1 глава

Выдержка из «Дети убивают детей: Портреты убийц подросткового и предподросткового возраста»

Автор: Джейн Э. Вудс (стр.10)

Некоторые дети рождаются заведомо плохими людьми. Просто и незатейливо. Эти дети не поддаются статистике. Ни воспитание, ни окружение не может быть в ответе за их поступки. Это не доказанная научно-наследуемая черта характера. Такие дети являются социологическим феноменом.

Такой тип ребенка прекрасно изображен в фильме 1950-х годов «Дурная кровь», основанном на романе Ульяма Марча. Это история о восьмилетней милой и, казалось бы, безвинной девочке, венце творения этой идеальной семьи, которую мать подозревает в убийстве. Очаровательная Рода — голубоглазая блондинистая принцесса, одетая на протяжении всего фильма в кукольные платьица, убивала всех, кто становился на ее пути.

Для того времени фильм стал настоящим потрясением: в качестве злодея выступала маленькая девочка, не менее невинная, чем все остальные. Люди не могли поверить, что ребенок способен на убийство. Даже сейчас мы находим это непостижимым.

Именно поэтому имя Мэри Б. Эддисон стало нарицательным. Мэри олицетворяет историю Роды и ставит перед нами вопрос: что-то побудило ее к этому или зло дремало в ней все это время?

В понедельник в дом залетела муха. На дворе было воскресенье, но она все еще была в доме, перелетая из комнаты в комнату, будто бы она стала нашим домашним питомцем. У меня никогда прежде не было питомцев. Осужденным за убийство не позволяет держать в групповом доме животных.

Я назвала его Гербертом. Он совсем малыш, не такой как другие огромные жужжащие мухи, так что до тех пор, пока он ни подлетит к вашему лицу или ни сядет рядом со стаканом апельсинового сока, вы его даже не заметите. Я удивлена тем, что он умудрился выжить в доме, полном преступников. Думаю, у него есть соответствующие навыки выживания, как и у меня. Быть незаметным, не привлекать к себе ненужного внимания. Точно так же, как я, он хочет тихую и спокойную жизнь, довольствоваться малым, и чтобы его не трогали. Но, подобно моей жизни, кто-то вечно подкрадывался к нему со спины, пытаясь прихлопнуть. Я сочувствую Герберту. Быть априори нежеланным гостем паршиво.

По ночам Герберт спит на вершине изогнутой арки, украшающей мой шкаф, который стал хранилищем для тех немногих вещей, которые у меня есть. Три пары джинсов, черные брюки, пять летних футболок и пять зимних, один свитер и водолазка. Никаких украшений. За исключением браслета на моей лодыжке: подарок от государства, чтобы они смогли следить за мной, подобно солнцу.

— Мэри! Мэри! Чем ты там, к чертям, занимаешься? Спускайся сейчас же!

Это Мисс Штейн, моя... честно говоря, не знаю, как вам ее называть, и к счастью, вам никогда не придется этого делать. Слезаю с верхней койки и направляюсь в ванну, в сопровождении проснувшегося Герберта. Я тут самая маленькая, поэтому, естественно, верхняя койка остается за мной. Таковы правила игры. Через месяц мне исполнится шестнадцать. Интересно, будут ли они праздновать? Ведь, дни рождения полагается отмечать, ведь так? Особенно такие знаменательные даты, как шестнадцатилетние. На последний свой юбилей — тринадцатилетие¹ — я все еще находилась в тюрьме. Вечеринку мне тогда никто не устроил. Моим подарком стал синяк под глазом и ушибленное ребро от Шантэль в местной столовой за то, что я просто дышала в ее сторону. Эта дама была сумасшедшей, но пометка «внезапные вспышки агрессии» поставлена вдоль всего моего личного дела.

В любом случае, я живу в этом доме вместе с еще семью девушками уже три месяца, но ни о каких днях рождения не шло и речи.

Полагаю, в детском доме такого понятия не существует в принципе. В этом есть определенный смысл. Нелегко праздновать день твоего рождения, когда все вокруг желают, чтобы ты никогда не приходил в этот мир. Особенно, если ты вылез и испортил все к хр*нам собачьим.

Я могу назвать парочку людей, которые хотели бы, чтобы я никогда не появлялась на свет.

Было бы здорово иметь шоколадный торт и мороженное, а может быть, даже воздушные шарики. Но этого хочу не я, а та маленькая глупая девчонка. Я не устаю напоминать себе, что она мертва. Прямо как Алисса.

— Мэри! Мэри! Где ты, черт возьми?

Насадка для душа напоминала мне моросящий дождь. Ненавижу душ. В детской тюрьме я принимала его по пять минут каждый божий день, вода лилась оттуда, как из пожарного шланга, оставляя на коже ощущения, будто меня избивали влажным полотенцем. До этого никогда не принимала душ, а плескалась в белой фарфоровой ванне, играя с пузырьками из лимонного мыла.

— Мэри! Черт побери!

Я клянусь, эта женщина может перекричать воду. Герберт жужжал над моими темными и курчавыми волосами, богато сдобренными гелем, пока я пыталась убрать их в конский хвост. Хотела бы я стать мухой. Настоящей мухой, сидящей на стене и наблюдающей калейдоскопом своих глаз за почти невидимыми крупицами, плывущими в воздушном пространстве, за мусором, сдуваемым ветром, падающими снежинками и капельками дождя. Этим я сейчас и занималась. Могу часами развлекать себя всеми прелестями небытия. Этому трюку научилась в доме сумасшедших. Я притворялась, что мертва для окружающего мира, чтобы они перестали задавать мне эти чертовы вопросы.

Но я не могла стать мухой. Не сегодня. Я должна подготовиться. Сфокусироваться. Быть в боевой готовности. Потому что через пару часов мне предстоит столкнуться с самой опасной, самой жестокой, самой коварной женщиной из всех ныне живущих: со своей матерью.

Расшифровка от 12 декабря. Допрос Мэри Б. Эддисон, возраст: 9 лет

Детектив: Привет, Мэри. Меня зовут Хосе. Я детектив.

Мэри: Здравствуйте.

Детектив: Не бойся. Твоя мама разрешила нам с тобой пообщаться. Принести тебе что-нибудь? Есть хочешь? Может, чего-нибудь съестного? Как на счет чизбургера?

Мэри: Ууух... чизбургер.

Детектив: Отлично! Я тоже люблю чизбургеры. А теперь не переживай. Я просто хочу задать тебе пару вопросов о вчерашнем вечере. Твои слова могут очень нам помочь.

Мэри: Хорошо.

Детектив: Потрясающе! Итак, Мэри, сколько тебе лет?

Мэри: Девять.

Детектив: Девять! Надо же, такая взрослая. Знаешь, сколько было Алиссе?

Мэри: Мама сказала, что ей было три месяца.

Детектив: Правильно. Она была совсем малышкой. Ты помогала своей маме заботится о ней, что именно ты делала?

Мэри: Эмм... я кормила ее и помогала ей срыгнуть... и всякое.

Детектив: Хорошо, а теперь, Мэри, расскажи мне, что случилось вчера?

Мэри: Я не знаю.

Детектив: Твоя мама говорит, что ты осталась в комнате одна. С Алиссой. Что вы спали в одной комнате.

Мэри: Уммм... Я не знаю.

Детектив: Уверена? Твоя мама говорит, что она плакала.

Мэри: Она не переставала плакать... Я не могла уснуть.

Детектив: Ты пыталась заставить ее прекратить плакать?

Мэри: Я не помню.

Сегодня я дежурная по кухне. Это означает, что я должна отскрести и отмыть каждый котелок и кастрюлю, пока Мисс Штейн будет засовывать туда свое белое толстое лицо. Она не знает ничего об уборке, но критика ей удается отлично.

— Мэри, по-твоему, это — чисто, тупица? Помой еще раз!

Государству потребовалось долгих шесть лет, чтобы понять, что я не несу угрозы для общества, после чего они вырвали меня из детской тюрьмы и направили к Мисс Штейн. По сути, меня перевели из одной тюрьмы в другую.

Понимаю, есть большая разница между тюрьмой и колонией для несовершеннолетних, откуда сюда попали другие девушки. Колонии созданы для беспризорников, которые ограбили винный погребок, угнали машину или по глупости попытались убить кого-то. А тюрьмы — для тех, кто совершил более значимые преступления, для таких как я.

Как бы то ни было, какой-то социальный работник закинул меня сюда со словами: «Это Мисс Штейн» и умчался прочь, прежде чем я успела по-настоящему познакомиться с этой женщиной. Большую часть моей жизни никто не считал нужным объяснять мне что-либо. За одним «потому что я так сказал» следовало другое. За эти шесть лет ни один взрослый не удосужился пояснить мне, почему со мной происходят те или иные вещи. Полагаю, убийцы не заслуживают уважения, поэтому я перестала на это надеяться.

Мисс Штейн захромала по кухне своими кривыми, толстыми и опухшими ногами. Вы, возможно, думаете, что, когда вес человека превышает центнер, он пытается как-то исправить это, сесть на диету. Но только не Мисс Штейн. Она по-прежнему съедает по целой коробке пончиков ежедневно.

— Мэри! Ты медленнее текучей патоки! Неужели так сложно помыть эти долбанные тарелки?

Не понимаю, за что Господь послал мне Мисс Штейн. Не понимаю многих Его поступков. Но мама всегда говорила мне не задавать вопросы, а просто молиться. Даже, когда дело касается толстых, противных белых теток, коей являлась Мисс Штейн.

— Я вижу жирное пятно в уголке! Как ты могла его не заметить, если заметила я?

Это был единственный совет, который мама дала мне. Просто молись. Бог со всем разберется. Ей никогда не приходило в голову, что иногда надо попытаться что-то сделать самой. Иногда мне хотелось закричать: «Бог немного занят, мам! Он не может все время находить твои ключи!» Она всегда была лентяйкой, ожидающей, что окружающие сделают все за нее.

Можно сказать, у нас с Богом была одна общая проблема.

Тара, одна из моих соседок, кидает тарелку из-под завтрака в раковину. Она крупная и черная, как смола, называю ее «Смоляная Тара». Но только у себя в голове, потому что я ни с кем не разговариваю. Разговоры влекут за собой проблемы, а эти девушки только и ждут, когда дам им повод. Это касается всех: я нема как рыба.

— Мой-мой, психичка, — ворчит она и со всей силы врезается в меня своим массивным плечом. Тара покушалась на жизнь своего парня, нанеся ему одиннадцать ударов ручкой, примотанной к линейке. Когда ее спросили, почему она не использовала нож, она ответила: «Потому что ножи слишком опасны.» Ей было семнадцать, но, казалось, что ее развитие остановилось на уровне пятилетки. Она, без шуток, все еще рисует в раскрасках и считает по пальцам, используя суставы, в случае, если число больше десяти.