Вокруг левого глаза лиловым и желтым разрисовали. На глазном яблоке красные маки лопнувших сосудов увядали. Правое ухо рваная полоса раскроила на неравные части. На шее шрам под ворот рубахи уходит. Кулаки распухли, видать, защищался, но силенок или опыта не хватило.

- Это тебя кто так? - Вымолвила, выдохнув.

- Упал!

- И на чей же кулак?! - Не могла не съязвить я.

- Тебе зачем знать? - Михась поджал губы.

Разговор ему явно не нравился. И подкараулил он меня не за этим, но что ему надо выкладывать не спешит, оттого и подначки мои принимает.

- Ну как же, пойду за честь твою вступаюсь да за рожу расквашенную, раз сам не смог. Слабак! - фыркнула и руки на груди сложила, показывая свое отношение.

- Ах так! - Вызверился парень.

В один миг ко мне подскочил, за руки схватил, подножку подставил и на лесную подстилку из сосновых иголочек опрокинул, а сам сверху навалился и целоваться снова полез!

- Пусти! Пусти собака страшная! - я губы сдала и давай головой вертеть, и ногами лягаться да выгибаться, чтобы сбросить с себя Михася. - Я все Агнешке расскажу, она тебя таким зельем попотчует, что вовек с горшка не слезешь!

- А мне всё равно! - Рыкнул парень. - Хоть Вацлаву, моей будешь, я сказал. Ему удалось обслюнявить мои губы. Получив желаемое, Михась откатился в сторону и самодовольно усмехнулся, глядя как я пытаюсь отплеваться. - Да ладно тебе, курёнок, понравилось же!

Я бы промолчала, но это его снисходительное "курёнок"... Ишь господарь нашелся! Вскинулась я, парню в нервное сплетение под грудиной кулаком ткнула, коленом на грудь парня надавила, за ноздри поддела и в рожу его наглую прошипела:

- Если жениться надумал, а хоть бы и нет, но поухаживать, то уважение ко мне поищи в своей дурной башке, а то все нахрапом взять пытаешься! Ты так далеко на мне не уедешь - не кобыла я бессловесная. Еще разок что-нибудь эдакое выкинешь или обзовешь меня, я тебя самого в упряжь обряжу и по деревне всем на потеху голышом проведу. Уж найду как дельце эдакое провернуть. Понял меня? - Я отпустила Михася.

Сосновец смотрел на меня волком. На лице написано что он о моих словах думает и куда я могу пойти. Но и я отступать не собиралась.

Прежде всего плевать мне на Михася. Не готова я ни с кем в сено прыгнуть, просто не думала об этом, а еще не нравится мне никто из деревенских. Я их и так и сяк крутила в голове, по всякому представляла, но не вижу их рядом и все тут! То ли время мое не пришло, то ли они своими насмешками мне охоту отбили миловаться с ними.

А зачем я это Михасю наговорила? Так отчего не проверить? Может мне пинок нужен, чтобы все эти обжимания да слюнявые поцелуи распробовать, так что не воспользоваться предложением? Он сам голову в петлю сунул. Но без уважения я не согласна! И так меня всей деревней склоняют, а с его подачи и вовсе гулящей девкой назовут, когда он всем языком растреплет!

Я пошла домой. Парень за мной не поплелся. Видать, тяжела пища для его умишка пришлась. Долго переваривать будет.

Ступив на порог избы, я сразу принялась жаловаться, попутно отмечая, что воды хорошо бы натаскать, полы подмести и половинки вытрясти. Что-то не сделала этого тетка.

- Агнешка, представляешь, Михась опять...

Я вошла в комнату.

И обомлела.

За столом сидел Вацлав, и если бы он не был так бледен, то сказала бы я что лицо его почернело от злости. И тут-то я все поняла: это же он брата своего под орех разделал! И за что?! За то, что я ему приглянулась?! Это насколько меня ненавидеть надо!

- Ой! - Вырвалось у меня. - Пойду я, пожалуй. Черники к вечеру насобираю. Пирожков страсть как хочется! - И развернулась. Бежать, бежать отсюда...

Михась, он, конечно, дубина стоеросовая, но второй раз его под кулаки Ледышки я не пущу. Не по-людски это, и тем более не по-братски.

- Стоять! - Резкий окрик пригвоздил меня к месту. Захотелось съежиться, пригнуться и половичком притвориться. Причем грязным половичком, засаленным, чтобы побрезговали руками трогать. - Так что Михась опять?

Я повернулась, вздохнула и бросила взгляд на тетку. В ее глазах застыла тревога. Она едва заметно качнула головой, мол, рассказывай.

Я задохнулась. На сей раз от гнева.

Рассказывать? Чтобы Вацлав его пришиб за ослушание?! Да ни в жисть я другого человека под каменную плиту не подведу!

- Обзывался, - отрезала я. - Курицей меня назвал и другими словами обидными.

Агнешка прикрыла глаза и вздохнула.

- Вацлав, не надо... - Сказала она и положила руку на плечо старосты.

Да-да, сиди спокойно, жри щи, которые тетка вчера сварила, да рот свой не раскрывай для другого.

- Правда? - Мужчина мягко сбросил руку Агнешки и встал. - Значит, обзывался? - Он подошел близко. Очень близко. Он никогда настолько не приближался ко мне?

От Вацлава шел жар, как от раскочегаренной печки. Мои щеки мгновенно занялись румянцем. Стало трудно дышать. И это кострище я всю жизнь Ледышкой считала? Собака страшная!

Я отступила назад. Запнулась о порог и опрокинулась назад, но до пола не долетела: староста поймал и на ноги поставил.

Он ко мне прикоснулся!

Я с ужасом смотрела на руку Вацлава, гадая чем придется заплатить за его благородство. Он Михася не пожалел, меня вовсе живьем в землю закопает... И только я себе картину эту представила, как мужчина наклонился, обнюхал мои руки, а затем уткнулся носом в шею и шумно вдохнул...

Ик?!

Я от волнения всегда икаю. И тут не удержалась. Стояла ни жива, ни мертва, лишь грудь ходуном ходила, да губы тряслись. Из головы вылетело вообще все, даже то, чего там отродясь не было. Только одна мысль заполошно билась о лоб: где, нелюдь, этот дуб в сосновом бору нашел, чтобы с него рухнуть? Или он с сосны ближайшей нырнул?!

- Вацлав, остановись! - Как между нами удалось вклиниться Агнешке ума не приложу, но пролезла ужиком, да закрыла меня собой. - Уходи, староста, и чтобы ноги твоей седьмицу здесь точно не было. И брата своего вразуми, но не так, как ты недавно сделал, а по-человечески поговори с ним. Чего уж скрывать-то? Он и так обо всем догадался, чай не бестолочь.

Сосновец молчал. Его взгляд был пьяным от злости, ненависти и... и... А леший знает чего еще, но на меня никогда и никто так не смотрел.

- Янэшка, иди за черникой. Только медленно иди. Бежать не вздумай, - меня дважды упрашивать было не надо. Я на полусогнутых ногах поплелась к двери мечтая оказаться во дворе. Желательно другого дома и другой деревни. А ты, Вацлав, сядь, я тебе чайку налью. Того самого особого... - Услышала я краем уха.

Ага, ага, налей ему, от мозгового воспаления, да для разжижения крови, а то она старосте нашему в темечко ударила и на всякие непотребства толкнула.

Во дворе я вымыла в кадушке у курятника руки и шею вытерла. Он меня как собака обнюхал. Тьфу! Противно... Сначала Михась, теперь вот Вацлав с цепи сорвался... Клещи их что ли покусали какие?!

Я сняла туесок с гвоздя и направилась за черникой. Лес сразу за двором начинался. Конечно, сосновый, но чистый и светлый. Соседки стояли как на подбор. Внизу, под деревьями, рос малинник да земляничник, а вот за черникой чуть дальше в сырую низинку идти надобно.

Я не боялась. Волки у нас водятся и иная живность проживает, но они людей не трогают. Тетка про давнюю договоренность с Лешим рассказывала. Дескать, мы не озорничаем, нас за это не трогают. Так или нет, но зверь на моей памяти никого не задрал. Кусали - да, но дальше дело не шло.

С черникой до вечера проваландалась. Было ее достаточно, только возвращаться не хотелось. Вдруг в избе "печка" еще искрами плюется? Попадет одна на меня, я и сгорю на месте, а пепел ветер унесет и не вспомнит меня никто, под горячую руку старосты угодившую.

Заполнив туесок, я села на пенек и принялась ворон считать да с кукушкой перекукиваться. На шум и Леший пожаловал.

- Ты чего сидишь, Янэшка? - Зеленоволосый мальчишка юлой закрутился вокруг меня. - Что нос до земли свесила, хвост опустила?