Девитт вернулся в комнату, схватил фотографию и сунул ее в карман. Потом он взял фонарь и, пройдя между нами, пошел в сторону главного холла.

– Подождите, – сказала я, догоняя его. – Нам надо поговорить.

– Я занят, – рявкнул Девитт и сердито глянул поверх моей головы на Чейза. – Мне все равно, кто вы.

В моей груди поселилось тяжелое чувство: должно быть, он услышал по радио что-то, что его так расстроило. Уничтожен еще один пост. Пострадало еще больше наших людей. Но если это так, то в комнату вызвали бы остальных техников.

– У меня есть идея, – торопливо сказала я. – Я знаю, как заставить людей проснуться.

Девитт пошел медленнее. Остановился. Глубоко вдохнул.

– У вас одна минута.

Я развернула бумажку со Статутом, которую сжимала в кулаке.

– Выглядит знакомо? – Девитт только что-то буркнул, и я торопливо продолжила. – Все знают, как выглядит Статут, но что, если вы сможете изменить то, о чем в нем говорится? Если он будет выглядеть по-прежнему, но сообщать что-то другое?

Чувствуя его замешательство, я постаралась подобрать слова.

– Смотрите, если кто-нибудь изменит слова в листовках на другие... своего рода послание... тогда вы сможете обратиться к каждому. Это послание окажется на виду. Его прочитают дети в школах. Оно окажется на дверях половины домов в стране.

– Заменить слова Статута о морали? – спросил Девитт. – На что?

– На рассказ о том, что происходит на самом деле, – сказал Чейз.

– Вы можете спрятать правду на самом видном месте, – продолжила я, думая о предательских статьях в маминых журналах. – Написать об арестах и казнях нарушителей статей, об издевательствах в исправительных школах, о промывании мозгов солдатам и о том, что случилось с убежищем.

Чейз взял меня за руку, переплел свои пальцы с моими и сжал, словно стараясь удержать меня на месте.

Девитт размышлял. Чувствуя, как внутри формируется план, я показала Статут Чейзу.

– Как часто ты смотрел на них – действительно смотрел, – когда был солдатом? – спросила я.

Он выдохнул сквозь зубы.

– Никогда. На самом деле, ни разу. Во время обучения мы читали по учебнику.

– Вот именно. Они написаны для всех остальных. – Я выдернула ладонь из его руки. – Нам не придется нападать на базы в одиночку. Как только люди прочитают написанное, они будут сражаться вместе с нами. Это может начать революцию, как ты и сказал.

Девитт провел костяшками пальцев по щеке.

– Если достаточно незаметно вставить слова в текст, Бюро может даже не заметить, – сказал он. – Пока они поймут, уже полстраны получит эти листовки.

– Они сами доставят наше послание, – подхватила я. – До задуманного Вождем праздника в Шарлотте остается еще две недели. Если мы успеем все сделать до этого времени, наши шансы на захват базы возрастут, верно?

Во мне росло возбуждение, но кроме него, еще что-то темное и ужасное. Если план сработает, ФБР придет в бешенство. Их месть будет страшной.

Несколько секунд Девитт молчал. Свет фонаря ложился на землю неровными кругами, когда доктор двигал запястьем.

Он медленно кивнул.

– И каким образом вы предлагаете вставить послание в Статут? – спросил он.

Впервые с нашего прихода губы Чейза приподнялись в медленной озорной улыбке.

– Так получилось, что мы знакомы с парой ребят, которые могут помочь.

* * *

Час спустя мы с Чейзом сидели за складным столом в столовой. Созванный Девиттом совет продолжал спорить с той минуты, как доктор рассказал о моем плане. Все согласились с тем, что использование Статута было хорошей, хотя и рискованной идеей, но никак не могли решить, что именно вставлять в текст.

– Нужно сосредоточиться на том, что произошло в убежище, – сказала мисс Рита. Ее волосы были убраны под красный шарф. – Вызвать сочувствие, а затем сообщить о пункте сбора и времени атаки на базу Шарлотта.

Пэтч, старик, возглавлявший бойцов, презрительно усмехнулся и постучал костылем по металлическому краю стола.

– А если синие разгадают послание раньше остальных? Наша операция провалится. – Он покачал головой. – Нет, надо писать неопределенно. В общих чертах.

– Неопределенность не пойдет, – возразил Девитт. – Нам надо, чтобы гражданские, прочитавшие это, могли за что-то зацепиться. «Такое случилось с моей кузиной, соседом, с моим отцом. И может случиться со мной».

– Тогда придется называть имена, – сказал Панда, рассеянно водя пальцами по списку имен на руке. – Реальные имена и реальные истории.

Мы с Чейзом переглянулись. Слишком много было этих историй. Слишком много людей мы уже потеряли. Как тут выберешь?

– Это будет список длиной в тысячу миль, – сказала мисс Рита, озвучив мои мысли.

На столе лежала стопка листовок со Статутом и заточенные карандаши, но пока еще никто не записал ни слова. Я взяла листок и сложила его пополам. Потом еще раз. И еще, и еще, просто чтобы занять руки.

– Как насчет твоей подруги с травмой позвоночника? – повернулся ко мне Девитт. Это был первый раз с момента нашего прихода, когда кто-либо из них признал наше присутствие. – Девушка, которую жестоко избили в исправительной школе, а потом специально не лечили, чтобы запугать остальных воспитанниц и вынудить их подчиняться Статуту.

– Боже милосердный, – прошептала мисс Рита.

Я смяла в кулаках под столом плотно сложенную бумажку. Да, это ужасающая история, но эксплуатировать Ребекку – последнее, чего мне хотелось. Кроме того, даже если она скажет «да», Шон ни за что не согласится.

Прежде чем я успела ответить, заговорил Ван Пелт, управляющий огородами, рыжий мужчина, который захватил нас в апельсиновой роще.

– Нам не нужна душещипательная история, – сказал он. – Она должна вдохновлять.

– Тогда вам нужен герой, – сказал Чейз. Все, включая меня, повернулись к нему. Он сел прямее. – Кто-то, кого люди знают и с кого они смогли бы взять пример.

Панда хлопнул Девитта по спине:

– Это ты, док.

Глубоко задумавшись, лидер Три потер подбородок.

– Вряд ли меня можно назвать героем. И к тому же я не уверен, что мою ситуацию можно назвать обычной. Большинство гражданских не прячут беглецов у себя в подвалах, как делали мы.

Он смотрел прямо на меня.

Я сглотнула.

– Точно, – сказала я. – Девушка, которую отправили в исправительную школу, после того как ее мать была арестована за несоответствие. Которая сбежала из тюрьмы в Ноксвилле, присоединилась к сопротивлению и, предположительно, стала снайпером.

– Это имеет смысл, – заметил Девитт.

Чейз побледнел.

– Вы назовете ее имя.

– Да, – слабым голосом сказала я. – Вам придется назвать мое имя. Оно уже и так на слуху: МН крутила его по радио с тех пор, как мы сбежали из исправительной школы.

Когда я предложила план, часть меня уже знала, что до этого дойдет. Но от понимания комок в горле не становился меньше.

– Люди думают, что ты погибла, – возразил Чейз. – Когда Кара умерла, твое имя умерло вместе с ней.

Девитт вздрогнул:

– Ничто так не привлекает внимания людей, как воскресший герой.

Я повернулась к Чейзу, чувствуя, как холодное оцепенение пересиливает страх.

– МН знает, что мы живы, из-за того глупого снимка в больнице. Они уже разыскивают нас. С тем же успехом мы можем швырнуть им в лицо тот факт, что я все еще жива, несмотря на все, что они сделали. И в то же время мы сможем рассказать людям о том, на что в действительности способно ФБР.

– Это хорошо, – сказал Панда. – Посмотрите на нее. Она – девчонка, живущая по соседству. Многие сами такие или знакомы с кем-то вроде нее.

Все посмотрели на меня, как будто я была каким-то подопытным образцом, в то же время размышляя, достаточно ли мучительным было мое прошлое, насколько невинной я была и насколько сильной стала теперь. Мне казалось, что они разговаривают не обо мне и что я не та, кто им нужен.

Я вертела в руках разбросанные по столу листовки со Статутом, пока члены совета говорили обо мне, как будто меня не было рядом. Мои глаза остановились на цифре, которая изменила мою жизнь.