- Ну и ладно, притворяйся себе беспамятным - махнула рукой женщина и продолжила рассказ - Кстати, как мне жаль, что у него с размножением ничего не получается, ведь сколько раз уже пробовал, и разным бабам подсаживали его ... ну, эту... - Лия даже пощелкала пальцами, вспоминая слово, махнула рукой и продолжила - И все без толку.

- Лия! - с трудом удерживая серьезное выражение лица, произнес Давид - Я ревную!

- О-о-о-о! Нашел кого к кому! - Лия всплеснула руками и подняла глаза долу - Так вот, сколько я себя помню, после его переезда в новый дом, мы всегда прибирались по всему дому, залезая во все дырки. А в последнее время, что-то около месяца, все время стоит закрытой кладовка около его спальни, там еще рядом наш санузел.

Господин Данден прекратил пассы рукой и стал воистину серьезным. Лия говорила медленно, с расстановкой, тщательно подбирая слова:

- Тогда же мы начали находить в доме приметы присутствия еще одного человека - Лия выдержала драматическую паузу - Женщины!

- Почему ты так решила, Лия? - тихо уточнил мужчина.

- Волосы - ответила Лия - темные, длинные, много длиннее, чем у господина Рейно. Ну и еще некоторые мелкие следочки.

- Но ведь у господина Рейно младший друг - брюнет с достаточно длинными волосами - возразил Давид.

- Да, знаю, но у того вроде бы вьющиеся волосы, а эти почти прямые - парировала Лия - И, знаешь, их ведь почти нет. Она за собой все тщательно убирает, но она точно не из наших, поскольку ВСЕХ следов она не видит. А с недавних пор, мы находим следы пребывания в ванной господина Рейно.

- Это же прекрасно, и ему не чуждо ничто человеческое! - чуть усмехнулся Давид - Я, кстати, всегда это предполагал.

- Не чуждо-то не чуждо, но ему надобно быть поосторожнее - Лия стала еще более серьезной - Я не шутила, когда говорила про соглядатаев. Я подозреваю одну склочницу и приставалу, которую к нам перевели незадолго до появления гостя в доме господина Рейно. И как же хорошо, что она не знала о том, что раньше каморка была открыта.

- Я понял, о ком ты толкуешь - сказал Давид - Насколько я знаю, господин Рейно отстранил ее от работы в своем доме.

- Да, но совсем убрать ее он не смог - подхватила Лия - Давид, у меня за него сердце болит, словно за нашего Анри. Что мы можем сделать?

Давид посмотрел на нее так, будто увидел впервые: пухлый рот, тонкий нос, большие темные глаза, окаймленные пушистыми ресницами, в которых плескалась материнская тревога. Он поймал губами ее подрагивающие губы и согрел их самым нежным поцелуем, на который был способен.

- Пока порешим на том, что ты выяснишь, с кем еще из женщин могли поработать в полиции, а я буду наготове, чтобы, буде надо, скрыть следы пребывания таинственной незнакомки - прошептал он женщины, с сожалением оторвавшись от поцелуя.

Она кивнула ему, будто невзначай запуталась в его волосах, поцеловала в лоб. С огромной неохотой Лия покинула объятия любимого, которые, несмотря на страшную опасность для нее, если бы их обнаружили, казались ей самым надежным и безопасным местом на земле.

***

Дни шли за днями. Алекс и Беатриче жили бок о бок, привыкая и присматриваясь друг другу. Каждый день они вместе завтракали и ужинали, проводили некоторое время после ужина в необязательных беседах. Они не всегда проходили гладко, но, благодаря такту Биче и желанию Алекса сохранить возникшее между ними хрупкое взаимопонимание, которое было так дорого ему, все недоразумения преодолевались.

Однажды в один из хмурых ноябрьских выходных дней, когда проливной дождь, сдобренный порывистым холодным ветром, не позволял даже думать о том, чтобы выйти на улицу, Алекс, немного смущаясь, попросил Би об одолжении: оказалось, что он решил освежить свои рисовальные навыки, и хотел бы, чтобы она была его моделью.

Она возликовала в душе, но вслух, лукаво прищурившись, сказала:

- Прости, это значит, что мне часами придется сидеть, не шелохнувшись в какой-нибудь, изысканной позе, при этом нельзя будет даже почесать нос?!

- Вовсе нет, с чего ты взяла?! Я тысячу лет не брал в руки карандаш ("Больше пятнадцати, если быть точным" - мысленно уточнил Алекс). Я просто попробую делать наброски. Наоборот, я хотел бы, чтобы ты двигалась и вела себя, как можно более непринужденно! - разыграл возмущение Алекс, а потом поддразнил Биче - Некоторые твои жесты просто просятся на бумагу.

- Гхм, какие именно жесты ты имеешь ввиду?! - Беатриче опешила и даже покраснела.

- Вот, если ты согласишься, то узнаешь, увидишь сама - улыбнулся Алекс.

С тех пор во время их разговоров, Алекс всегда держал при себе планшет с блокнотом для эскизов и делал короткие зарисовки. Поначалу он чаще мрачно хмурился, разглядывая результаты своих трудов, и большая часть листов нещадно уничтожалась. Но однажды он с удивлением обнаружил, что более-менее устроившими его скетчами заполнена добрая половина альбома. Биче изнывала от любопытства, однако, Алекс не спешил показывать ей рисунки. Поздним вечером, когда они расставались, Алекс перебирался в библиотеку и за бокалом вина рассматривал то, что он набросал за вечер или возвращался к более ранним зарисовкам. Он, как будто, открывал для себя живущую рядом женщину: любовался ее руками, лицом, выражением глаз, локоном, упавшим на щеку, ложбинкой между грудями, которая выглядывала из не до конца застегнутой рубахи, изгибом бедер, всем тем, что он не решался пристально разглядывать во время их живого общения. Он узнавал язык ее тела в иронично приподнятой брови, в руке, блуждающей по лбу в минуты раздумья, в игривом движении плечами, когда она хотела показать, как ей было весело в этот момент. Рисунки будили воспоминания, воспоминания превращались в грезы. Но каждый раз, когда он в своих мечтах приближался к ней, на память ему приходили другие женщины, к которым он прикасался при совсем других обстоятельствах. Дурманящая истома сменялась леденящим отчаянием и неизбывным презрением к себе. Он захлопывал альбом и либо начинал метаться по дому, либо замирал, мучимый неизбытым стыдом.

Но каждое утро он с улыбкой приветствовал Биче и каждый вечер он возвращался к наброскам, не желая потерять этот островок покоя, не позволявший ему погрузиться в отчаяние.

Би видела, что с Алексом творится что-то неладное. Памятуя о том, что прямые вопросы не всегда позволяли получить прямые ответы (напротив, в таких случаях он зачастую замыкался в себе или, в лучшем случае, переводил разговор на другую тему) Биче решила подходить к больной теме издалека. Она надеялась в разговорах о его прошлом найти источник проблемы, мучившей его сейчас. Поэтому вскоре после того, как Алекс взялся за карандаш, Биче настояла на том, чтобы она могла рассматривать фотографии и рисунки, хранившиеся в шкафу в ее комнатке. Алекс сначала запротестовал, но после непродолжительных, но аргументированных уговоров, он все же согласился.

С тех пор так и повелось: Алекс сидел в стороне с планшетом, время от времени, окидывал женщину цепким взглядом и сразу переносил свои наблюдения в блокнот, а Беатриче аккуратно перебирала рисунки и листала фотоальбомы, закидывая Алекса незначащими вопросами об увиденном. Ее интересовало все: люди, предметы, пейзажи, ситуации. Так, невзначай, она вывела его на рассказ о Дидье:

- Понимаешь, я знал его с самого детства. Я до сих пор помню его первый день в интернате. Обычно, дети первое время дичились или плакали, попав в непривычную среду, где они были младшими в большой мальчишеской компании. Да, к тому же, они впервые сталкивались с возникающими у них обязанностями и достаточно жесткой дисциплиной. Дидье был не таков - Алекс тепло улыбнулся своим воспоминаниям - он мне напомнил херувимов с картин мастеров Возрождения (я несколько раз украдкой смотрел репродукции в закрытом хранилище), на первый взгляд, они дети, маленькие и слабые, но присмотришься к их лукавым физиономиям, и видишь божественную силу. И если с другими малышами приходилось возиться, утешать, подбадривать, то с ним просто хотелось быть рядом. Замри! - Алекс поторопился перенести выражение ее лица в блокнот, потому что увидел на лице Беатриче отблеск того света, о котором он только что говорил, вспоминая маленького Дидье. Он выдохнул только, когда закончил набросок, потом продолжил свой рассказ: