В тот вечер мальчик рано привел козочек домой и весь вечер тихо сидел рядом с матерью, наблюдая, как они с Рахмой пряли пряжу. Обе работали усердно, потому что Фатьма следила за ними. Мальчик не смел заговорить с матерью, отчего его маленькое сердце наполнилось печалью и тоской. Он никогда ни одной ночи не проводил без нее, за исключением того пятидневного паломничества. А теперь он должен оставить ее на долгое время. Он чувствовал ее молчаливую любовь к себе, утешающую и ободряющую.

Вечер переходил в сумерки. Небо вспыхнуло от заката солнца и снова побледнело. Наступила ночь. Хамид смотрел на все это, как и тысячи раз прежде, но в этот раз все было иначе. Первый раз в своей жизни он не хотел есть, когда вся семья собралась за столом, но он заставлял себя, чтобы отец ничего не заметил. Затем, не говоря ни слова, он вышел и лег у двери, ожидая, борясь со страхом, мыслями, пока не появится луна и заснет отчим. Он видел, как наконец лег отец, и прислушивался до тех пор, пока его дыхание не стало ровным и глубоким. Еще немножко. Но вот он уже захрапел во сне. Хамид осторожно сполз с циновки и неслышанными шагами пробрался в амбар. Старый пес навострил уши, загремел цепью. Хамид затаил дыхание. Если пес залает, весь план разрушится. Он присел рядом с собакой, лаская ее и без слов умоляя замолчать. Она лизнула мальчика в лицо недоуменно, но преданно.

Так, обняв собаку, он сидел в ожидании, прислушиваясь, не идет ли мать. Знакомые запахи коз и молотого зерна окружали его, но тропинка - белая лента при лунном свете - манила и влекла его в неизвестность. Он вскочил, как только его мать с Кинзой на руках бесшумно, как привидение, появилась из-за амбара. В полном молчании она привязала Кинзу к его спине. Ребенок не понимал, что происходит, но с полной доверчивостью положил голову на его плечо и снова крепко уснул. Мать привязала две булки хлеба к плечу Хамида, взяла обе его руки в свои и поцеловала их. Он в свою очередь также приложил ее пальцы к губам и прижался к ней на какой-то миг. Ни слова не было сказано между ними. Она мягко отстранила его от себя и стояла, пока он не вышел за ворота и скрылся из виду. Затем, довольная тем, что сделала, она возвратилась в хижину - к пустой колыбели и гневу своего мужа.

А Хамид, подобно маленькому судну, освободившемуся от якорных цепей и уплывающему в неизвестные моря, отправился в путь по своей серебристой дорожке-тропинке…

Глава 6

Недолго эта тропинка оставалась серебристой. Она нырнула под черные тени оливковых деревьев, и Хамид вздрогнул и споткнулся о корень. Но он продолжал быстро идти вперед. Пройдя мимо беспорядочно разбросанных хижин, он добрался до вершины холма, запыхавшись от тяжести на спине, и остановился, чтобы последний раз посмотреть на свой дом. Он отчетливо видел его: живую изгородь, окружавшую двор, и все, что до сих пор было его миром. Ему хорошо жилось в том мире, пока была теплая погода и отчима не было дома. Затем он перешел через перевал, и дом исчез из вида. Вместо него перед мальчиком простирался новый, неизвестный мир и извивающаяся дорога, уходящая в горы.

Когда Хамид проходил мимо деревенского кладбища, страх охватил все его существо. В этом месте смерти, безусловно, должны обитать злые духи. Он хотел бежать, но вспомнил, что недалеко находятся могилки его трех маленьких братьев, а духи детей, по крайней мере, не могут быть злыми. Вдруг он подумал: а где они находятся? Может, тот Святой, называемый Иисусом, который брал на руки маленьких детей, имеет к ним, украденным смертью, сострадание? Он тихо произносил это имя, как талисман, от всего того, что могло бы повредить ему, и вскоре благополучно добежал до реки, о которой упоминала мать.

Мальчик продолжал идти вперед по каменистой дороге. Ноги его были в ссадинах и болели. Веки отяжелели, и он шел как во сне. Кинза лежала на спине тяжелым грузом и, казалось, становилась с каждым шагом тяжелее.

Ночь подходила уже к концу. Из-за гор стал проглядывать свет. Теперь ему предстояло взобраться вверх. С отяжелевшими глазами, израненными ногами, бледный и замерзший, мальчик оглянулся назад. Он прошел за ночь довольно много, и так как отчим не обнаружит его побег до вечера, он сможет в безопасности перейти через гору еще днем. А завтра ему придется прятаться до захождения солнца.

Вскоре проснулась Кинза. Хамид отломил два куска хлеба, и они молча съели их. Потом он повел ее к маленькому ручью, умыл и дал напиться с ладоней. Он хотел, чтобы она выглядела чистой и опрятной, когда они доберутся до своего неизвестного друга. Это было так важно! Как жаль, что он не взял кусочек от семейного гребешка - причесал бы ее, чтобы она не была похожа на заброшенную куклу. Он постарался пальцами распутать ее волосы, но Кинзе это не понравилось, и она шлепнула его. Будучи усталым и в плохом настроении, он в ответ тоже шлепнул ее, результатом чего был громкий рев и требование дать ей маму и утреннюю кружку черного кофе. Некоторое время они сидели у ручья надутые, фыркающие и несчастные.

Но скоро гнев Кинзы прошел, она ощупью добралась до брата, уютно примостилась у него на коленях, сунула палец в рот и простила ему.

Мальчик с отчаянием посмотрел на нее. Она была такая тяжелая, а у него так сильно болела спина. Но надо было идти, пока солнце еще не так сильно припекало. И он пошел с привязанной к спине девочкой по извилистой тропинке, поднимавшейся в горы все круче. Он радовался тому, что тропинка шла вдоль ручейка. Каждые десять минут он наклонялся, чтобы освежить лицо, руки и ноги. Но вот ручей остался позади, и Хамиду пришлось взбираться через низкорослые оливы. Кинза, которая хорошо выспалась ночью, подпрыгивала на спине и больно ударяла по натертым плечам, а солнце поднималось все выше, обжигая голову. Мальчик знал, что нужно сделать остановку. Если он сейчас не ляжет где-нибудь, то уснет на ходу. Перед его глазами все расплывалось. Но где? Вдруг он заметил впереди желтое пятно, это было пшеничное поле. Он не помнил, как добрался туда, и, конечно, не заметил, что в опасной близости от поля находилась деревушка. Он ползком забрался в самую середину поля, лег среди колосьев и крепко-крепко уснул. Густое поле надежно спрятало его.

Любознательная и бодрая Кинза не понимала причины столь долгого сидения в таком неудобном месте. Дома она гуляла, где хотела, а здесь везде колючие стебли. Кроме того, Кинза очень хотела есть. Мама никогда не покидала ее раньше, она, наверное, где-то здесь недалеко. Только бы выйти из этого странного места. Она решительно стянула с себя большой платок и стала пробираться вперед, следуя безошибочному инстинкту идти к свету. Без труда она вышла на край пшеничного поля и вся обратилась в слух. И, о радость, ее ухо уловило слабое жужжание жерновов. Жернова - это значит мама, а мама - это значит кров и пища, удобства и безопасность.

С криком радости девочка направилась в том направлении, вытянув вперед руки. Женщина, сидевшая у двери хижины, услышала этот крик, подняла глаза и замерла в испуге, как будто увидела привидение. Неуверенным шагом к ней направлялась странная фигура. Это был крошечный ребенок в грязном ситцевом платье с протянутыми вперед руками и поднятым к свету лицом. Ее волосы, походившие на густой черный куст, были увенчаны желтыми стебельками соломы. Она вся была покрыта пшеничной мякинкой и вдруг начала чихать, а женщина продолжала сидеть, уставившись на нее.

Как только прекратился шум жерновов и не стало больше путеводного звука, Кинза остановилась в нерешительности. Затем протянула руки и произнесла одно единственное слово “има”.

У той молодой женщины прошлой зимой умер единственный сын, и она похоронила его под снегом. И вот теперь, когда этот ребенок так нерешительно остановился и пролепетал то слово, которое она жаждала услышать вот уже шесть месяцев, она не задумываясь схватила дитя в свои объятья и начала ласкать и целовать его. Кинза сначала сопротивлялась и плакала. Она поняла, что это была не ее мама, но тем не менее ласкавшие ее руки были сильными, надежными и очень нежными. Ее тельце расслабилось, она легла спокойно и попросила пить. Новая мама принесла девочке чашку молока, и та, держа ее обеими руками, с большим удовольствием выпила все до последней капли. Затем, свернувшись калачиком на коленях у женщины, она уснула.