– Свидетелей, паренька и старушку, мы установили следующим образом…

Белов резко поворачивается к нему:

– Я не спрашиваю, как вы разыскали студента Бубнова и пенсионерку Малинину, – обрывает он Громова. – Что они рассказывают?

Громов растерянно поправляет сверкающий золотыми нитями галстук, обидчиво поджимает тонкие губы.

– Я думал… – пытается оправдаться он, однако Белов снова прерывает:

– Что они рассказывают? – жёстко повторяет он, желая избавиться от обычного многословия Громова.

– Да практически – мало интересного, – уже быстро отвечает Громов. – Мы их и так, и этак расспрашивали…

– Что они говорят? – повышает голос Белов. Обычно спокойный и выдержанный, на этот раз он, чувствуется, еле сдерживается, чтобы не вспылить. – У нас есть фотография Власова? Мы предъявили им её? Когда, в конце концов, вы научитесь докладывать чётко и коротко!

Я спешу на выручку Громову. Ведь опрашивать свидетелей пришлось мне, а не ему.

– И фотография есть, и показывали, – говорю, поднимаясь. – За рулём такси сидела женщина. Разглядеть её не сумели, а вот мужчину, что находился в салоне машины, запомнили: молодой, смуглый… Словом, не Власов. Поскольку Бубнов учится в художественном училище, я попросил его написать хотя бы приблизительный портрет этого человека. Бубнов сразу согласился, и вот-вот должен принести нам свою работу.

Я сажусь, а Белов возвращается к столу, грузно опускается в кресло, задумывается. То, что он повысил сегодня голос, совсем не характерно для него. Да и Громов, несмотря на своё щегольство и многословие, отнюдь не пустозвон, зарекомендовал себя умелым и знающим работником. Но сегодня время не наш союзник, подхлёстывает и Белова.

Он поднимает голову.

– У вас всё? – спрашивает Громова.

– Нет, – торопливо отзывается тот. – Разрешите высказать свои соображения?

– Ну-ну… – смягчается Белов. – Выкладывайте.

– Полагаю, что преступники вели многодневное тщательное наблюдение за магазином, – оживляется Громов, и сеточка мелких морщинок на его широком смуглом лице сразу исчезает.

– Почему вы так думаете?

– Уж очень чисто сработали, вернее – дерзко. Надо бы выяснить, кто в последнее время крутился у «Бирюзы».

«Ай да молодец, Громов! С языка у меня сорвал».

– Резонно, – соглашается и Белов. – Вот вы с Наумовым и отработайте эту версию. Может, кто-нибудь из наших «крестников» отличился.

Да!.. Представляю, каково придётся друзьям. Задача эта не из лёгких. Очень даже не из лёгких!

Однако, как я смотрю, Громова она ничуть не смущает. Он деловито переглядывается с Наумовым, приподнимает, чтобы не помять, стрелки светлых хорошо отутюженных брюк, садится и быстро пишет в блокноте.

– Так… – продолжает говорить Белов. – А теперь послушаем товарища Демичевского.

Он устремляет на меня из-под очков пытливый взгляд и после короткой паузы спрашивает:

– В чём нужна помощь? Зацепок-то почти нет.

Я опять поднимаюсь, ещё раз оглядываю всех и говорю:

– Почему – нет? Взять хотя бы пропавшее такси. Оно как раз такое звено, за которое мы можем ухватиться… Надо войти с предложением к руководству райотдела подключить к нам в помощь патрульно-постовую службу и участковых инспекторов. Следует осмотреть все дворы, гаражи, тупики и переулки… Ведь где-то оставлена машина!

Белов кивает. Я уверен, эта мысль пришла и к нему.

– Теперь второе… Насчёт предположения Громова о том, что за «Бирюзой» велось наблюдение… В первую очередь, нужно ещё раз опросить работников магазина, жителей прилегающих домов. Может, действительно в последние дни там кто-то мозолил им глаза.

Белов снова кивает и делает в «Еженедельнике» пометку.

– Третье… Не мешало бы посмотреть дела о преступлениях, совершённых в городе с применением огнестрельного оружия. Сегодня я направляю для исследования пулю и гильзу, что нашли в магазине.

Мы обговариваем с оперативниками ещё ряд вопросов и расходимся. Я с нетерпением жду Бубнова. Он обещал подойти в десять, а на моих – двадцать минут одиннадцатого.

Ну вот, кажется, и пришёл. Слышу негромкий стук в дверь и поспешно откликаюсь:

– Войдите.

В узкую щель двери сначала осторожно просовывается голова Бубнова, а затем и сам парень показывается на пороге. Стеснительно улыбаясь, он подходит к столу и показывает мне небольшой конверт.

– Вот. Принёс… Как просили.

Он аккуратно открывает конверт, бережно достаёт из него листок бумаги, расцвеченный акварелью. Первое впечатление: меня обманывают. Это не может быть рисованным портретом. Это цветная, мастерски выполненная фотография. Но шероховатость бумаги и некоторая расплывчатость красок на ней убеждают: портрет рисованный.

Но до чего живое лицо!.. Плотно сомкнуты тонкие губы, сжаты крылья такого же тонкого прямого носа, тревожно прищурены миндалевидные тёмные глаза, нахмурены чёрные брови, невысокий лоб прорезали две глубокие складки… и густые волосы, обрамляющие лицо.

Мое долгое молчание, вызванное изучением портрета, Бубнов воспринимает как недоверие к его работе. Он смущённо бормочет:

– Может, не совсем точно изобразил… Вечер был, да и видел-то человека мельком… Если бы он не в машине сидел, а в студии позировал, да при хорошем освещении…

В том-то и дело, а он ещё оправдывается! Если ничего не сочинил, то – завидная зоркость у парня. Я дружески обнимаю его:

– Всё хорошо. Этот портрет мы сегодня размножим, и… словом, спасибо!

Он краснеет, как девушка, вскидывает на меня повеселевшие глаза:

– Тогда я пойду? У меня скоро занятия.

Мы прощаемся, довольные друг другом, и он уходит. Мне тоже не сидится в кабинете, хочется немедленно показать портрет оперативникам Белова: вдруг опознают в нём кого-нибудь из «крестников»? Вот было бы здорово!

Но… Как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Все восхищаются мастерством художника, крутят портрет так и сяк, однако признать в нём кого-либо не могут.

– И всё-таки, кого-то он мне напоминает, – мучительно раздумывает Наумов. – Кто это? Кто?..

Ничего, выясним! Для начала покажу портрет Шляпниковой.

Беру из сейфа специально приготовленные для подобных случаев два портрета других лиц, вызываю служебную машину и еду в «Бирюзу».

Шляпникова, в присутствии понятых, долго вглядывается в портреты, затем указывает на тот, что рисовал Бубнов, и чуть дрогнувшим голосом подтверждает:

– Он! Очень похож: глаза, брови, волосы, лоб…

Ну, вот и отлично. Как положено, оформляю протокол опознания. Теперь бы пропавшее такси отыскать.

Домой опять возвращаюсь поздно. По улицам снуют машины, невольно приглядываюсь: не промелькнёт ли такси с номером «37–38»?

Ох, как нужна мне эта машина! Твёрдо убеждён, что от неё потянется ниточка к раскрытию разбойного нападения на «Бирюзу».

Жёлтых такси проносится немало, но всё не те, не те…

Вот и мой дом. Лифт быстро поднимает на шестой этаж… Не успеваю вытащить из кармана ключ от квартиры, как дверь распахивается – и вижу счастливое улыбающееся лицо Елены.

– Как хорошо!.. Как хорошо, что ты всё-таки пришел, – порывисто восклицает она и втягивает меня в прихожую.

Недоумевая, замираю у порога.

– А что, собственно, случилось? Почему – «всё-таки»?

Глаза Елены радостно светятся:

– Потом, потом скажу. Давай переодевайся – и ко мне, в мою келью.

И тут замечаю, что на Елене нарядное тёмно-зелёное вечернее платье и лёгкий белый шарфик, придающие ей праздничный вид.

– Какое-нибудь семейное торжество? – догадываюсь, наконец.

Она молча кивает.

– И моё присутствие тоже необходимо?

Ещё кивок. И мне ничего не остаётся, как подчиниться и наскоро привести себя в порядок. Непонятно только, почему торжество не в гостиной и так тихо в квартире?

Снимаю запылившуюся форму. Умываюсь. Надеваю белую рубашку, синий галстук. Сдуваю с костюма пылинки. Вглядываюсь в зеркало: хорош? На меня смотрит кудрявый сероглазый, ещё молодой человек, прилично одетый и с не очень скучной физиономией… Так что вроде бы всё нормально, можно идти.