огласилась детским криком. Измотанная мать сжимала закутанное в пододеяльник тельце и улыбалась — Единый Мастер, она ещё могла улыбаться, в то время как Астори боялась сделать даже шаг: ей казалось, что она рассыпается. Стоящая рядом Мелли внезапно крепко обняла её и безудержно зарыдала, всхлипывая и захлёбываясь слезами; Астори молча стискивала её худую спину и смотрела в пустоту рождающего дня.

Им было всего семнадцать. Разница состояла в том, что Мелли пока могла плакать, а Астори — уже нет.