Пальцы Чейза зарылись в мои волосы и спустились по спине, прижимая меня еще ближе. Я подняла лицо, чтобы глотнуть воздуха, и его рот нашел мою шею, поцелуями спустился к ключице, где на цепочке висел медальон со святым Михаилом. Внутри у меня взорвался жар, разлившись по рукам и ногам, оживив каждую клеточку моего тела. Я провела ладонями по его груди, по сильным плечам, по спине и забралась под рубашку, к рваному шраму, опоясывающему бок, и стянула с него рубаху через голову. Мне хотелось чувствовать его кожу, хотелось зайти дальше.

Чейз поднялся, и на секунду я оказалась в воздухе. Мои колени сжали его бедра, одной рукой он поддерживал мою спину. Негромко скрипнули доски – Чейз опустился на колени и постелил на пол свою рубашку. Опираясь на локти, он навис надо мной, остановившись, чтобы проверить мою реакцию.

Я прижала ладонь к его груди, чувствуя, как сильно бьется его сердце. Оно словно было моим, и я знала: если он умрет, мое сердце тоже остановится. Грудь Чейза вздымалась и опадала с каждым вдохом. Кажется, он подумал, что я пытаюсь его оттолкнуть, и отодвинулся от меня. Но я остановила его, сняла свою рубашку, отбросила ее в сторону и посмотрела на него.

Чейз притормозил и лег на бок. Провел пальцем линию от моего горла до пупка, и я подумала, чувствует ли он, как сжимаются мои мышцы от его прикосновения. Я сосредоточилась на том, как двигается его кадык, осознавая, что меня охватывает новое, требовательное желание, которое пересиливало страх и неуверенность. Это желание растворяло нас друг в друге, обнажая единственную правду: есть только я и он, и наше тепло, и доверие. Есть только здесь и сейчас.

– Подожди.

Я достала из кармана два пластиковых квадратика, которые дала мне Ребекка – не забыть сказать ей спасибо, – и сунула их ему в ладонь.

Чейз тряхнул головой, словно пытаясь прояснить мысли.

– Где ты это взяла? Впрочем, неважно. – Он прочистил горло и провел кончиками пальцев по моей шее, по обнаженному плечу и вниз по руке до самого запястья. – Ты уверена?

Я поняла, что он говорит не только о том, что происходит сейчас, но и о моем обещании остаться с ним, и кивнула. Я была ужасно напугана, но Чейз придавал мне сил.

– Да.

Я смотрела, как его дрожащая ладонь нежно легла на изгиб моей талии.

Чейз снова поцеловал меня, решительно, но медленно, так что мое сердце едва не разорвалось. Слова превратились в шепот, потом шепот сменился вздохами и сбившимся дыханием. И, по мере того как перемещался лунный свет, падавший через окно, все мои волнения о том, что принесет завтрашний день, или о том, что я не знаю, что нужно делать, растаяли. Остались только мы.

* * *

Позже мы разомкнули объятия и принялись смущенно разбирать одежду. Мы долго одевались, отряхивали рубашки и медлительно завязывали шнурки, как будто эти действия означали: то большое и важное, что произошло между нами, закончилось.

Было поздно. Луна уже исчезла из окошка под потолком конюшни и стояла высоко в небе. Сквозь доски доносилось тяжелое дыхание лошадей в стойлах под нами. Я смотрела на лестницу, ведущую вниз, и думала о спальнях, о своей койке над Ребеккой и Шоном, которым предстояло попрощаться. Мою грудь пронзила острая боль – я не хотела возвращаться туда.

Завтра Три отправят нас сражаться. Я не знала, чего ожидать, но знала, что мы сыграем свою роль до конца. И будем надеяться, что это будет значить больше, чем эти украденные мгновения.

Чейз сидел рядом со мной на куче соломы, и я не могла сдержать улыбку при виде налипшего на него сена. Чувствуя себя немного неловко, я наклонилась вперед и тряхнула волосами, зная, что, скорее всего, они выглядят как птичье гнездо. Чейз поймал сухую травинку и, когда я села, водрузил ее обратно мне на голову.

– Что ты делаешь? – захихикала я. Когда я вытащила эту травинку, он вставил мне в волосы другую.

– Мне нравится.

Еще одна травинка.

– Вот, – сказал он, будто закончив шедевр. Я решила двинут ему в бок, но его улыбка смягчилась. – Ты самая хорошенькая.

Я сглотнула, почувствовав, как покраснели щеки, а внутри разом проснулись все эмоции: любовь, и страх, и потребность, и даже грусть, потому что хоть это и было началом чего-то нового, но также было окончанием чего-то.

Под нами всхрапнула и ударила копытом одна из лошадей, и я взглянула вниз, заметив выпавшую из кармана записку. Я подняла ее.

– Извини за это, – сказал Чейз. – Здесь не слишком большой выбор бумаги для записок.

Я кивнула, вспомнив коробки со Статутом в северном крыле и женщину за компьютером, которая сказала мне, что они угнали грузовики доставки по дороге из типографии.

– Очень умно, – заметила я, развернув записку и уставившись на слова, которые привели меня сюда: «конюшня» и «сегодня ночью». Не посчитает ли он меня глупой, если я ее сохраню?

Я снова перевернула листок, собираясь его сложить, но остановилась, увидев, что слова, написанные на другой стороне, проступили через напечатанный шрифт, когда бумага намокла.

Я вспомнила о Статуте, который прикрепили к нашей двери во время ареста. Который был на каждой двери в городах, что мы миновали по дороге сюда. Который был повсюду в Ноксвилле и Луисвилле и во всех городах страны.

Я вспомнила о маме и ее журналах – и об изменнических статьях внутри.

Вспомнила слова Девитта о том, что люди спят. Нам нужен способ их разбудить.

– Что, если бы Три не пришлось сражаться с МН в одиночку? – спросила я.

Чейз поднял брови:

– Что ты хочешь сказать?

– Что, если мы сможем заставить людей присоединиться к нам?

«Когда правительство разрушает страну, люди имеют право его сменить или распустить и установить новое правительство», – прозвучали у меня в голове слова Джесса.

– Тогда мы получим революцию, – сказал Чейз.

Я встала, крепко зажав в кулаке записку.

– Идем. Нам надо найти Девитта.

На складе было тихо. Так неестественно тихо, что казалось, будто что-то может наброситься на тебя из каждой тени, которыми наполняли коридор трепещущие огни факелов. Мы без проблем миновали первых двух охранников северного крыла, но дойдя до двери в комнату связи, лицом к лицу столкнулись с Роклином. Он опирался спиной на закрытую дверь, скрестив руки на узкой груди.

– И почему я не удивлен, что вы явились сюда? – спросил он.

– Удивительно, – ответила я. – Я собиралась спросить то же самое.

Я передразнила его позу, потому что устала от подозрительности.

– Похоже, великие умы мыслят одинаково, – сказал Чейз. – Нам надо поговорить с Девиттом.

Я постаралась вежливо улыбнуться, но взглянула на Чейза и заметила в его волосах соломинку. Я запустила пальцы в свои волосы, надеясь, что он повторит за мной, но Чейз только удивленно на меня посмотрел. Зато Роклин не упустил мое движение и сказал:

– Поздновато чистить стойла.

Я вытащила травинку из волос Чейза.

– Девитт. Не мог бы ты сказать ему о том, что мы пришли? Пожалуйста.

– А почему ты думаешь, что он здесь?

Дверь открылась внутрь, и Роклин чуть не упал спиной назад, но в последний момент ухватился за косяк.

– Потому что я здесь. В чем дело?

Из-за спины Роклина показался Девитт. В комнате было темно, только один фонарь стоял на столе рядом с радиоприемниками, и из-за его тусклого желтого света лицо доктора казалось изможденным, а шрамы на щеках глубже.

Больше в комнате никого не было.

– Я... э-э...

Кажется, он нам не обрадовался. До этого момента я не думала о том, что Девитт может и отказаться меня выслушать.

– Извините, что прервали вас, доктор, – сказал Роклин.

– Что вы здесь делаете? – резко спросил Девитт, выходя в коридор. На его шее напряглись мышцы. Мой взгляд упал на фотографию, прислоненную к фонарю. Я видела ее, когда впервые пришла сюда, – профиль смеющейся девушки со светло-каштановыми волосами.