Она прочла два романа Банье: «Ах, лучше бы я их не открывала. Разочарование».

Потом Франсуа-Мари прилетал еще пару раз, чтобы повидаться. Когда же мы с Инной попали к нему домой, то увидели во всех комнатах фотографии ЛЮ, а в спальне — ее карандашный портрет работы Ив Сен-Лорана. Если нам случается быть в Париже, то Франсуа-Мари обрушивает на нас всю свою любовь к Лиле Юрьевне… Ну как это объяснишь?

В ее архиве сохранился «Монд» от 4.12.75 со статьей Банье, где, в частности, можно прочесть:

«Внешний угол ее глубоко посаженных глаз подчеркивает линия черного карандаша. Другой линией обведены дуги бровей, круглые, как серсо. Голова большая, как у фантастической птицы, и медного цвета коса ниспадает на грудь, теряясь в складках зеленой шали. Руки у нее маленькие и очень тоненькие, разговаривая, она пользуется ими, словно играя гаммы. Что у Лили удивительно — это голос и ее манера говорить. Голос, как струнный квартет. Обаяние ее сверкает, как весна, но она не играет им….

После смерти Эльзы Арагон предложил им жить с ним во Франции. Она заплакала: «У меня в Москве все, там мой язык, там мои несчастья. Там у меня Брик и Маяковский. И я не могу это оставить, чтобы здесь… есть ананасы и рябчиков жевать? Там моя родина, мой дом — там».

С Ротшильдами ЛЮ познакомилась в Москве в конце шестидесятых. Полина Ротшильд была когда-то компаньонкой жены Карнеги (который Карнеги-холл), а потом вышла замуж за Филиппа Ротшильда, барона, из тех самых. Во Франции они имеют поместья, винодельческие заводы, коллекционируют старинные сервизы — их у них столько, что выстроили целый дом, чтобы разместить коллекцию. Но Филипп еще и поэт. Он пишет стихи, переводит с английского на французский, на этой почве они и подружились.

Ротшильды приходили к ней в гости, ЛЮ неизменно угощала их грибным супом, от которого они были в восторге. Они вместе бывали на спектаклях Таганки, которые им очень нравились. Они долго аплодировали каждый раз и уходили из зала последними. «10 дней, которые потрясли мир» потрясли их настолько, что они смотрели спектакль три раза.

Однажды ЛЮ была с ними в музее в Гендриковом и на обратном пути у таксиста не было сдачи и Филипп Ротшильд чего-то там доплатил. И, едва они вошли в дом, как ЛЮ крикнула с порога: «Вася, дайте Ротшильду рубль!» Все очень смеялись, а за обедом ЛЮ рассказала ему несколько анекдотов про Ротшильдов.

Полина была высокая, одета элегантно. У нее ЛЮ заимствовала прическу — заплетенная коса, которую она перекидывала вперед и прикрывала (возраст!) платком или шалью. Сам же Филипп был одет просто и, приходя к ЛЮ, садился на стул и долго переобувался в какие-то задрипанные босоножки, чтобы не пачкать ковер, хотя никто этого не требовал.

— Однажды в Париже мы были у них на обеде, — рассказала ЛЮ. — Живут в красивом особняке, прислуживали лакеи. Полина долго всех нас пересчитывала, сверяла по бумажке, ходила вокруг стола и что-то прикидывала в уме. И опять считала, чуть не по головам, чего там считать? Их двое, нас двое и Арагон с Эльзой. Наконец рассадила нас, но крайне неудобно: нас с Эльзой на высокие скрипучие табуреты без спинок, а мужчин в удобные мягкие кресла. Я чуть не свалилась, Эльза возмутилась, и нас пересадили. Не понимаю, что там Полина так долго высчитывала? А чем угощали? Кажется, бараньи котлеты с пюре и морковкой. Вкусно, но ничего особого».

Полина пару раз прилетала в Москву на три-четыре дня, специально повидаться с ЛЮ. Она привозила ей красивые туалеты из дорогих домов, в том числе зеленую норковую шубку от Диора, которую ЛЮ очень любила и носила до последних дней.

У Полины было больное сердце, и она полетела в Америку оперироваться. ЛЮ ей звонила туда, прямо в палату. В последний раз они разговаривали накануне операции…

Она умерла на операционном столе.

Когда из Парижа в Москву летела какая-нибудь интересная персона — писатель, артист, художник, — Эльза всегда им давала рекомендательное письмо к Лиле. Та с удовольствием принимала друзей Эльзы и обычно завязывалось знакомство. Так было с Жераром Филиппом и Рене Клером, Картье-Брессоном и Полем Элюаром, Мадлен Рено и Жаном-Луи Барро.

На гастролях в Москве они показали свой знаменитый спектакль «Гарольд и Мод», и ЛЮ очень понравились и спектакль и пьеса: «Там роман между семнадцатилетним юношей и восьмидесятилетней дамой. Ее замечательно играет Мадлен Рено, она просто виртуоз, обязательно посмотрите. Они так влюблены, несмотря на разницу в возрасте, они в таком восторге друг от друга…

— Особенно, наверно, она, — заметила Плисецкая».

ЛЮ ходила на все их спектакли, а они два раза у нее обедали. Она, по их просьбе, возила их на Новодевичье кладбище, показывала им знаменитые надгробия мхатовцев и резной алтарь в церкви. Уезжая, они прислали ей цветы с письмецом: «Дорогая мадам, для нас было большой честью побывать в Вашем доме, и мы увозим из Москвы воспоминания о замечательных часах, проведенных с Вами».

Пабло Неруда, как известно, чилиец, но приехал из Парижа, и тоже с письмом от Эльзы. Он сразу стал другом дома, ЛЮ полюбила его стихи (во французских переводах), и во время его приездов они всегда виделись. Время от времени я слышал от нее: «Вчера был Неруда, с ним два испанских поэта. Все читали стихи. Я половину не поняла, но чувствуется, что вещи красивые. Талантливые люди». Или: «Звонил Пабло из Рима, он завтра прилетает, и мы условились, что вечером повидаемся». А однажды: «Вчера вдруг приносят двенадцать бутылок кьянти, перевязанные зеленой и оранжевой лентами и с запиской от Неруды. Очень было приятно. Вскоре он позвонил и сказал, что двенадцать чилийских поэтов написали стихи в мою честь и что он мне их прочтет, как только вырвется с какого-то конгресса, на котором он выступает. Он вечно где-то выступает! Представляешь — двенадцать поэтов. Откуда их столько в Чили?»

Он дарил ей свои книги с нежными надписями, национальные соломенные и керамические игрушки, сохранилось его письмо на изысканной японской бумаге с камышами и птицами и стихотворение, ей посвященное:

В начале семидесятых ЛЮ мне рассказала, что Арагон затевает балет «Эльза и Меджнун» (Одержимый Эльзой) и хочет пригласить Екатерину Максимову и Владимира Васильева. Ставить будет знаменитый балетмейстер Ролан Пети, костюмы Ив Сен-Лорана — словом, размах не на шутку. Но затея лопнула, так как артисты оказались заняты, и вскоре мы услышали, что Пети поставил балет, но не про Арагона и Эльзу, а про… Маяковского и Лилю. Он назывался «Зажгите звезды», и этим спектаклем открывался созданный Роланом Пети театр «Марсельский балет».