И вдруг один из ученых колледжа — Джулиан Скэффингтон — в очередной партии тетрадей из наследства Пелэрета, пересылаемого постепенно в университет душеприказчиками покойного, находит подпись к одной из фотографий, косвенно свидетельствующую о правоте Говарда, о том, что он, возможно, и в самом деле был введен в заблуждение Пелэретом. Но самой фотографии (она, без сомнения, реабилитировала бы Говарда) в тетради нет — она вырвана кем-то. Впрочем, уже одна подпись к ней дает право пересмотреть дело Говарда.
Вокруг этого вопроса начинается острая борьба. Одни — в том числе Скэффингтон, сам Люис Эллиот и его брат Мартин — преподаватель колледжа, а затем и присоединившийся к ним видный и влиятельный ученый Фрэнсис Гетлиф — требуют пересмотра дела Говарда и восстановления справедливости. Другие — проректор Артур Браун, казначей Найтингэйл, преподаватель Г.-С. Кларк — выступают решительно против пересмотра, стремясь любой ценой защитить «честь колледжа» и боясь, чтобы слухи об этом деле не просочились за стены университета, повредив его репутации. Все это осложняется запутанными комбинациями предстоящей предвыборной борьбы, так как вскоре должны состояться выборы нового ректора и кандидатами на этот пост являются Гетлиф и Браун.
Но главное те в этом. Борьба вокруг дела о подлоге становится особенно острой из-за самой личности Говарда — из-за его политических взглядов и его характера. Дело в том, что Дональд Говард в среде преподавателей университета всегда был белой вороной — он «красный». К тому же он человек своеобразного и нелегкого характера, он резок, прямолинеен, несколько угрюм, жестко несгибаем в своих принципах и вдобавок относится к своим бывшим коллегам с явной враждебностью, с недоверием и изрядной долей презрения.
Враждебность вполне обоюдна. Противники Говарда — закоренелые консерваторы, такие как Найтингэйл, Г.-С. Кларк, бешено ненавидят его и готовы на все, лишь бы не допустить пересмотра дела и возвращения этого человека в университет. Но даже сторонники Говарда — и оба брата Эллиот, и аристократический Скэффингтон, и Фрэнсис Гетлиф — все они считают его неприятнейшей, несносной личностью, и лишь желание во что бы то ни стало восстановить справедливость заставляет их бороться за этого глубоко чуждого и антипатичного им человека.
Проговардовская партия собирает большинство голосов и добивается пересмотра, дела, но суд старейшин остается при своем мнении и отказывается восстановить Говарда в правах. Угрожая публичной оглаской дела, Скэффингтон и его друзья все же добиваются третьего суда, который происходит с участием двух юристов, представляющих обе партии. Одним из этих юристов оказывается Люис Эллиот.
Сначала обстановка складывается неблагоприятно для Говарда, но затем Люис Эллиот и его сторонники бросают на стол неожиданный для своих оппонентов козырь. Они устами Фрэнсиса Гетлифа высказывают перед судом возникшее уже давно у каждого из них подозрение, что фотография, пропавшая из тетради Пелэрета, была вырвана оттуда Найтингэйлом, который первым просматривал эти материалы в колледже. Это подозрение высказывается лишь в виде намека, но его уже достаточно, чтобы заставить старейшин решить вопрос в пользу Говарда, — они понимают, что в противном случае возможны огласка и расследование, могущие закончиться неприятными разоблачениями. Перед лицом этой угрозы репутации университета суд старейшин восстанавливает Говарда в правах, снимая тяготевшее над ним обвинение, но обусловливает его пребывание в числе преподавателей положенным ему сроком, истекающим через несколько месяцев, давая ясно понять, что срок этот не будет возобновлен. Представители того общества, которое Говард решительно осуждает и глубоко презирает, вынужденные отказаться от обвинений в его адрес, все-таки находят способ исторгнуть этого нежелательного для них человека из своей среды.
На первый взгляд читателю покажется, что Дональд Говард изображен автором с явной неприязнью, написан как бы одной черной краской. Конечно, Сноу далек от коммунистических взглядов, и политические воззрения Говарда не могут возбуждать в нем симпатий. Однако если мы примем во внимание ту призму, через которую показан в романе Говард, и тщательно присмотримся к его поведению, то этот образ предстанет перед нами в несколько ином свете.
Призмой, сквозь которую читатель все время смотрит на Говарда, является Люис Эллиот. Он рассказывает нам обо всех обстоятельствах злополучного «дела», он описывает поведение Говарда, высказывает свое мнение о нем и его поступках, передает суждения своих друзей и врагов об этом человеке. И для того чтобы учесть «коэффициент преломления» этой призмы, надо знать, что представляет собой Люис Эллиот.
Человек, сформировавшийся в этой самой консервативной университетской среде, связанный с ней крепко-накрепко и своей биографией, и родственными и дружескими отношениями, ныне преуспевающий государственный чиновник, — Люис Эллиот плоть от плоти и кость от кости добропорядочного, респектабельного английского общества своего времени. Он, конечно, «левее» таких закоренелых консерваторов, как реакционер с головы до пят Г.-С. Кларк или Найтингэйл, он способен усмехнуться по поводу аристократизма Скэффингтона и с легкой иронией думать о предвыборных интригах своего брата Мартина, он не прочь покрасоваться иной раз своим либерализмом, но либерализм этот самый умеренный и осторожный. И Кларк, и Найтингэйл, и Браун, при том, что Люис Эллиот по-разному относится к каждому из них, — это все же люди его круга, и он, несмотря на разногласия по тем или иным вопросам, всегда найдет с ними общий язык. Говард же глубоко чужд ему и стоит от него гораздо дальше, чем тот же Кларк. И совершенно естественно, что Люис Эллиот не в состоянии оценить Говарда беспристрастно и по-своему толкует его характер и его поступки. «Коэффициент преломления» оказывается довольно значительным, и образ Говарда предстает перед нами явно искаженным этой «призмой».
Но давайте проследим объективный смысл поступков Говарда, и многое в этом образе озарится иным светом. Когда ему предъявляют обвинение в подлоге, он не сразу сообщает, что пресловутая фотография была сделана Пелэретом, — он явно не хочет без достаточной уверенности чернить покойного (хотя и не очень любил его) и, лишь окончательно убедившись, что Пелэрет совершил подлог, говорит об этом суду старейшин, хотя и знает, что, не имея прямых доказательств, неизбежно восстановит против себя судей этим заявлением.
Говард знает, что правда за ним, и он не хочет изощряться в поисках доказательств — он просто рассказывает, как было дело, принципиально не желая взвешивать, повредит или поможет ему в глазах судей этот рассказ. Он скрупулезно правдив и не хочет ни на йоту отступить от правды, отказываясь во имя этой правды от выгодного для него ответа на вопрос судей, не желая делать никаких предположений, как бы благоприятно ни отразились они на его судьбе. И рядом с этой неподкупной честностью Говарда весьма красноречиво, даже комично звучит жалоба адвокатски гибкого Люиса Эллиота о том, что «на всем свете не найти свидетеля хуже Говарда». Изощренный в хитросплетениях буржуазной юстиции, знающий, что, даже не прибегая к заведомой лжи, можно осветить правду разным светом и повернуть ее выгодной для себя стороной, — Люис Эллиот не может понять «нелепой» прямолинейности Говарда.
Говард в глазах Люиса Эллиота и его друзей — груб, невежлив, нетерпим, неблагодарен и даже нахален. Но давайте опять сделаем поправку на «коэффициент преломления».
Говард и его жена Лаура приходят в дом Люиса Эллиота, чтобы убедить его в необходимости пересмотра дела. Посмотрите, как ведет себя Говард. Он не просит протекции, он не унижается перед Эллиотом, не уговаривает его ни о чем — наоборот, он непримиримо резко отзывается о тех, кто решает его судьбу в колледже, нимало не заботясь о том, что Гетлиф — друг, а Мартин Эллиот — родной брат Люиса и что подобная резкость суждений об этих людях может только оттолкнуть от него адвоката. Он и от Люиса по сути не ждет ничего хорошего для себя, понимая, что тот в конце концов гораздо ближе к его врагам, чем к нему. И позднее, когда уже вступившие в борьбу за него Люис и Мартин Эллиот приезжают к нему в школу, где он работает, Говард держится так же резко, почти враждебно, и у читателя — взгляни только он на Говарда глазами Люиса Эллиота — неизбежно возникает неприятное ощущение грубости и неблагодарности этого человека по отношению к тем, кто борется за его реабилитацию. И уж совсем грубо-неблагодарным может показаться Говард, когда в конце, узнав о благоприятном для него исходе дела, он сначала возмущается двойственностью принятого решения, а затем, в то время как некоторые из его союзников готовы продолжать борьбу, он вдруг, передумав, заявляет, что больше ничего добиваться не намерен, и уходит, даже не поблагодарив своих защитников.