Электричка замедляет ход и скоро останавливается у небольшого вокзала. Близнецы бросаются к окнам: «Прибрежный!». В вагоне зашевелились. Я тоже поднимаюсь, двигаюсь к выходу.

У привокзального скверика сажусь в автобус и еду до самой окраины посёлка. Там, как объяснили мне попутчики, нужно выйти на просёлочную дорогу, и уж она-то приведёт к колонии.

И в самом деле, минут через двадцать передо мной предстает бетонный забор с вышками на углах, массивными железными воротами и небольшим помещением КПП.

В узком шлюзовом пенале КПП передаю в окошко служебное удостоверение. Молодой прапорщик охраны сначала внимательно рассматривает удостоверение, потом меня, затем спрашивает, к кому из сотрудников я хочу пройти.

А к кому же ещё, как не к начальнику? Накануне ему сообщили по телетайпу о необходимости нашей встречи.

Прапорщик снимает телефонную трубку, с кем-то говорит, просит меня подождать немного. Вскоре появляется пожилой седоволосый капитан и предлагает пройти за ним в «зону», в «штаб».

– Я провожу вас к начальнику, – поясняет он.

– Как мне его называть? – интересуюсь по дороге.

– Майор Васильев. Николай Алексеевич.

Слушаю, а сам невольно верчу головой. Я не робкого десятка, и по работе – где только не приходилось бывать. Но здесь, в «зоне», мне почему-то делается не по себе. Перед нами здание за зданием, и кажется, что вот-вот из-за угла одного из них кто-то выскочит и бросится на тебя.

Смешно, конечно, так думать. Однако – думается, чёрт возьми, не в пионерский лагерь приехал! И прибавляю шаг.

А ни у зданий, ни на дорожках между ними – ни души. Вот, правда, показывается один человек. В тёмной спецовке. Поравнявшись с нами, сдёргивает со стриженой головы такой же тёмный картуз, отступает в сторону и негромко произносит:

– Здравствуйте.

Отвечаем на приветствие и идём дальше. Я по-прежнему выкручиваю шею, но, кроме пышных цветников и газонов, больше ничто и никто не попадает в поле зрения.

Капитан чуть заметно усмехается:

– Я тоже здесь поначалу чуть не галопом бегал… Всё нормально!.. Не беспокойтесь.

– Я и не беспокоюсь, – отвечаю. – Чудно только: колония, и вдруг – цветы.

– Нравятся?

– Красивые.

– Вот… Затронуло вас. Глядишь, и у другого при виде их в душе потеплеет, – раздумчиво замечает провожатый.

– А где другие-то? Пока одного лишь и встретили.

– Что ж им без дела болтаться? День только начался. Каждый на своём месте.

Поди ж ты! Посмотрим, что будет дальше, каким окажется начальник…

…А Васильев ещё относительно молод, лет сорока. Круглолицый, широкоплечий, по-военному подтянутый. Встречает меня в кабинете приятной, располагающей улыбкой. Энергично пожимает руку.

Глаза мои быстро схватывают кабинет: большой письменный стол, ещё один – поменьше, приставленный к нему торцом, книжный шкаф, сейф, стулья, на окнах жёлтые шёлковые шторы, на стене, над большим столом – портрет Антона Семёновича Макаренко… Всё очень просто и скромно…

Выясняется, что Пикулин сейчас в школе, где учится в девятом классе. Так что встретиться с ним можно не раньше, чем через два часа.

– А разве он ещё и учится? – задаю я наивный, наверное, вопрос, потому что Васильев смотрит на меня с удивлением:

– А как же! И не он один. Закон о всеобуче действует и у нас, – не без удовлетворения отзывается он после небольшой паузы. – Без образования – что делать сегодня на свободе?

– Не пытаются увильнуть от занятий?

– Бывает, – соглашается Васильев – Иного больших трудов стоит приобщить к ним. А потом – спасибо говорит. Посудите сами, ведь как только наши подопечные переступают порог школы, так словно в другой мир попадают, в другую среду. Там и знания им дают, и возможность подумать о своей судьбе, взглянуть на себя как бы со стороны. Смотришь, постепенно меняется человек. На жизнь уже по-другому смотрит, так как всем нам положено, по-деловому и разумно.

– Значит, школа здорово вам помогает.

– И школа, и ПТУ, – снова с удовольствием подтверждает Васильев. – Мы ведь здесь и профессию даём, у кого её нет. Готовим токарей, слесарей, фрезеровщиков… А как же иначе?

– Резонно, – соглашаюсь я и прошу рассказать о Пикулине: что он за человек, как относится к работе и учёбе, к своему преступлению?

– Ну, сейчас-то он у нас не на плохом счету, – быстро откликается Васильев. – В передовиках, правда, не ходит, но и замечаний особых не имеет. А вот два года назад и слово из него не вытянуть было. Учиться отказывался, работать не хотел. Отрешённый был, нелюдимый… Срок-то ему большой дали, вот и считал, что ему теперь ни до чего нет дела, вся жизнь, мол, мимо проходит. Так что поработать с ним пришлось изрядно… Да вы посмотрите его личное дело, почитайте характеристики.

Васильев пододвигает мне толстущее дело. Листаю характеристики.

«…По характеру замкнут. От работы и учёбы отказывается. На доверительные беседы воспитательного характера не реагирует…»

«…Преступление своё осуждает, но по-прежнему считает, что к настоящей жизни уже не пригоден. В отчаянии, что она проходит мимо него…»

«Вспыльчив, дерзок, в коллективе ведёт себя обособленно. Ни с кем не переписывается, товарищей не имеет, работать и учиться не желает. На убеждение и примеры о возвращении к честной трудовой жизни других таких же осужденных не отзывается, к администрации и наставлениям относится с недоверием…»

«Согласился учиться в вечерней школе. Успевает по всем предметам. Впервые за два года выполнил производственное задание, представлен к поощрению правами начальника отряда…»

«Работает старательно, инициативно. Выдвинут на должность бригадира. Стал более общительным, вступил в физкультурно-спортивную секцию, оказывает большую помощь активу в организации её работы. Мечтает о досрочном освобождении. К мнению администрации прислушивается, безотказно выполняет все распоряжения…»

Да… Тут всё, как в зеркале. Интересно посмотреть теперь на самого Пикулина. Как-то у меня с ним сложится разговор?

С Пикулиным встречаемся в этом же кабинете. В час дня Васильев вызывает дневального и просит пригласить Пикулина к нам. Спустя пять минут раздается негромкий стук в дверь.

– Войдите, – откликается Васильев. В кабинете появляется невысокий парень в тёмной хлопчатобумажной куртке и таких же брюках. Снимает с головы фуражку, вытягивается у порога и чётко докладывает, обращаясь к Васильеву:

– Гражданин майор, осужденный Пикулин Игорь Константинович, статья 162, часть вторая, срок – семь лет, по вашему вызову прибыл.

– Проходите, садитесь, – приглашает к маленькому столику Васильев.

Прежде чем сесть, Пикулин бросает па меня быстрый взгляд. Видимо, сообразил, что его вызов связан с моим присутствием. Озабоченно присаживается напротив. Снова окидывает меня быстрым взглядом. Чувствуется, его тревожит мой штатский вид, и он никак не может догадаться, кто я, и что мне от него надо?

– Вы уж тут без меня побеседуйте, – говорит Васильев. – А я вас пока оставлю. Понадоблюсь, – нажмите кнопку на столе.

И выходит, подбадривающе кивнув Пикулину. На мгновенье в кабинете воцаряется тишина.

– Следователь Ильменского райотдела полиции капитан Демичевский, – представляюсь я Пикулину. – Мне нужно о многом поговорить с вами.

Он с ещё большей настороженностью вскидывает на меня светло-серые глаза и тут же отводит их в сторону. Весь его скованный вид подсказывает, что говорить ему со мной не очень-то и хочется. Нужен какой-то подход, чтобы вызвать его на откровенность. Но какой?

– Курите? – спрашиваю и придвигаю к нему пачку «Беломора».

Он поворачивает голову, молча вытаскивает из пачки папиросу, прикуривает от моей спички. Закуриваю и я.

Пикулин не смотрит на меня. Часто затягиваясь, косит глазами в угол. Папиросу держит не между пальцев, а укрывает в кулаке, словно курит тайком или на ветру, в сильный дождь. Кисти рук у него широкие, пальцы загрубевшие, по-настоящему рабочие.