Собеседник профессора заметил:

— И сегодня он не явился к вам…

Профессор кивнул отрицательно головой.

Джек стоял за спиной у профессора и с замиранием сердца и ощущением стыдливой неловкости слушал его слова. Джек без особых хлопот и неудобств пробрался сейчас к профессору, воспользовавшись открытой для почтальона дверью и ловко проскользнув под рукой у самого профессора в то время, когда тот открывал дверь. И теперь он слушал разговор профессора Коллинса с его гостем, доктором Стивенсом, и, придя к полному убеждению в своей непозволительной подлости, не знал, что ему предпринять.

Подбросить вилку? Это было бы чудесно. Профессор обрадуется, начнет обнимать от восторга доктора Стивенса. Джек с удовольствием представлял себе эту радостную сцену… Но что же, в конце концов, будет с ним, с Джеком? Куда ему деваться? За ним следит полиция, в квартире у него засада и обыск; репутация у него совершенно скомпрометирована, и если даже он каким-нибудь чудом избежит немедленного ареста и суда, то все-таки попадет в число нелегальных прячущихся существ, которыми полна трущобная жизнь великого города и которые живут и умирают, лишенные нормального гражданского общения… Джеку очень не хотелось попасть в разряд этих деклассированных отбросов общества. В другое время он, пожалуй, и не прочь был бы помечтать о разбойничьих приключениях в каких-нибудь подземельях китайского квартала или среди колоссальных доков нью-йоркского порта. Но одно дело мечтать и совсем другое дело — испытывать все последствия этих авантюр на своей собственной шкуре. Джек, при всей своей молодости, был человеком рассудительным и не лишенным сообразительности!

Уж не покаяться ли пред профессором? Не сжечь ли корабли? Не явиться ли сейчас в «видимом» образе с аппаратом в руках (какое красивое название «Глориана»! — подумал Джек) и не сказать ли, опустив низко голову:

— Дорогой сэр, простите меня! Я сделал это необдуманно, не желая причинять вам вреда. Я негодяй и вор, но все-таки я порядочный человек! Не губите меня!

И как будто кто-то стоял сзади Джека и подталкивал его в затылок и говорил ему:

— Покайся! Сознайся! Повинись!

Под влиянием этих незримых подзатыльников, Джек чуть-чуть было не покаялся в самом деле. Он уже начал снимать Глориану с шеи. Но его остановил ложный стыд… Он стеснялся доктора Стивенса. Если бы здесь был один профессор Коллинс, тогда — другое дело! Но доктор Стивенс, маленький, худощавый и язвительный насмешник, мешал своим присутствием Джеку осуществить благое намерение… «Кто знает, — подумал Джек, — как еще отнесется доктор Стивенс к моему покаянию? Он еще подольет масла в огонь и натравит профессора на меня!»

И Джек опять впал в нерешительность и, стоя за спинкой профессорского кресла, ждал, что будет дальше, и слушал разговор.

Доктор Стивенс выразил свое сомнение: действительно ли удалось профессору Коллинсу «делать людей невидимыми»?

— Не галлюцинировали ли вы, дорогой профессор? Как заставить людей XX века поверить в такую сказку, как человек-невидимка?

Джек чуть не фыркнул за спиной у профессора при этих словах.

— Позвольте! — вспылил профессор, и его расцвеченная пятнами от ожогов физиономия запылала. — Сказка? А что такое вообще невидимость? Невидимость — самое простое явление, подчиняющееся физическим законам. Невидимость зависит от способности данного предмета отражать или поглощать световые лучи. Возьмите кусочек стекла: он, надеюсь, прозрачен?

— Прозрачен, — согласился доктор.

— Хорошо. Теперь положите его, дорогой сэр, в воду: я убежден, что он покажется вам невидимым.

— Я тоже убежден в этом, — промолвил доктор Стивенс.

— А теперь потрудитесь этот же самый кусочек стекла истолочь. Истолкли?

— Истолок, — улыбнулся доктор, спокойно помешивая ложечкой кофе и не думая ничего толочь.

— И данный кусочек, превращенный в порошок, стал опять видим и притом очень отчетливо. Он утратил свою былую призрачность… Итак, значит, одно и то же вещество при различных условиях может быть видимым и невидимым, смотря по тому, как оно реагирует на световые лучи…

— Да, но человек?

— Что ж такое, человек? Что такого особенного в человеке? Вы, несомненно, знаете, что теперь в медицине уже пользуются для учебных целей прозрачными анатомическими препаратами человеческого тела. Я даже назову вам изобретателя этих препаратов — это немец, профессор Шпальтегольц. А от прозрачности тела до его невидимости — лишь один шаг… И шаг этот мною и сделан! Изобретение Шпальтегольца вас не удивляет, вы не считаете его сказкой. Почему же вас удивляет моя Глориана?

— Ну, мертвый анатомический препарат — это одно дело… А живой человек… — бормотал доктор Стивенс, не зная уже, что возразить.

— Пустяки! Просто у вас нет широты миросозерцания. Вы не можете оторваться от привычных представлений. Во времена Галилея вы, наверное, вместе со святыми отцами осудили бы его за ересь.

Стивенс рассмеялся.

— Пожалуй, вы и правы! Но оставим это! Меня интересует…

Но профессор не унимался. Он был раздражен на доктора за его неверие.

— Галлюцинация! — ворчал он. — А вот то, что описывается в газете, все эти бегающие ботинки, скандалы, говорящий воздух — это тоже галлюцинация? Ну, положим, тоже! Но почему же они появились как раз в тот день, когда у меня украли Глориану? Нет-с, дорогой доктор, дело ясное. Аппарат уже приведен в действие!..

И зачем этому мальчишке понадобилась моя Глориана? — вздохнул профессор. — На кой черт ему она? Что он с ней устроит? Только шалости и мелкие скандалы — больше ничего!

— Ну, позвольте! — возразил доктор. — Я уверен, что мы услышим и о серьезных историях… Ваш Джек может ограбить любого миллиардера, любой банк — и сделает это так чисто, что люди только руками разведут! Вандербильдт, Рокфеллер, Морган — я советую им не попадаться на пути этого молодого человека, вооруженного вашим ужасным орудием! А попади он в наш национальный банк — воображаю, что он там натворит! Эти «шалости» пахнут колоссальными денежными суммами, крахом целых состояний, может быть, гибелью предприятий. Ни один мошенник в мире еще не располагал такими могущественными средствами для осуществления своих преступных целей, как ваш Джек, которого вы снабдили…

— Я снабдил!.. Снабдил?.. — воскликнул профессор.

— Во всяком случае, ваше изобретение — палка о двух концах. Вы имели в виду благо человечества, но Джек повернет Глориану другим концом, и тогда…

— Тогда мы и сыщиков сумеем снабдить такими же аппаратами! — воскликнул профессор. — Государство придет мне на помощь, даст мне средства… О, если бы только мне удалось опять найти нужные элементы… Но как это трудно! Ах, как это трудно, дорогой доктор!..

Профессор схватился за голову и в отчаянии заходил взад и вперед по комнате.

Джек почувствовал, что его благие намерения — тоже палка о двух концах. Он был оскорблен высказанным доктором замечанием о том, что он, Джек, совершит преступные действия и обратит Глориану во зло.

Нет, извините, сэр! Джек сумеет повернуть Глориану как раз тем самым концом, каким надо! Никаких шалостей и озорства! Аппарат будет служить делам благотворения!

Подкидывать вилку профессору не стоит! Каяться и повергать себя в неприятное состояние провинившегося озорника тоже не стоит. Все это повлечет за собой только массу неприятностей и еще неизвестно, чем кончится. Но продолжать вчерашние похождения тоже не следует. Это глупо! Нужно совершить что-нибудь серьезное, даже великое. И поверьте, джентльмены, что Джек, при всей своей молодости и кажущейся легкомысленности, сумеет это сделать не хуже самого изобретателя Глорианы.

В передней позвонили. Это был удобный момент для Джека покинуть профессорскую квартиру. И он проделал эту операцию с уже привычной ловкостью. В дверях он, правда, столкнулся с вошедшим посетителем, который с недоумением выругался, но Джек, разумеется, не стал дожидаться никаких продолжений и поспешил на улицу.

В голове Джека, словно озарение свыше, крепко засела мысль о банке.

Не о миллиардерах (где их возьмешь, и как к ним приступишься?), а именно, о банке. О том великолепном храме золота, мимо которого Джек неоднократно проходил, но внутри которого еще ни разу не бывал.