IV

…Он проснулся в полдень с тяжелой головой и долго не мог прийти в себя.

Что с ним такое было? Сон? Нелепый, хотя и не лишенный приятных ощущений сон?

Но на стуле лежало небрежно брошенное новое платье — такое, какого Джек никогда не нашивал. На полу валялись великолепные новые ботинки. Очевидно, все это было приобретено не во сне, а наяву. Тяжелая голова, отвратительный вкус во рту и чувство своеобразного недомогания говорили об излишне выпитом вине, которое было выпито тоже отнюдь не во сне…

А вилка?

Джек вздрогнул и бросился к своей новой пиджачной паре. Да! Вилка была здесь, в кармане. Джек с почти благоговейной осторожностью потрогал ее. Значит, все это было не во сне, а наяву, хотя явь была такого свойства, что всего более походила на сон.

Джек умылся, привел себя в порядок и долго причесывался. Причесывание сопровождалось размышлениями: на Джека нахлынули новые, совершенно неожиданные мысли. Он видел теперь все проделанное им вчера в новом свете и с совершенно иной точки зрения…

— А ведь я вор! — думал Джек. — Я украл шляпу, ботинки, костюм. Я пил и ел на чужой счет, как самый настоящий мошенник! Я обокрал банкира!..

Он вспомнил о профессоре Коллинсе и невольно закрыл лицо руками от стыда и застонал:

— Что я с ним сделал!..

Вчера он ровно ничего не думал об этом. Покаянные мысли пришли только сегодня. Вчера все казалось Джеку просто интересным фарсом, забавным мальчишеством. Он вел себя как школьник, ни о чем не думая. И едва не потерял и не погубил аппарат — это замечательное изобретение, которое было создано, конечно, вовсе не для того, чтобы воровать при помощи его чужие вещи и обедать, не платя денег, в ресторанах или же устраивать скандалы и озорства…

— Я вовсе не вор и не мошенник! — подумал Джек. — Я честный труженик. До сих пор я честно зарабатывал свой хлеб. Нужно опять встать на рельсы… Это меня сбила с толку вилка: я с ума сошел из-за нее! Нужно прийти в себя!

Он вспомнил о профессоре. Старик, очевидно, был вне себя от горя. Необходимо сегодня же пойти к нему, раскаяться и возвратить аппарат.

Но тут Джек снова задумался и встал, как в столбняке, посреди своей крошечной комнатки в одном жилете.

— А что там меня ждет, у профессора?

Профессор Коллинс был очень добрый человек. Но и добрые люди добры только до известного предела. Трудно было предполагать, чтобы он теперь прослезился от радости при виде Джека. Всего естественнее было ожидать, что для него готовится какая-нибудь крупная неприятность… Правда, до сих пор Джек еще был на свободе; у себя на квартире он не застал никаких полицейских агентов, никто его не хватал и не тащил, и он спокойно выспался в своей комнате. Но было бы ребячеством думать, что полиция ровно еще ничего не знает о краже и о том, что Джек служил у профессора и исчез одновременно с вилкой. Кто знает? Может быть, у профессора-то и устроена засада для него! Почему всеведущая нью-йоркская полиция оставила квартиру Джека в покое? Разве можно угадать мысли и намерения полиции? Над этим нечего ломать голову, а надо придумать, как спастись!

Джек решил:

— Всего лучше подбросить вилку профессору… Как будто ничего не было…

Но как подбросить?

Войти незамеченным к нему в квартиру, конечно, ничего не стоит при помощи аппарата. Но как выйти, когда аппарат уже будет подброшен, и его уже не будет в руках у Джека? Это немного потруднее… Но все равно, будь, что будет!

Джек почувствовал, что он совершенно запутался в своих намерениях вернуться к добродетельной жизни. Но оставаться вором ему совсем не хотелось. И, не предрешая будущего своего поведения, он все-таки решил пробраться невидимкой к профессору. А там будет видно…

Он надел пиджак и вышел.

В дверях он столкнулся со своей квартирной хозяйкой, миссис Сибиллой Снегсби. Она была бледнее полотна и вся дрожала.

— Силы небесные! Мистер Джек! Разве вы дома?

— Как видите, миссис!

— И ночевали?

— Ну да!

— Когда же вы пришли? Ночью никто не приходил, а утром я отпирала только почтальону!

Джек смущенно пробормотал:

— Я, знаете ли, миссис Снегсби, вошел сюда как-то незаметно… как-то так нечаянно… Даже сам не заметил…

Хозяйка таращила на него глаза, ничего не понимая…

В передней позвонили. Джек вздрогнул. Не за ним ли?..

Миссис Снегсби торопливо пошла отпереть. Джек насторожился… Через минуту в передней послышался топот нескольких пар мужских солидных ног и грубые голоса. А еще через минуту вбежала совершенно растерянная хозяйка и лепетала трясущимися губами:

— Полиция!!.

У Джека затряслись поджилки. Но он призвал к себе все свое мужество и хладнокровие и ощупал карманы. Портмоне с остатками банкирских денег было при нем. Вилка была в кармане. Он вынул ее и, не заботясь о том, какое впечатление это произведет на нервную м-сс Снегсби, приложил аппарат к шее…

И, надевши пальто, на цыпочках прошел в переднюю. М-сс Снегсби с раздирающим душу криком упала в обморок.

Двое рослых бобби входили из передней в коридор. Джек вежливо посторонился, прижавшись к стене, и проскользнул мимо них в переднюю. У выходных дверей стоял на страже третий бобби, самый крупный. Он стоял неподвижно, как надгробный памятник, и держал дверную ручку. Джек искренне пожалел, что вилка не дает возможности проникать сквозь стену…

В соседней комнате слышались рыдания хозяйки и грубые голоса полицейских. Джек стоял лицом к лицу с неподвижным стражем и соображал: что предпринять?

Снаружи позвонили. Бобби, не шевелясь, ответил густым басом:

— Нельзя! Здесь полиция!

Джека осенила идея. Он прошел в соседнюю кухню и взял из шкапика м-сс Снегсби бутылку с крепким нашатырным спиртом, который м-сс употребляла при своих нервных кризисах. Кроме того, там же Джек нашел тонкое и длинное перышко, служившее для смазывания сковородок.

С этими двумя предметами Джек прошел обратно в переднюю и подошел вплотную к бобби. Откупорив и зажав пальцем бутылку со сногсшибательным спиртом, он стал осторожно вводить другой рукой перышко в ноздри бобби.

Последний скосил глаза и с недоумением покрутил головой. Но перышко снова забралось к нему в самую глубину носа. Бобби фыркнул, дунул, сделал свободной рукой жест, которым ловят мух. Перышко неумолимо сидело у него в носу и щекотало слизистую оболочку. Бобби произнес ругательство, но, не окончив его, чихнул. И с шумом вобрал в себя воздух. И снова чихнул. Джек с необычайной ловкостью воспользовался моментом и поднес к носу бобби флакон… с нашатырем. И бобби широко втянул в себя летучий спирт…

И ополоумел…

Он пошатнулся и выпустил ручку двери. Джеку только это и нужно было. Он бросился к двери, отомкнул затвор и выскочил наружу…

Но бобби успел опомниться и с силой захлопнул дверь. И ущемил борт пальто Джека…

Последний не стал долго рассуждать и колебаться. Он торопливо скинул пальто и побежал вниз по лестнице, свободный, как ветер…

— И вы убеждены, профессор, что этот юноша, — ваш слуга…

— Почти убежден…

— Но каким образом?

— Я не знаю, каким образом… До сегодняшнего утра я колебался и не заявлял полиции. Я думал, что я сам куда-нибудь девал аппарат… Но еще вчера меня интервьюировали из «Геральда» относительно каких-то странных явлений в городе. И я подумал, не моя ли Глориана гуляет по Нью-Йорку?

— Глориана?

— Да, я так назвал мой новый аппарат. Вилку с полюсами, о которой идет речь.

Профессор Коллинс машинально налил себе кофе и продолжал:

— Сегодня утром в газетах уже пишут: «Профессор Коллинс обокраден… У профессора Коллинса выкрали его новое изобретение…» И целый ряд странных происшествий в хронике. Я не помню, может быть, в разговоре с интервьюером я как-нибудь в самом деле обмолвился о вилке в связи с психофизическими фактами, о которых шла речь. Я был так расстроен! Но я еще не думал, что это в самом деле Джек… В моем мозгу как-то не укладывалась мысль, что этот преданный и милый юноша, с которым мы так хорошо ладили, подложил мне такую свинью… Ведь я потерял буквально все свое состояние! Я теперь ничто! Неужели Джек способен на такую подлость? Но сегодня утром, когда я поуспокоился и пообдумал все это, я пришел к почти полному убеждению, что это именно дело рук Джека. Кроме него, у меня в то утро никого не было. И он, по-видимому, проследил мои манипуляции с Глорианой… Надо сознаться, я сам был неосторожен!