Но кардинал не обманывал себя. Он сознавал, что сердце Клавдии стало для него пустым сосудом. И в то же время хватался за нее с упорством плюща, обвивающего дуб.

Когда Клавдия объявила о своем намерении отправиться в замок Тоблино, он приложил все усилия, чтобы разубедить ее. Но, куртизанка, как всегда, настояла на своем.

Она испытывала необходимость вернуться к полям, расстилающимся вдоль озера, столь часто нежившего ее на своих волнах в летние лунные ночи. Она уехала, не испытывая ни раскаяния, ни угрызений совести.

Отъезд не прошел незамеченным и вызвал общую робость. Кардинал остался один в замке, заперся в своих частных покоях и принимал только самых близких друзей.

Разные слухи поползли по городу. Говорили, будто кардинал заболел, и причиной тому была, будто бы, Клавдия. Рыбачки, жившие в нижнем квартале города, уверяли, будто кардинал стал жертвой чар Клавдии и получил порчу.

Легенды о ведьмах и колдуньях, о знаменитых волшебницах передавались от отца к сыну. Все тогда верили в колдовство, и доктора вместе с богословами осматривали тела умерших колдуний, чтобы найти на коже знак дьявола, который, будто бы носила на себе каждая ведьма. Народ понимал, что кардинал заболел от того, что Клавдия покинула его. Это дало повод к насмешкам и злым, шуткам. Старый, лишившийся уважения, кардинал стал народным посмешищем. Язвительные сатиры составлялись уличными остряками. На городских стенах появлялись скабрезные надписи. Господству Мадруццо приходил бесславный конец: оно попало под насмешки народа.

Людовико Партичелла, несмотря на открытое сопротивление духовенства, оставался фактическим властелином княжества. Соборное духовенство еще не добилось удовлетворительного ответа от папы и императора.

Март подходил к концу. Поля начинали оживать. Деревья покрывались свежей зеленью, и горы уже не казались печальными. В воздухе распространялось весеннее тепло. Птицы вернулись с дальнего юга и распевали в ветвях. По берегу озера побежала свежая трава, а тополя распустили свои зеленые плащи. Повсюду играла новая жизнь, новая сила, возобновляющаяся с каждой весной.

Клавдия проводила дни в долгих прогулках по горам. В сопровождении телохранителя, она садилась с утра на коня и носилась по окрестностям, опьяняя себя скачкой и горным воздухом.

По вечерам, когда всходила луна и озаряла землю голубоватым, призрачным сиянием, она садилась в лодку и плыла по озеру. Посредине озера она бросала весла и сидела, тихо прислушиваясь к ночным голосам природы. Ей казалось, что то были голоса живых и умерших, как сошедших с небес и вышедших из глубины вод, чтобы приветствовать ее свободу и возращение к одиночеству. Ночи были спокойны. Забвение вело подпольную упорную работу. Клавдия постепенно забывала. Забывала друзей и врагов, забывала даже кардинала, образ которого постепенно изглаживался из памяти.

Но если Клавдия забыла своих врагов, то они продолжали помнить о ней. Граф Кастельнуово, бежавший в Италию после бунта на Фиерской площади, в течение некоторого времени скрывался в доме приятеля в окрестностях Перджине. Никто не подозревал, что он возвратился в Трент. С помощью верных и преданных слуг, путешествовавших по стране под видом бродячих купцов, он находился в тайных сношениях с доном Беницио, проживавшим в монастыре близ Брессаноне.

Бывший секретарь князя Эммануила Мадруццо не забыл Трента. Наоборот, вынужденное заточение и одиночество еще больше разожгли его страсть. Прелат жил надеждой на скорую месть. Он искал средства для отмщения, искал человека, который стал бы послушным орудием в его руках. Клавдия должна умереть!

Эта мысль всецело владела доном Беницио. Месяцы, прожитые в монастыре, не залечили душевной раны. Вначале он стремился забыться в молитвенном созерцании, бичевал себя, соблюдал посты, спал на голом полу, но сны его были греховны. Ничто не помогало. Образ Клавдии непрестанно вставал перед его мысленным взором. Монах видел перед собою соблазнительную женщину, обещавшую все земные наслаждения.

Даже после продолжительного поста, когда разум мутился от голода, воспоминание о Клавдии не оставляло его в покое.

Дон Беницио исповедался приору. Он сгорал от желания очиститься, забыть. И приор предписал ему читать длинные молитвы. Но в то время, как губы шептали латинские слова, перед взором возникал образ Клавдии, нарушая молитвенное настроение.

Дон Беницио понял, наконец, что усилия его напрасны. Клавдия окончательно овладела его сердцем. Приходилось уступить.

Тогда в сердце дона Беницио родилась звериная ненависть. Клавдия не только отняла у него земной покой, она грозила лишить его небесного блаженства. В убийстве такой женщины не могло быть греха. Желание обладать Клавдией сменилось жаждой ее смерти. Монах вспомнил разговор в замке Тоблино и свои угрозы:

«Я явлюсь за тобой и унесу, как добычу. Я потешусь тобой и отдам тебя на позор и на посмешище черни. Тело твое проволокут по улицам и бросят псам и воронам на съедение!»

Вспомнил он и насмешливый ответ Клавдии на его слова.

Теперь день, когда эти угрозы могли осуществиться, был уже недалек. Но где найдется человек, который рискнет для этого жизнью? Дон Беницио еженедельно получал сведения из Трента о положении в городе. Покушение на убийство Клавдии в Рождественский сочельник произвело на него сильное впечатление. Значит, не все были трусами. Нашелся человек, который осмелился поднять кинжал мести. Прощение преступника было со стороны Клавдии ловким ходом, но не могло быть искренним.

Клавдия никого никогда не прощала. Ее прощение было ловушкой. Мысль о том, нельзя ли использовать убийцу, покушавшегося на Клавдию, не раз приходила в голову дона Беницио. Он намекнул на это одному из посланцев графа Кастельнуово, и тот немедленно приступил к розыскам Паоло Мартелли, брата утонувшего богослова. Он желал встретиться с ним и переговорить.

Паоло Мартелли удалось обмануть бдительность стражи. Переодевшись трубочистом, он явился в Перджине, в окрестностях которого жил граф Кастельнуово. Разговор был краток. Граф обещал помощь. Затем было решено, что Мартелли пойдет к дону Беницио и с уже ним окончательно выработает план.

Пешком не торопясь Паоло Мартелли дошел до Брессаноне и разыскал монастырь, где находился дон Беницио. Когда монах узнал, кто стоит перед ним, он не мог удержаться от возгласа радости и удивления. Мартелли был поражен страшной переменой, происшедшей за это время в прелате. Приветствовав гостя, дон Беницио взял его под руку и сказал:

— Не будем говорить здесь о вещах, интересующих нас обоих. Пойдем ко мне в келию. Там мы можем обсудить все без помех.

— Как тебе будет угодно, — ответил Мартелли и последовал за прелатом.

Они миновали двор — голый и пустой, как и тюремный, — и направились к зданию, находившемуся на другом его конце. Придя в келию дона Баницио, они сели.

Глаза монаха с мрачным блеском осматривали гостя, который, сидя против него на деревянном табурете, чувствовал себя не совсем покойно.

— Не бойся, — начал дон Беницио, — в монастыре не осталось ни одного монаха, так как почти все ушли в поля или на охоту. Кроме того, я уже не в первый раз принимаю у себя послания графа. Позволь мне поздравить тебя с тем, что ты совершил в Сочельник.

Мартелли немало изумился поздравлению.

— Не старайся понять чувства, заставляющие меня восхищаться твоим поступком. Смелых людей немного: никто не восстает, но все молча покоряются прихотям безумной женщины. Ты один восстал! Быть может, именно, поэтому Клавдия отказалась подписать твой смертный приговор. Но все это прошлое. Известны ли тебе наши нынешние планы?

— Мы уже переговорили.

— С кем?

— С графом Кастельнуово.

— И ты решил?

— Твердо!

— Когда?

— Чем скорее, тем лучше.

— Взвесил ли ты все обстоятельства?

— Нет, об этом я пришел разговаривать с тобою.

— Позволь же мне, — произнес прелат, в котором проснулся прежний интриган, — позволь мне сказать, что я думал о тебе немало и вполне доверяю тебе. В конце концов, это не мое личное дело, а дело, от которого зависит судьба страны. Тебя не будут терзать муки совести?