К его девочкам относились, как к мусору, и Дмитрий не мог этого допустить. Будто на его глазах снова умирала Надя, а ее еще неостывшее тело бросали в мусоровоз.

Но крысы-стражи берегли родную свалку, как самих себя, и даже организовали какую-то дружину, что неусыпно наблюдала за сохранностью мусора. К счастью, Дмитрия не раскрыли, но наградили за чужие заслуги: еще до того, как он вернулся в Осинов, на местных погостах забавлялся пробник Бертрана*, любивший раскидывать части тел по всем близлежащим могилам и тропинкам, а то и вовсе забирать. Видно, на память. Такой способ удовлетворения вызывал у Дмитрия те же чувства, что и пейзажи городских кладбищ. Сначала он искренне недоумевал, почему этой проблемой озаботились только сейчас, но увиденная в городской газете статья о начале предвыборной кампании кандидатов в мэры толкнуло размышления в верное русло.

Но на душе от этого не легче не делалось.

Когда дела с наследством уладились, пришла пора возвращаться в Артемьевск. Этому следовало стать поводом для радости, но Дмитрий отнюдь не чувствовал себя счастливым — Катерина (?) никак не покидала его мыслей. Казалось бы, не такая уж и проблема, «не очень-то и хотелось» — но чуть уловимый запах мертвых цветов ночами тянулся к Дмитрию из-под земли, заставляя задыхаться и тонуть в собственной постели и простынях, как в трясине.

Надя всегда капризничала, когда не получала желаемого.

Дмитрий бесцельно слонялся по городу без сна, как сомнамбула, и ноги сами несли его на кладбище. Здесь он в очередной раз слышал грубый, приправленный сигаретным дымом и матом смех дружинников, пока крутился рядом с непролазной оградой.

Мелодия звучала так близко — и он не мог ее услышать…

Дмитрий решил вернуться в Артемьевск как можно скорее, где на бесконечной ленте конвейера похоронного бюро «Счастливого пути!» нет-нет — да сверкнет утешение, как золото в песке.

Он оказался прав. И даже больше — утешение пришло к нему еще на выезде из Осинова.

Дмитрий увидел ее случайно, краем глаза, когда на низкой скорости ехал по центральной дороге: хрупкий силуэт, как темный поплавок, плыл на поверхности синтетического пламени.

Он, заинтересованный, остановил машину на стоянке магазина, рядом с узким проулком между домами.

Она стояла перед освещенной витриной французской одежды от китайских кутюрье. Все, что было надето на девочке, выглядело грязным и поношенным: из дыр на выцветшей розовой куртке торчал посеревший утеплитель, черные брюки побелели на коленях, ботинки избились и истоптались. Волосы, лоснясь и блестя от сала, бурыми сосульками стекали по щекам и мертво, как веревки, свисали на грудь. Ее лицо, выражавшее восхищение яркой дешевкой, было худым, болезненно-бледным, с темными разводами вокруг обветренных губ.

Девочка свернула в пустой темный проулок, и Дмитрий последовал за ней, как раб на хозяйском поводке.

Все, что произошло дальше, промелькнуло так быстро и виделось столь расплывчато, что походило на картину, облитую кислотой.

Он набросился на нее со спины: зажал распахнутый рот, придавил собой к стене, и крик струей горячего воздуха ударил в ладонь; девочка в первый миг застыла от испуга, но, очнувшись, заколотила вслепую кулаками, кусалась, пиналась, извивалась — и лишь больше губила себя; горячая моча с шелестом бежала по девичьим ногам, когда Дмитрий душил ребенка и бил затылком о кирпичную стену, пока она не потеряла сознание.

Он втащил ее на заднее сиденье машины и ощупал запястья: тонкая нить пульса еще трепетала под кожей. Дмитрий вытащил из брюк ремень и затягивал на потемневшей шее, пока слабый огонек не потух в его руках.

Он завел машину с трудом и долго не решался двинуться с места: ключ зажигания выскальзывал из потных, охваченных тремором ладоней; от стиснутых челюстей боль, как птичье сердце, стучала в висках; клочки мыслей и противоречивых чувств перемешались, не желая складываться в единое целое.

В одном лишь Дмитрий был уверен — она рядом. И сейчас — как никогда близко.

Настолько близко, что он мог ощутить сладость ее остывшей слюны на своих губах.

_____________________________________________________________________________________

Франсуа Бертран — первый официально задокументированный случай некросадизма. В честь Франсуа назван синоним некросадизма — бертранизм.