— Как у вас с оружием, маловато?

— Хвалиться печем.

— Мы вам подбросим пистолетов, боеприпасов, если есть такая нужда.

— Это нам не помешает…

— Надо злее тормошить врага, не давать ему покоя ни днем, ни ночью. В листовках рассказывайте населению о том, что Красная Армия не разбита, она мужественно борется и в конце концов разгромит ненавистного врага.

Паша посмотрела на огрубевшее от ветра лицо Абалмасова. «Надо»… Она знает это не меньше других. У многих патриотов нет еще боевого опыта. Группа только-только под руководством Виктора Измайлова разворачивает свою деятельность. Недавно она пополнилась военнопленным Олегом Чаповским. Его выпустили из лагеря по поддельному документу на фамилию Харченко.

И когда Абалмасов обратился к Савельевой с вопросом, кто сможет достать для партизанского отряда новую карту города с обозначением на ней дислоцирующихся в Луцке военных учреждений немцев, Паша с уверенностью пообещала:

— Достанем, это сделают наши люди.

Появившиеся в городе листовки призывали население к активной борьбе с оккупантами, разоблачали версию о разгроме Красной Армии.

Гестаповцы забеспокоились. Им пока не удавалось напасть на след «большевистских агентов». Генерал Шене на одном из секретных совещаний в Луцке потребовал найти «возмутителей порядка», принять к ним самые суровые меры.

— Господа! — взывал Шене к подчиненным. — Город должен быть очищен от красных! Наводите порядок! И чем быстрее — тем лучше!

На улицах Луцка появились грозные приказы, которые предупреждали население, что за содействие и сочувствие «советским агентам» — жестокая кара. Газеты украинских националистов также пестрели такими предупреждениями. В городе участились облавы, обыски. Людей стали угонять на работу в Германию.

Тревожный день пережила и Мария Ивановна Дунаева. Ее рослый пятнадцатилетий сын Игорь выглядел намного старше своих лет. Еще в мае как-то на улице его схватили, хотели отправить на работу в Германию. Игоря обвинили в том, что он скрывал свой действительный возраст. А сейчас, когда начались поголовные облавы, снова нависла угроза. Перед очередной облавой Мария Ивановна успела запереть сына в сарае.

— Обложись соломой, сиди спокойно. Когда нужно будет — открою.

Только она успела пойти в комнату, как появились полицейские.

— Где мужчины?

— Муж повез господина Кульгофа, а сын на конюшне готовит корма.

— Повез Кульгофа? — переспросили полицейские.

— Да, муж работает у него конюхом.

Полицейские переглянулись, потоптались и ушли.

А вечером Мария Ивановна умоляла мужа вывезти Игоря из Луцка, иначе его угонят в Германию. Паша участливо отнеслась к материнской тревоге и вместе с Дунаевой разработала план бегства.

На следующий день со двора гебитскомиссариата выехала подвода с отцом и сыном Дунаевыми. Они отправились за сеном. Проезжая мимо полицейских, Дунаев-отец откозырял им, как старый знакомый.

— Далече?

— За сеном.

— Ну, ну, погоняй… 

За городом Дунаев глубоко вдохнул чистый степной воздух.

— Кажись, сынок, пронесло. — А потом с грустью: — Как теперь мамка без нас обойдется?

В пяти километрах от Луцка Дунаевых встретил связной партизанского отряда.

Обменявшись условленным паролем, все трое направились в лес.

Подвода в Луцк не вернулась. Обеспокоенная «происшествием», Мария Ивановна рано утром прибежала в гебитскомиссариат:

— Где вы дели моего мужа и сына? — надрывным голосом прокричала она дежурному.

На крик вышел Кульгоф. Он снял очки и впился глазами в Дунаеву. Узнав причину ее волнений, заверил:

— Мы их найдем. Я дам распоряжение начать поиски.

Прошел еще день, а Мария Ивановна не унималась:

— Верните мужа и сына, умоляю!..

Лишь на пятый день господин Кульгоф высказал предположение, что Дунаевы могли стать жертвой… партизан.

— О, будьте уверены, бандиты горько пожалеют об этом! — утешал немец Дунаеву.

Умело разыгранный эпизод с «пропажей» мужа и сына не давал повода немцам подозревать в чем-либо Марию Ивановну. Она стала принимать самое активное участие в деятельности подпольной коммунистической организации.

Дунаев же и его сын Игорь включились в нелегкую партизанскую жизнь.

Из разведки мы возвращались в лагерь знакомыми тропами. Заморозки сковывали землю, но ничто уже не могло остановить поступи пробуждающейся весны. В этот пред-рассветный час последнего февральского утра 1943 года мне показалось, что птицы щебечут особенно щедро и стоявшие в безмолвии березы будто прислушиваются к пернатым. Когда мы прибыли в лагерь, звезды потускнели, растаяли в дымке разливавшегося утра. От загоревшихся в шалашах, или, как их назвали партизаны, в чумах, костров побежали синие струйки дыма. Повара подразделений уже пекли лепешки, варили «болтушку».

У костра хлопотала и моя мать — Марфа Ильинична. Ее я очень любил за нежное, отзывчивое сердце, за добрый характер. В нашей немаленькой семье мать была для всех не только чутким воспитателем, но и большим другом. С ней мы делились всеми своими горестями, не скрывали от нее даже мелочей и всегда получали совет. Так уж сложилось, что отец был занят заработками, ведь прокормить девять человек не так уж было просто, и нами он занимался меньше. Мать же была все время с нами, под ее неусыпным взглядом мы вырастали, мужали, выходили в люди.

Рядом с матерью стоял отец, Владимир Степанович. Он любовался утренней зарницей и с наслаждением курил «козью ножку». В воздухе слышался запах пресных лепешек.

Приоткрылась плащ-палатка, и в чум вошла младшая сестра Катя.

— А у нас завтрак уже закончен! — похвасталась она, — раненых я накормила чуть свет.

— Ты молодец! — похвалила ее мать.

Катя собралась еще что-то сказать, но с возгласом «ой, забыла!» выскочила из чума и помчалась в свое подразделение. Двенадцатилетний Вася смотрел вслед убегавшей сестре, а потом с детской наивностью спросил у отца:

— Папа, а что если фашисты нападут на лагерь, раненых убьют?

— Не волнуйся, сынок, этого не случится.

Я услышал ответ отца и почему-то вспомнил наше местечко Людвиполь, обычное на Западной Украине. Когда наступала осень с ее слякотью и бездорожьем, все там замирало, точно погружалось в спячку. Ветер шумел в крышах, и под его монотонный свист не один бедняк с горечью думал о своей горькой судьбе.

С давних пор так повелось, что предки наши вырастали в батраках. Средний крестьянский надел равнялся полутора моргам земли. С такого пятачка сытым не будешь. Две трети хлебопашцев не имели собственной лошади. Не было ее и у моего отца. Где уж тут ему при таких достатках учить нас в школах.

Крылатой радостью ворвался в этот край сентябрь 1939 года. Тогда через Людвиполь проходили советские воины-освободители, а мы дорогу им устилали цветами. Жизнь, как счастливая быстрина, сразу вошла в новое русло.

Раньше отец возводил дома, штукатурил и ремонтировал их в Межиричах, Яновой Долине, Бабине, Луцке. Он на короткое время задерживался там, где ему удавалось найти работу. Ни в своем родном Людвиполе, ни в селе Буда Грушовская Межиричского района на Ровенщине, ни в Левачах, где мы жили последние несколько лет, не могла прокормиться наша семья. Так и бедствовали. А Советская власть дала возможность отцу оставить тяжелую для его лет профессию, он стал помощником лесничего. Затем его послали учиться во Львов, откуда он должен был вернуться лесничим. Старший брат Ростислав и я окончили курсы шоферов и стажировались в Людвипольском районе. А младший брат Жора завербовался на работу в Крым.

И вдруг — война… В разных местах застала она нас. Жора влился в Крымское ополчение. А потом, после тяжелых и кровопролитных боев, он с небольшой группой защитников очутился за колючей проволокой лагеря военнопленных.