В других гротах и галереях Ардеа видел, как текли серебро, медь или другие металлы, а также какое-то неизвестное вещество, необыкновенной красоты. Прозрачное, как хрусталь, и блестевшее, как бриллиант, оно несло в своей кристаллической массе драгоценные камни всевозможных оттенков, имевшие геометрическую форму, как снежинки.

— Из этого вещества делают кубки, вазы, статуэтки и другие вещи, которые затем твердеют и приобретают чудный вид, — объяснил Сагастос.

— Впрочем, — прибавил он, — вы сами увидите и даже будете обладать такими вещами во дворце, который мы хотим отделать для вас со всею роскошью, какую только может дать наша планета.

— Как вы все добры ко мне! Чем я буду в состоянии хоть когда-нибудь выказать вам ту благодарность, какая наполняет мою душу? — с волнением сказал Ардеа.

— Дорогой друг! Тщеславие побуждает нас блеснуть перед жителем Земли произведениями нашей культуры, а потому мы не заслуживаем никакой благодарности, — со смехом ответил Сагастос.

Они посетили еще галереи, где выбирали из скал драгоценные камни, тоже в мягком виде, и не только родственные нашим земным рубинам, изумрудам, бирюзе, аметистам и проч., но и их разновидности, — камни розовые, белые и т. д., отличавшиеся чудным блеском.

Всюду видна была лихорадочная деятельность. По всем галереям работники катали вагончики. Одни из них были нагружены драгоценными металлами; на других стояли цистерны с водой для освежения рабочих, а также для охлаждения драгоценных масс, которые не хотели вывозить в полужидком состоянии.

Окончив осмотр, Сагастос и Ардеа снова переоделись и прошли в павильон, построенный, как и шесть или семь других павильонов, на соседней эспланаде. Каждый народ, принимавший участие в разработке копей, имел здесь подобный павильон, где жил его уполномоченный. Несколько позже один из таких уполномоченных явился к Сагастосу и имел с ним продолжительный разговор, после чего маг сказал князю:

— Полученные мною известия заставляют меня несколько изменить наш план. Завтра я отвезу вас к селенитам и оставлю там на неделю, а сам вернусь сюда, чтобы покончить дела, которые возложил на меня Дворец Магии.

На следующий день на заре Сагастос и Ардеа сели на своих мулов и поехали в сторону, противоположную той, с которой они прибыли на рудники. Дорога, очевидно, была проселочная, так как навстречу им мало попадалось людей.

У князя был такой озабоченный вид, что наблюдавший за ним Сагастос спросил, о чем он думает.

Да о том, что я должен остаться один у этих селенитов и Мне еще так мало знакомы обычаи страны, что я каждую минуту рискую сделать какой-нибудь важный промах. Я боюсь, что эта проведенная без вас неделя покажется мне целой вечностью.

— Я опасаюсь, что мое возвращение слишком рано пробудит вас от волшебного сна, в каком вы будете находиться. Этот удивительный народ является словно связующим звеном между духами и людьми, — с улыбкой ответил Сагастос.

— А я, напротив, думаю, что буду в восхищении, когда вы приедете, — с недоверчивым видом ответил Ардеа, — несмотря на весь интерес, какой возбуждает во мне ваш удивительный народ. Америлла говорила мне, что легенда производит их от сына и дочери Имамона; понятно, что они должны же чем-нибудь оправдывать свое небесное происхождение, — с легкой иронией закончил князь.

— Да, таково предание. Нам сейчас делать нечего, и я расскажу вам подробно всю легенду.

— Предание гласит, что дочь Имамона была жрицей храма, построенного отцом ее в горах, и наблюдала за находившимися там священными источниками; а сын тоже был молодым жрецом и пророком. Он помогал отцу насаждать в народе добро.

Во время великого, совершенного жрецами переворота, который закончился смертью Имамона и должен был уничтожить все, что после него оставалось, какой-то неизвестный молодой человек, живший среди высших жрецов, был послан убить Амару, жрицу священных источников. Никто не знал, кто был этот человек; но легенда предполагает, что это был обитатель другой планеты, с белой кожей, золотистыми волосами и серыми глазами неопределенного голубоватого оттенка, как тот легкий туман, что реет по утрам над водами.

— Вот как! Может статься, это был такой же пришелец с Земли, как и я? — смеясь, заметил Ардеа.

— Очень возможно, потому что легенда не указывает этого точно. Когда, прибыв в храм, он увидел Амару, — его единственную жрицу, — то был очарован ее дивной красотой, а вместо того, чтобы ее убить, объяснился ей в любви и поклялся, что никогда не оставит ее, если Амара его полюбит.

Во время этой же смуты Рахатоон, сын Имамона, был принужден бежать от убийц, которые всюду искали его, и хотел укрыться у своей сестры.

Он поднимался по опасной тропинке на вершину, в храм, как настала ночь, — темная, холодная и бурная. Молодой жрец должен был остановиться; идти в такой темноте, значило рисковать полететь в пропасть. Рахатоон присел на узкой тропе и прислонился к скале, боясь пошевелиться, так как находился на самом опасном месте подъема. Положение было ужасное. Ледяной ветер пронизывал его, руки и ноги коченели, жажда мучила, а от голода и истощения кружилась голова. Потеря равновесия грозила верной смертью, и им овладело отчаяние.

— Ты покинуло меня, божество, ради которого погиб мой отец! — вскричал он вне себя. — Ты забыло своих служителей! Так вот твоя награда за мою проповедь истины, и за все дела милосердия, которые я творил во имя твое? Я верил в тебя до самозабвения, а ты, в минуту отчаяния и опасности, лишаешь меня помощи и покровительства!

В эту минуту из за черных туч выглянула наша большая луна и залила все кругом своим мягким, дремотным светом. Рахатоон мог разглядеть тропу и в порыве благодарности стал на колени, воздевая к небу руки.

— Ты одно, милосердное светило, сжалилось надо мной! — взывал он. — Твой благодатный свет озаряет мне опасный путь! Тебе, лучезарная, отныне стану я служить и поклоняться!

Рахатоон встал и медленно пустился в путь. Вдруг он споткнулся о камень, но рядом с ним на узкой тропинке выросла белая тень, которая схватила его за руку и поддержала. Рахатоон с глубоким удивлением увидел, что это была женщина удивительной красоты. На голубовато-белом, прозрачном лице ее ярко горели одни лишь темные глаза; волосы были бледно-золотистого отлива, тронутые будто лучом солнца. Белоснежная, воздушная дымка окутывала ее, а голову украшал венок цветов, сделанных словно из хрусталя и сверкавших, как бриллианты.

Удивительное существо это вело Рахатоона и твердым, уверенным шагом шло впереди, направляя и поддерживая молодого жреца. Когда, наконец, они подошли к дверям храма, на горизонте блеснули первые лучи солнца.

— Теперь ты — в безопасности. Прощай, я ухожу, — сказала она.

Но Рахатоон, в упоении любовавшийся красотой своей спасительницы, умоляюще схватил ее за руки.

— Останься со мной, чаровница! Я ни за что не отпущу тебя.

Между ними завязалась борьба. Женщина пыталась вырваться и вернуться обратно на луну, где доселе жила, но сильные руки Рахатоона, словно клещами, охватили ее и не выпускали. В этот миг из-за гор показался огненный диск солнца.

Едва жгучие лучи его коснулись селенитки, как исчезла ее призрачность, тело уплотнилось, и она обратилась в простую смертную, которая не могла уже улететь на свою далекую родину.

— Войдем в храм! — восторженно произнес Рахатоон. — Там — жрицей моя сестра. У нее мы найдем верное убежище, будем в безопасности от наших врагов и станем жить для любви, искусства и радости!

Они вошли в храм, где и застали Амару и молодого незнакомца, звавшегося, как и ты, Ардеа.

Они рассказали друг другу свои приключения, и в тот же день отпраздновали свои свадьбы. Амара и Ардеа тоже отреклись от неблагодарного божества, покинувшего их в минуту опасности, и стали поклоняться одной Луне.

В гротах и на площадках они воздвигли святилища своей богини и жилища для самих себя. Жена Рахатоона, которую он назвал в честь своей сестры Амарой, тщательно собрала из своего венка семена лунных цветов и посеяла их. Растения эти привились и размножились. До сих пор эти чудные цветы растут исключительно у селенитов и служат источником дохода.