— Ты поступила правильно. А завтра мы навестим ее вместе.

Салмея подняла на меня заплаканные глаза.

— Вы ведь не думаете, что это сделала я, шаисса?

— А разве у меня есть основания так думать?

— Я не делала этого, не делала. Но я вижу, как некоторые служанки шарахаются от меня, как косятся. Знаю, что перешептываются за моей спиной, — и женщина расплакалась.

Я обняла ее и погладила по спине, утешая.

— Да, я желала ей смерти, — всхлипывая, выговорила Салмея. — Не сейчас, раньше. И теперь мое преступное желание сбылось, вот только меня это вовсе не радует.

Я не стала звать служанок и сама налила ей воды из графина, стоявшего на низком столике.

— Вот, дорогая, выпей, — приговаривала я, поднося стакан к ее губам, — выпей и тебе станет чуть полегче.

Самея послушно выпила воду. Рыдания ее вскоре утихли и она неожиданно крепко схватила меня за руку. Женщине, столько лет державшей свои эмоции в узде, сейчас просто необходимо было выговориться.

— Ее купили в гарем незадолго до вашей свадьбы, шаисса, помните? Хотя к чему вам помнить такую ерунду, как покупка новой рабыни, верно?

— Ты не права, — по возможности мягко возразила я. — Я следила за делами гарема, пусть Айше и подчинялась в то время моей тете.

— Возможно, — рассеянно произнесла невестка. — Император в то время был увлечен мной и даже не обратил на Лайлу никакого внимания, что ее, несомненно, злило — она привыкла мнить себя неотразимой. Мне доносили, что она при всех выражала недоумение, что вообще мог найти такой мужчина, как Император, в такой сушеной рыбе, как я. Как я потом жалела, что не пошла к Селиму и не вынудила его избавиться от Лайлы! Но тогда я не чувствовала угрозы, исходящей от нее. Признаться, я совсем не задумывалась о том времени, когда надоем Императору. Не то, чтобы я рассчитывала на его верность, нет. Я просто не думала о будущем.

— Ты его любила? — осторожно спросила я.

— Наверное, — Салмея пожала плечами. — Я и сейчас люблю его. Он — мой Император, которым я восхищаюсь. Он — человек, давший бедной девочке то, о чем она даже и мечтать не могла. Он — мужчина, подаривший мне дочь. Я не могу не любить его. Если же вы говорите о той любви, которая толкает женщину в объятия мужчины… Простите за дерзость, шаисса, вам нравились ласки вашего супруга?

Я решила быть откровенной с невесткой — она того заслуживала, раскрывая передо мной свою душу. Если только она решится на признания, потом ей будет неловко общаться со мной.

— Конечно. Исмаил мог разжечь в женщине страсть.

Салмея грустно улыбнулась.

— Я слышала это и от других — о страсти и наслаждении, которое можно испытать в объятиях мужчины. Меня же любовные забавы скорее утомляли. Мне было приятно, но не более. Император довольно быстро заметил, что я равнодушна к развлечениям подобного рода. Он перевел свой взор на других наложниц. Мне же повезло — я ожидала Фирузе, поэтому меня он объявил своей женой. Лайла всячески старалась попадаться ему на глаза, но поначалу он не обращал на нее внимания. Были другие фаворитки — милые девушки, правда. Я вовсе не ревновала супруга, поверьте, шаисса. Более того, я прекрасно понимала, что просто не имею такого права. Я действительно была благодарна своему Императору за то, что он выделил меня из прочих. А потом родилась Фирузе и я узнала, что такое настоящая любовь.

Нечто подобное я и подозревала. Только вот не догадывалась, что Лайла вызывала такую ненависть у всегда внешне невозмутимой Салмеи.

— А потом эта змея добилась-таки своего и Император взял ее на свое ложе. И сразу же она возомнила, что ей дозволено все. Меня она, признаться, поначалу трогать опасалась. Лишь только когда стала главной женой, осмелела.

И когда поняла, что Салмея не станет жаловаться на нее Селиму — мысленно добавила я.

— Она почему-то видела во мне соперницу, хотя я больше не претендовала на место в постели Императора и тем более не жаждала власти. Сначала были мелкие пакости, в которых ее невозможно было обвинить и которые даже смешно было бы разбирать, вроде еды, в которую добавили слишком много специй или испорченного наряда. Потом она принялась говорить мне шепотом разные гадости, стоило нам встретиться. О ее высокомерном поведении и желании подчеркнуть, что теперь она — главная жена, думаю, упоминать даже не стоит — это было заметно всем. Хорошо еще, что у Лайлы хватило ума осознать, что мою дочь ей лучше не трогать.

Это уж точно. Как бы ни был ослеплен страстью Селим, за Фирузе он свернул бы женушке шею. Но бедная Салмея! Каково это — сносить насмешки и мелкие пакости каждый день? Полагаю, моего бы терпения надолго не хватило. А вот невестка не пожелала обременять Селима своими проблемами и молча сносила все те гадости, что делала Лайла.

— А потом ее склочность и жадность стали надоедать моему брату, — предположила я. — И он обратил внимание на Зульфию.

Салмея вздохнула.

— Возможно, это было нехорошо с моей стороны, но я почувствовала облегчение. Лайла осознала, что новая фаворитка представляет для нее куда большую угрозу, нежели я. Она почти оставила меня в покое, переключившись на Зульфию, лишь иногда досаждала мне по привычке.

— Вряд ли Зульфия молча терпела ее выходки, — заметила я. — Мне она не показалась тихой скромницей.

— О да, у них началось настоящее противостояние. И каждая старалась привлечь на свою сторону как можно больше жительниц гарема. У Лайлы это получалось хуже — слишком многим она успела насолить. А меня такой поворот событий только радовал. Признаюсь, я была довольна, что Лайла наконец-то получит по заслугам.

— Это естественная реакция, дорогая, тебе не в чем себя винить.

— Возможно, но теперь, когда ее больше нет, я стыжусь своей радости. Я держалась в стороне от их дрязг, но желала, чтобы победительницей в этой схватке вышла Зульфия. Нет, я не верила ее сладким речам о том, как она безмерно уважает и почитает меня. Но эта женщина хотя бы оставила меня в покое и не портила бы мне жизнь.

— Не знаю, надолго ли задержится Зульфия в фаворитках, но ты должна научится отстаивать свои интересы, Салмея, хотя бы ради дочери. Ты — мать Фирузе, одно это возвышает тебя над гаремом. Никому больше не спускай подобного поведения.

— Я постараюсь, — улыбнулась невестка. — Но не уверена, что у меня получится.

Я улыбнулась ей в ответ.

— Ничего, скоро Фирузе подрастет и тогда любому, кто посмеет косо на тебя взглянуть, придется плохо.

Я покинула Салмею только убедившись, что она окончательно успокоилась. А придя в свои покои, распорядилась привести ко мне Зульфию.

Сегодня обольстительная танцовщица выглядела не лучшим образом. Лицо ее было заплаканным, рыжие волосы растрепанными. Неужели переживала из-за смерти соперницы? Но первые же ее слова прояснили ее плачевное состояния.

— Это не я! — Зульфия упала на колени и прижала руки к груди. — Поверьте мне, шаисса, я этого не делала! Я уже рассказала дознавателям все-все: что делала вечером и ночью, кто мог меня видеть, с кем разговаривала.

То, что дознаватели отпустили Зульфию, подтверждало ее невиновность. Возникни у них хоть малейшее сомнение в словах рыжеволосой красотки, она находилась бы сейчас в темнице. Впрочем, хоть шанс обмануть дознавателей был совсем крошечным, окончательно отметать эту вероятность было нельзя.

— Успокойся, Зульфия, — мягко сказала я. — Присядь, выпей со мной кофе.

Девушка выглядела пораженной.

— Я — с вами, шаисса?

— Разве ты видишь здесь еще кого-нибудь по имени Зульфия? — попыталась пошутить я.

Танцовщица недоверчиво покачала головой, встала с колен и подошла ко мне. Повинуясь моему жесту присела на диван, настороженно глядя на меня. Похоже, она ожидала какого-то подвоха.

— Ты любишь сладости, Зульфия? Лукум? Или нугу? Или велеть, чтобы тебе принесли пахлаву?

— Благодарю вас, шаисса. Я с удовольствием съем лукум.

Вопреки ее словам, ела Зульфия совсем без аппетита.