----------------
От сильных болей человек не может спать. Люди привыкают даже к самым сильным болевым ощущениям, но исключить полностью сигнал опасности, поступающий в мозг не получиться. Можно отключиться минут на 15-20, если повезет, но еще до наступления быстрой фазы сна ты придешь в себя из-за боли в голове, стучащей как колокол на воскресной мессе.
Если человеку долго не давать спать, то его личность стирается. Все знают, что когда долго не спишь все вокруг какое-то не живое, все вокруг как будто сон. Ты, как будто спишь на ходу. Переносишь сон в реальную жизнь. Получается, когда ты не спишь, то ты и не бодрствуешь. Личность становиться прозрачной, мысли прямолинейными. Воображение достаивает мелкие нюансы, которых иногда даже нет. Маски сняты, фальшь больше не имеет значения.
Алекс уже какой-то время ни спал и глазел в потолок. Для людей изолированных от смены дня и ночи, обычное время, разделенное на секторы, превращается в одну бесконечную линию. Думать было просто не о чем, долгая бессонница, и постоянная невыносимая боль по всему телу, не оставляли мыслям не единого шанса. Но лица его дочерей не покидали головы Алекса. Он перестал пытаться представлять, как он снова с ними встретиться, что будет делать, когда выйдет отсюда. Мысль о том, что он тут не умрет, по какой-то причине просто не подвергалась, в его голове, сомнению. Он давно забыл, как хорошо им было в ту, последнюю ночь, когда они были все вместе. Он забыл те ощущения тепла от родных. Он помнил только их улыбающиеся лица.
Помещение, как всегда было чуть освещено. Кругом чувствовалась сырость, как будто это была плавучая баржа. И вечно капающая вода сводила сума. Сырость была настолько очевидно, что создавалась впечатление, будто водоросл, и как единый большой организм медленно, но верно съедают этот подвальчик целиком. Алекс давно поставил на ногах крест. Левая рука ни двигалась и была вся синяя. Правая была вывихнута, но в целом довольно таки подвижна, насколько это вообще возможно в таких условиях.
Дверь отварилась. Алекс, как обычно определил это на слух. Почему-то сейчас в этой полутьме его сильно волновало, чем занимается Человек в балахоне за его спиной. Может, потому, что он уже особо не боялся самих пыток. Ей богу человек привыкает ко всему, даже к казни. А вот неизвестность того, что может произойти заставила его немного набрать тонус. Удивительно, что даже когда человек не спит больше двух суток, в течения дня есть периоды подъема деятельности, в которые он не хочет спать, невзирая на усталость. Так, наверное, было сейчас и с Алексом. Возможно, сейчас был день, но для него это была одна сплошная ночь.
Алекс лежал на, уже привычном ему, столе. Стол - это, то не многое, что Алекс успел изучить. Сделан он был видимо недавно и на совесть. Что-нибудь типа дуба. Тяжелый и прочный. Стол был не гладкий, а какой-то ступенчатый, лежать на нем было неудобно, и все мышцы затекали. На фоне общей боли и усталости, это было терпимо.
Человек в балахоне одел на Алекса металлический ошейник. Ошейник, он чем-то закрепил таким образом, что Алексу было больно вертеть головой. При этом сам ошейник оставалась в удивительной неподвижности. Так он оставил Алекса еще минут на пятнадцать и пошел заниматься какими-то очередными приготовлениями. Как это ни удивительно, но Алекс ощутил облегчение. Ему стало легче, потому что он уже примерно догадывался, что его ждет просто очередная пытка. Хотя нет, скорей это было издевательство. Пытки все-таки направлены на какой-то результат, издевательство более самодостаточно.
Как бы там ни было, через 15 минут Железный обруч стал медленно затягиваться на шее у Алекса. Конструкция железного обруча, по-видимому, напоминала хомут. При вращении винта он становился все ужи и ужи, пока Алекс не стал задыхаться. Палач никуда не торопился, он давал Алексу возможность помучаться в каждом новом повороте винта. Наконец у Алекса почти не осталось кислорода. Какая-то буквально капля воздуха все еще могла пройти через ошейник, но он методично задыхался. Он рефлекторно попробовал помочь себе руками или отбрыкаться ногами. Но те только потряхивались от его рывков. Он начал ужасно хрипеть. Пытался глотать ртом воздух. Винт затянулся. Только хрип и трясущиеся конечности. Он еще пытался мотать головой, но ошейник держал его слишком плотно. Алексу было смертельно неприятно. Он чувствовал, как из него уходит жизнь. Он видел вокруг столько воздуха. Ему сейчас бы хватила одного глотока. Но, увы, весь окружающий воздух был для него не достижим. Тело просило кислорода каждой клеточкой. Каждая клеточка сигнализировала о том, что сейчас умрет. Вся процедура продолжалась около десяти минут. Наконец у Алекса потемнело в глазах. Интересно, почему всем любопытно, что будет после смерти?
Алекс не хотел умирать. Не знаю, повезло ли ему, но он очнулся. Запах нашатыря очень резкий, не то, что он не приятный или сильно отталкивающий, просто он очень резкий. Шея ужасно болела. И все равно некоторая радость, глубоко в груди, что-то теплилось.
Человек в балахоне, некоторое время наблюдал, как Алекс приходил в себя. Он снова ушел, куда-то Алексу за спину. Несколько погодя вернулся и приступил, уже к знакомой процедуре удушения. Шея медленно затягивалась железным хомутом. Трудно поверить, что Апекс улыбался. Он пережил отчаяние смерти. Он забыл все прошлые мучения и небольшая радость в череде полного отчаяния, давала ему истинное ощущение счастья. Хомут снова не оставлял ему надежды на окружающую его жизнь. Но он улыбался. Все таки теперь он знал. Он был снова уверен, уверен что будет жить. Уверенный, что доживет до того момента, когда увидит свою маленькую дочку.
----------------
Кап… Кап… Кап…
Мэр больше не мог спать. Боль по всему телу от почти трехдневного сидения на металлическом конусе, который прошел аж до самого живота, стучала в голове. Болели даже отсутствующие ноги. Он всё ненавидел. Он готов был раздавить мир ногой как заблудившегося жука. Единственное, что заглушала боль это капающая вода.
Кап… Кап… Кап…
Все мысли были только о капающей воде. Сердце давно билось в унисон с водой.
Кап… Кап… Кап…
В комнату вошли. Все злость мэра сразу куда-то испарилась. Ему стало ужасно страшно. Он бы убежал, если бы мог, или уполз, или хотя бы улетел. Человек в балахоне внушал ему жутчайший ужас. Саша любил своих родных, любил свой город, любил свои ноги. Искренне любил. Ему нравилась его жизнь. Черный человек был для него синонимом всего, что противоположно тому, что он любил. Многоуважаемый мэр сходил сума.
Кап… Кап… Кап…
Но он бы предпочел сойти сума, нежели слышать, как человек в балахоне расхаживает за его спиной. Возможно, мучитель знал, что чувствует его жертва, потому и выбрал такую политику поведения.
Мэр был привязан по рукам. Он старался, насколько это, возможно, вертеть головой, чтобы хоть, как то быть в курсе происходящего. Балахон подошел сбоку и нагнулся. Александр замер. С довольно ни приятным скрипом, та часть, где должны были бы быть расположены ноги мэра, стала опускаться, пока Мэр не перешел в сорока пяти градусный угол относительно земли.
-Что вы собираетесь делать?- наконец-то спросил обличенный властью. Это ни возымело особого эффекта, хотя мэр собственно и не ожидал, что черный человек, наконец, с ним заговорит. Но сделать, то что-то надо было.
Под таким углом, будучи привязанным по рукам спина быстро уставала. Человек подошел сзади и одел на, сопротивляющуюся Сашину голову кожаную маску, в которой были прорези для глаз носа и рта. Сопротивления Мэра ему не сильно мешали, так что он довольно быстро закончил и стал закреплять голову мэра железными обручами, которые продевал через специальные прорези в маске. Один из обручей был с небольшими конусообразными шипами и проходил через шею, таким образом, что когда он пытался совершать хоть малейшие движения головой. Шипы впивались ему в глотку. Обездвиженный Мэр стал еще сильнее дергаться, не смотря на болезненные ощущения от шипов. Видимо адреналин, вырабатываемый, от страха давал о себе знать.