Но в общем все шло замечательно. Я даже перестала опасаться экзаменов по математике - достижения на уроках давали призрачную надежду на счастливое окончание школы. Не знаю, куда делись тревоги, я была спокойна и по-детски мечтательна, я была влюблена... Стоп! Влюблена? Я? В кого? Не в алгебру ли случайно? Да... Что-то увлеклась я математикой в последнее время, а ведь всегда говорила, что точные науки - не моя стихия, и что теперь? Сижу с открытым ртом и внимаю речи молодого учителя. Тьфу ты! Какого молодого? Ау, очнись деточка, пока не поздно. "А может стать поздно?"- вопрошала моя капризная сторона. "Еще как может, глазом не успеешь моргнуть. Ты смотри у меня, любви ей захотелось в такой неподходящий и крайне важный период жизни"- это причитала моя правильная сторона, не потрудившаяся изображать глухо-немую. Дожили, веду дискуссии сама с собой, да и на какие темы! "Уму непостижимо"- в такт моих собственнических размышлений прибавила правильная сторона. Вот именно, что непостижимо, неправильно на худой конец, понимаю все это, а поделать с собой ничего не могу. История имеет свой парадокс: вся школа сторонится нового преподавателя, причем женская половина - и та не спешит увиваться за математиком, одна я воспринимаю его совершенно по-другому. Выходит ли это из того, что я единственная удостоилась чести видеть его настоящим, или же я хорошо разбираюсь в людях - для меня загадка.

   Когда прозвенел звонок, оповещающий о конце третьего урока, а точнее первого урока алгебры, второй должен быть последним, я, подхватив учебники и сумку, бросилась к выходу почти что первой - надо было успеть списать домашнее задание по физике, спасибо подруге, одолжила свой труд. Следующей по расписанию шла как раз физика, поэтому я сломя голову направлялась в свой класс, мысленно чертыхаясь по дороге. Пребывая в паническом состоянии, вызванном боязнью заработать не первую, да и не последнюю, если на то пошло, двойку, я не сразу услышала оклик у себя за спиной. Предназначался он, по всей видимости, мне. Хотя, дайте-ка подумать, а может в нашем учебном заведении есть две Сорокины Елизаветы, хм... Озарившее мою, совсем не ясную, голову понимание, что тёски у меня отродясь не было, заставило остановится и удивленно оглянутся назад. Вид, представившийся мне, был бы уместнее на сцене в драм-театре: Олег Станиславович, держа в руках какой-то лист бумаги, скомканный лист бумаги, если вдаваться в подробности, стоит и прям-таки испепеляет взглядом... угадайте кого? Сомневаться не приходилось, а я вдруг застыла, отказываясь от любых действий. С чего он такой злой? Понятное дело, он всегда зол, но не до такой же степени, в самом деле, что происходит? Я задавала себе эти риторические, по сути, вопросы ровно до того как ко мне стремительно подошли, ухватили за руку и поволокли в неизвестном направлении. Вскоре стала видна цель, к которой меня, не останавливаясь, тащили - ею стал уже опустевший кабинет, откуда я убежала всего пару минут назад. Казалось, взбешенному учителю математики было абсолютно плевать на то, что его действия детально отслеживаются сразу дюжиной пар округлившихся глаз. Ну и неплохо бы узнать за что, собственно говоря, со мной так грубо обращаются? Попытки задать этот вопрос мне не дали, а после того, как щелкнул дверной замок, отрезая путь к отступлению, отпустили запястье и с все тем же грозным видом произнесли, упустив любые предисловия:

  - Вам нравится в игры играть, не так ли?!- Он рехнулся?

  - Что? Простите, но я вас не пони...

  - Да неужели?- и столько яда в голосе, я невольно поежилась,- все вы прекрасно понимаете, или мне вам напомнить ваши же слова? Я имел вас за умную девушку, знающую, чем может грозить подобного рода шантаж. Как жаль, что я ошибся.

  - Шантаж?!! Какой еще шантаж, черт возьми?!

   Упс... Последний слог явно не предназначался для ушей учителя, но вырвался он непроизвольно, а потому...

  - Что вы себе позволяете? Сорокина, вы вообще в курсе где находитесь и с кем разговариваете? Но, поспешу вас заверить: с недавних пор мне неприятен даже намек на разговор с вашей персоной, только из-за этого я с чистой совестью закрою глаза на вашу ругань.

   Желание провалится сквозь землю было наименьшим из того, что я хотела бы сейчас сделать, первое место занимала идея с пощечиной (да-да, и такая имелась). Хоть Олег Станиславович и учитель, но это не значит, что он может позволять себе все, что угодно. Он перешел границу дозволенного, так почему мне нельзя? Не задумываясь над последствиями, которые обязательно будут, я ударила его по лицу, сделавшимся багровым, а через секунду - ярко-красным. Он перехватил мою руку еще до того, как я успела ее убрать, и заломил обе ладошки за спину. Было больно, но глубинное чувство подсказывало не сопротивляться, я и так уже достаточно натворила. Да уж, натворить натворила, а как выбираться из крепких объятий взрослого мужчины, не имеющих ничего общего с любовными, даже не представляла.

  - Что это было? Спрашиваю в последний раз: вы осознаете кто я, и кто вы? Такой наглости я еще не встречал, но примите к сведению одну немаловажную деталь: директор вашей школы - мой давний друг, и как вы уже догадываетесь, мне не составит особого труда завтра же вышвырнуть вас отсюда. Будет значительно лучше, если вы уйдете по собственной воли, как думаете?!

   Он орал, да так орал, что лично у меня в ушах звенело. Я не удержалась, и выпустила на свободу, накопившуюся за все время нашей "милой" беседы, жидкость, которая в свою очередь опустилась к щекам, и, преодолевая подбородок, вскапывала вниз. Похоже, мои слезы возымели результат, потому как, завидев их, бурный поток слов вмиг остановился, сменившись недоумением на лице учителя. Только я не собиралась останавливаться и было как-то все равно, что подумает обо мне тот же Олег Станиславович. ЗА ЧТО? За что, скажите мне на милость, я заслужила такое? Что я ему сделала, мы же и не общались толком-то! И тут мне заявляют, что я, оказывается, еще и шантажистка, да с какого перепугу вы это взяли?! Я продолжала рыдать, и скорее ощутила, чем увидела, что он отпрянул от меня с такой скоростью, словно от прокаженной, а затем... Нежно обнял так, что моя голова очутилась у него на плече, а сам он поглаживал мои волосы, шепча практически над ухом:

  - Успокойся, все хорошо, извини меня, слышишь?- и уже как-бы самому себе,- значит это не ты, но кто тогда? Ничего не понимаю, кому нужно этим заниматься...

  - Чем заниматься?- немного придя в себя, выговорила я, все еще располагаясь на широком плече. Пауза, во время которой меня осторожно отодвинули и протянули многострадальный клочок бумаги. Трясущимися руками расправила его и окаменела. Содержимое письма только усилило шоковое состояние, утерев слезы, я прочитала, почему-то вслух:

  - "Здравствуй, милый. Ой прости, я же еще не спросила, можно ли мне так тебя называть... Но не беспокойся, скоро это не будет иметь значения, ведь тебе придется женится на мне и тогда все условности сами собой разрешатся, я права? Думаю, ты несколько удивлен, но после проведенной со мной ночи любви, о которой, кстати, скоро станет известно всем, я бы на твоем месте ожидала чего-то подобного.

  Целую, твоя девушка из кафе."- Что за..?

  - Сначала я подумал, что это ты написала, да и почерк совпадает, но в связи с твоей реакцией я не совсем уверен. А что ты думаешь по этому поводу?

   Чего-чего, а умения думать я напрочь лишилась, потупив взгляд на злосчастном листке, и пытаясь переварить информацию. Выходило плохо.

Урок 4: трудности сближают даже самых разных людей.

   Как выяснилось позже, в паре с запиской к посланию прилагались несколько фото, изображающих меня с Олегом Станиславовичем в не слишком удачливых позах, в смысле неудачливых для статуса учителя и ученицы. Конечно, снимки зафиксировали наш выход из кафе, ну и его машина на фоне моего дома выглядела очень красноречиво, если не сказать большего. Пожалуй, я влипла. МЫ влипли.