Ирина опять заплакала, но сил рыдать больше не было, поэтому слезы просто тихо катились у нее по щекам. Федя сказал, что надо немедленно ехать на Ярославское шоссе, однако Петр предложил сначала все хорошенько обдумать.

— Ну вот прикинь, — начал он, — приезжаем мы втроем, заваливаемся в квартиру. «Вы такой-то?» — «Я». — «Вы владелец?» — «Я владелец». И что дальше? «А сын у вас лысый такой, в кожаной куртке?»

Друзья решили перекусить и выработать четкий план действий, учитывая возможно большее число вариантов. Ирина от еды отказалась, объяснив, что не только сама не может есть, но даже смотреть, как едят другие, не в состоянии, и ушла в комнату.

— Постой, Никит, — вспомнил вдруг Федя, — а как насчет выкупа? Деньги-то нужны? А то я говорил о тебе с тем земляком, он согласен. Ты позвони ему и договорись. Скажешь от меня.

— Да, действительно, этот подонок может прямо с утра позвонить, — сказал Никита. — Надо, чтобы деньги наготове были.

— Хотя вот что я тебе скажу, пока хозяйки твоей здесь нет, — проговорил Федя, понизив голос. — Конечно, деньги деньгами, а пацана нам надо, кровь из носу, самим вызволять.

Друзья вопросительно уставились на него, а Федя, перейдя на шепот, чтобы не услышала Ирина, пояснил:

— Такое дело... они деньги-то могут взять, а пацана все равно... того...

— Что значит — того? — испугался Никита. — А деньги?

— Да мне уже такой случай рассказывали, клиент один, про своего друга... Тоже пацана умыкнули, правда, постарше тот был, дескать, бабки гоните, туда-сюда, деньги взяли, а пацана... в общем, нашли через три месяца в речке с камнем на шее, случайно, ныряльщик какой-то.

— А почему? — не унимался Никита. — Почему не вернуть ребенка, раз выкуп заплатили?

— Ребенок-то не грудной, — догадался Петр. — Говорить умеет.

— Во-во! — подтвердил Федя. — Оказалось, наводчиком там был знакомый отца, пацан хорошо его знал.

— Э-э, постой, — возразил Никита, — так тот боялся, что ребенок его выдаст, это понятно. Но мы-то и без Антона знаем, кто увел его из сада.

— Что значит — знаем?! — закричал Петр, и друзья зашикали на него, чтобы говорил тише. — Мы-то знаем, — повторил тот шепотом, — а она скажет, что довела его до подъезда и оставила во дворе. Или что вообще не брала и что воспитательница с кем-то ее спутала, а ее вовсе в Москве не было в тот день.

— Как это — оставила во дворе? — возмутился Федя. — Зачем же тогда брала?

— Нет, Федь, Петруха прав, — удрученно вздохнул Никита. — Эта вывернется и сухой из воды выйдет, скажет, хотела ему к Новому году игрушку подарить и погулять с ним, ну, подарила, а потом вдруг увидела машину, похожую на мою, испугалась и ушла... Да все что угодно, она такого наплетет...

— Эх, все-таки зря ты эту сучару тогда не ухлопал, Никит, — крякнув от сожаления, сказал Федя.

— У меня еще будет такая возможность, — сухо проговорил тот.

Дверь кухни отворилась, и вошла бледная как мел Ирина. Все поняли, что она слышала их разговор, но никому и в голову не пришло напомнить ей, что подслушивать под дверью нехорошо.

— Нет, Никита, убивать не надо, — тихо сказала она, поняв последние слова Никиты слишком буквально. — Они будут мстить. Надо как-нибудь так ей пригрозить, чтобы она испугалась этого даже больше смерти... чтобы сама готова была отдать Антона...

— Точно, — поддержал Петр, — я уже Нику как-то говорил, ну, вот, когда машину угнали, ее только шантажом остановишь.

— Да ты вспомни, — занервничал Никита, — мы ж с тобой все перебрали, ни одной зацепки, чем эту ведьму достать. Она же, черт побери, просто неуязвима...

— Не, так не бывает, — решительно возразил Федя, — достать кого хошь можно. Ну вот, к примеру, что для нее всего дороже в жизни?

— Конечно, конкурсы ее идиотские, — с готовностью ответил Никита, — и вообще внешность, хоть она сейчас и расползлась, как квашня... лицо... Во, точно, лицо! — воскликнул он, вспомнив их последний разговор по дороге к метро «Черемушки». — Какой-то маньяк сказал ей даже, что якобы ее лицо — капитал, предложил стать фотомоделью, ну и прочая чушь... Не знаю только, что нам это дает.

Ирина слушала очень внимательно, задумалась о чем-то, а потом медленно проговорила:

— Значит, лицо для нее — все? Так? Тогда больше всего на свете она должна бояться, как бы это самое лицо не испортить...

— Как же ей испортишь? — спросил Федя. — Порезать, что ли? Хотя это, блин, можно... ну, я имею в виду пригрозить...

— Зачем резать? — сказала Ирина. — Например, плеснуть раствор соляной кислоты... Глаза не пострадают, а вот лицу уже ни одна пластическая операция не поможет. — Заметив растерянный взгляд Петра, пораженного ее кровожадностью, она пояснила: — Я тоже имею в виду только напугать, пригрозить, например, что, если не отдаст Антона, останется на всю жизнь квазимодой. Но если с ним что-то случится, — сказала Ирина, и губы ее задрожали, — клянусь, я так и сделаю! И мне наплевать, что кто-то обвинит меня в жестокости! — И она с плачем выбежала из кухни.

— Дело за малым, — насмешливо произнес Петр, — остается только узнать, где она, потому что мы сначала должны ее найти, чтоб было кого пугать.

Никита взял у Феди номер телефона и пошел звонить ростовщику. Минут через пять он вернулся расстроенный.

— Уперся мужик, никак, говорит, сегодня не могу, только завтра с утра, — сказал он. — Надо, говорит, к нотариусу, то да се. В общем, встречаемся с ним в десять утра на Новослободской.

— Ну и нормалек, — успокоил Федя. — А если придурок этот позвонит раньше, скажешь, так, мол, и так, деньги-то немалые, еду занимать. Так что пусть подождет. И вообще, ребят, мое мнение — потянуть надо с выкупом, пока мы сами это дело не раскрутим.

Обговорив как можно детальнее план предстоящего визита, друзья собрались в путь. Ирина настаивала, чтобы ее тоже взяли, и с такой мольбой заглядывала Никите в глаза, так жалобно просила, что он не выдержал и дал ей пять минут на сборы.

Оставив «Москвич» Никиты на стоянке, решили поехать все вместе на Фединой машине. Они ехали по предпраздничным улицам, украшенным сверкающими разноцветными фонарями и елочными игрушками, видели озабоченные предновогодними хлопотами лица прохожих, но их собственная озабоченность была совсем другого рода и не имела отношения ни к Новому году, ни к намечавшейся свадьбе. «Вот тебе и новогодний бал Золушки!» — с горечью и досадой думал Никита, наблюдая предновогоднее оживление на улицах и в то же время с ужасом представляя себе, что творится сейчас в душе его любимой.

Подъехав к дому на Ярославском шоссе и найдя нужную квартиру, друзья притаились у лифта, а разговаривать с хозяином должен был по их плану Федя, назвавшись слесарем-водопроводчиком из ЖЭКа. Чтобы это выглядело как можно убедительнее, ему пришлось накинуть грязную спецовку, которую он обнаружил в своем багажнике, и прихватить оттуда же сумку с кое-какими инструментами. В общем, смотрелся Федя вполне достоверно. Главное, чтобы хозяин ничего не заподозрил и открыл дверь, а после вошли бы остальные и, припугнув, если придется, газовой «пушкой», заставили его разговориться и по поводу джипа, и о том, кому он давал доверенность на машину. В конце концов, решили друзья, если мужик попадается нормальный, можно будет ввести его в курс дела и рассказать о похищении ребенка.

Федя долго звонил и стучал в квартиру, но за дверью стояла гробовая тишина. Услышав шум, выглянула соседка из двери напротив.

— Вы к Степану Аркадьевичу? — спросила она.

— К Морозовскому я, — ответил Федя. — Не знаете, где он?

— Да он на дачу вчера уехал, — сообщила соседка. — Взял отгулы, поеду, говорит, Новый год на печке встречать, кости старые прогреть надо, ревматизм замучил.

— А где у него дача, случайно не в курсе? — поинтересовался Федя.

— Знаю только, что в Валентиновке, по нашей дороге, а адреса, нет, не знаю. — Наконец, присмотревшись к замасленной спецовке и обшарпанному виду Феди, она подозрительно спросила: — А вы откуда будете? По какому-то делу?