Сорок дней и две недели.

Крылья густо обросли,

Да поднять их не смогли.

Каждый стал из них раз в двести

Тяжелее утюга.

Вот и топчутся на месте,

Причитая: "Га-га-га!"

Хозяин остриг

Под нулёвку барана.

Он стал гладкокожим,

Навроде варана.

Баран горевал:

Только осень настала,

Вся кожа от холода

Синею стала.

Хозяйка за лето

Наделала пряжи,

Связала жилет шерстяной

Для продажи.

Теперь бедолагу

Она пожалела

И этот жилет

На барана надела.

За снятую шерсть

Он уже не в обиде:

Овечкам он нравится

В этом прикиде.

Я ноль целых две десятых,

А вокруг лесная глушь.

Ночь на шумных перекатах

Разлила густую тушь.

В ерниках зашебуршала,

Зашумела в камыше.

Неуютно как-то стало,

Неспокойно на душе.

Я ноль целых две десятых,

Я почти что круглый нуль,

А в распадках — рёв сохатых,

Топот вспугнутых косуль.

За соседним перевалом

Будто кто грызёт сухарь.

На сосну с тяжёлым треском

Сонно шлёпнулся глухарь.

Костерок едва дымится,

За спиной клубится мрак…

Будь я целой единицей,

Было страшно бы не так.

Но вокруг в лесах косматых

Никаких людских примет:

Я ноль целых две десятых

На квадратный километр.

Эта плотность населенья

Хоть кого сведёт с ума:

Ни зимовья, ни селенья,

Только глушь да эта тьма.

Хоть к походам я привычный,

Но и мне уже невмочь:

Грустно дробью десятичной

Коротать такую ночь!

Люблю поспать в глуши лесной

На тёплой печке земляной.

В тайгу приходит чудо-печь

Не по веленью щучьему:

Ты должен сам костёр разжечь,

Огонь насытить сучьями.

Потом забросить в самый жар

Коренья кедра-стланика,

Чтоб от земли белёсый пар

Валил, как из предбанника,

Нарвать травы, убрать костёр,

Пройтись по углям веником

И бросить сверху белозор,

А лучше клевер с вейником,

Поставить дом походный свой,

Гостиницу дорожную.

И тут в палатке, под травой,

Задышит печь таёжная:

Пахнёт, как летом на лугу

Духмяным зноем клевера,

И ты забудешь про пургу,

Про мокрый ветер с севера.

Ты можешь в дождь костёр разжечь?

Ах, нет? Тогда не жалуйся,

Забудь про эту чудо-печь

И дома спи, пожалуйста!

— Что ты, охотник, принёс из тайги?

— Шкуру оленя, клыки кабарги.

— Ну, а ещё?

— Косача, глухаря.

— Значит, ты вёрсты отмеривал зря

Как твой товарищ?

— Вернулся пустым:

Всё любовался пейзажем лесным.

Белку — смешно! — не стрелял — рисовал,

Нюхал пионы, подснежники рвал,

Щёлкал на плёнку оленей и коз…

— Вот кто с охоты богатство принёс!

В жизни встречались мне почерки разные:

Ровные, рваные, чистые, грязные,

Быстрые, добрые, злые и прочие.

Но полюбил я всех больше — рабочие.

Вот вырастает кирпичная кладка -

Красная, в мелкую клетку тетрадк а,

Чёткая скоропись каменных строчек.

Кто тут работает, чей это почерк?

Память моя, я готов поручиться:

Этот же каменщик строил больницу,

Плот ную кладку — кирпич к кирпичу -

Я от других за версту отличу!

Вот за окном прогудели машины,

Словно галоши, прошлёпали шины.

Кто-то газует, сцепление рвёт,

Кто-то спокойно машину ведёт.

Память моя, поручиться готов я:

Эта машина шофёра Петрова,

Он проработал на ней до седин,

Так её водит он только один!

В брызгах, в сиянии огненных точек

Сварщик находит свой собственный почерк:

Пекарь — в пекарне,

В забое — проходчик,

В небе за тучами — штурман и лётчик.

Чистый ли, ровный, косой ли, кривой -

Почерк в работе у каждого свой!

Кем был твой прадед на Руси -

Свою фамилию спроси.

Есть в каждом классе Кузнецов.

Кто прадед Кузнецова?

Он был из рода кузнецов,

Отец отца отцова.

У Гончарова прадед знал

Гончарный круг и глину.

У Дегтярёва — дёготь гнал,

В дегтярне горбил спину.

Быть может, юный Столяров

И с долотом не сладит,

А прадед был из мастеров,

Он столяром был, прадед.

С пилою Пильщиков дружил,

Мял Кожемякин кожи.

В атаки Воинов ходил,

Стрельцов сражался тоже…

Звучат, как музыка, как стих

Фамилии простые.

Вглядись — и ты увидишь в них

Историю России.

В дни тревоги и печали

Без торжественных звонков

Школы раненых встречали,

Молодых и стариков.

Переполненные болью

Приползали поезда

В чисто вымытые школы,

В тыловые города.

Школы всё тогда прощали:

Крики, слёзы, громкий смех.

Школы к жизни возвращали.

К сожалению, не всех.

Помню, как над нашей школой

Появился красный крест:

Школа стала невесёлой,

Но шумливой, как разъезд.

Замаячили халаты,

Лампы вспыхнули в ночи.

В классах — белые халаты,

А в учительской — врачи.

Школы как бы с полем брани

Породнились в те года.

Их солдаты-ветераны

Не забудут никогда.

Стоит им проехать мимо

И на школу бросить взгляд -

Швы и раны нестерпимо,

Как в те годы, заболят…

Устало на стыках

Состав громыхал.

Составу мальчишка

Рукою махал.

Так делают

Чуть ли не все малыши.

Но этот усердно махал,

От души.

— Забавный мальчонка! -

Сказал машинист.

Помощник добавил, шутя:

— Активист!