– Вам не кажется, что у него жар?

Другая, шершавая, не по-женски грубая рука трогает Ленькину голову.

– А ну вас!.. Полно вам, тетенька! Какой там жар! Устал безобразник, набегался, вот его и размочалило. Оставьте его, пусть поспит часок-другой.

– Постойте, а где же кувшин? Ведь он уходил с кувшином.

«Ни за что не скажу, – думает Ленька, стискивая зубы. – Она с ума сойдет, если узнает».

– Газбился, – говорит он, уткнувшись носом в подушку.

– Та-ак, – смеется Нонна Иеронимовна. – Хорош водонос, нечего сказать!..

– А это что такое? Что это еще за банка? Нонна Иеронимовна, посмотрите.

– Оставьте, – говорит Ленька и, нащупав рукой бидончик, прижимает его к себе. – Не трогайте, пожалуйста. Это богдосская жидкость.

– Батюшки! А это что такое? Александра Сергеевна, взгляните! Что это там течет?

Ленька быстро садится и открывает глаза. Из карманов его сыплются, жиденькой струйкой текут на стеганое одеяло, а оттуда на пол – зеленовато-коричневые зернышки.

– Что это такое? – с удивлением спрашивают обе женщины.

Ответить на этот вопрос не так просто.

– Это я купил, – говорит Ленька, подгребая рукой зернышки. – Это есть можно.

– Есть можно?

Тиросидонская нагнулась и внимательно разглядывает сквозь очки Ленькины трофеи.

– А ты знаешь, между прочим, что это такое? – спрашивает она.

– Нет, не знаю.

Старуха долго и густо хохочет.

– Дурачок ты, дурачок. Это же конопляное семечко!

– Ну и что ж, что конопляное?

– А то, мой друг, что добрые люди канареек этим семечком кормят!..

Оказалось, однако, что конопляное семя годится в пищу не только канарейкам. Уже вечером Ленька с аппетитом ел не очень складные, рассыпающиеся, но очень вкусные лепешки, от которых пахло халвой, постным маслом и еще чем-то, что действительно отдаленно напоминало запах птичьей клетки.

А ночью Ленька плохо спал, во сне ворочался, вскрикивал, и Александра Сергеевна, которая тоже не ложилась до рассвета, боялась, не отравился ли мальчик.

Он так и не рассказал ей о том, что он видел и что с ним случилось на ярославских улицах.

…Два дня спустя в обеденный час Александра Сергеевна и Ленька сидели в гостиничном ресторане на своем обычном месте у окна, доедали конопляные лепешки и с наслаждением потягивали стакан за стаканом сладкий, пахучий, одуряюще крепкий кофе.

В ресторане кутила компания военных. За двумя столиками, сдвинутыми вместе, застланными одной скатертью и заставленными бутылками и закусками, сидело человек десять офицеров, в том числе один подполковник и один штабс-капитан. Офицеры были уже сильно пьяны, говорили наперебой, не слушая друг друга, ссорились, хохотали, провозглашали тосты, а пожилой подполковник в расстегнутом френче, привалившись спиной к спинке стула и низко опустив голову, размахивал, как дирижерской палочкой, столовым ножом и густым бычьим голосом пел:

Штабс-капитан, высокий, лысеющий, большеглазый, с черными усами, несколько раз подходил к столику Александры Сергеевны.

– Вы не скучаете, сударыня? – говорил он, облокачиваясь на спинку Ленькиного стула. – Может быть, так сказать, украсите своим присутствием нашу холостяцкую компанию?

– Нет, благодарю вас, – улыбаясь, отвечала Александра Сергеевна. – Меня вполне устраивает компания, в которой я нахожусь.

– Сын? – говорил он, надавливая пальцем на Ленькин затылок.

– Да, сын.

Через минуту усатый штабс-капитан снова, покачиваясь, шел к их столику. Двумя пальцами он держал за бумажный хвостик большую пеструю конфету.

– Сын, возьми!..

– Я? – сказал Ленька.

– Да, ты.

Ленька посмотрел на мать.

– Ну, что ж, – сказала она. – Поблагодари господина офицера и…

Ленька привстал, сказал «благодагю вас» и, посмотрев на конфету, сунул ее в карман.

– Почему? – сказал офицер. – Сейчас, сию минуту изволь кушать.

– Я после, – покраснев, пробормотал Ленька.

– Оставьте его, – вступилась за Леньку мать. – Он так давно не видел конфет, что, вероятно, хочет растянуть удовольствие.

– Растянуть удовольствие? Гм… Мы тоже, вы знаете, хотели бы растянуть удовольствие… Вы разрешите? – сказал офицер, взявшись за спинку стула.

– К сожалению, мы сейчас уходим, – сказала Александра Сергеевна.

– Ах, вот…

Глаза офицера налились кровью.

– Не желаете? Гнушаетесь, тэк сказать, обществом боевого русского офицера?! От ворот поворот, тэк сказать?.. Ну, что ж…

Он щелкнул каблуками, резко повернулся и, стараясь идти прямо, а от этого еще больше качаясь, вернулся к своим собутыльникам.

Несколько раз появлялся в ресторане старик Поярков. С рассеянным видом он ходил между столиков, заговаривал то с одним, то с другим, заглядывал за прилавок, выдвигал какие-то ящики… На пирующих офицеров он посматривал, как показалось Леньке, строго и даже неприязненно. Впрочем, не он один смотрел на них так. Давно уже перестали встречать добровольцев аплодисментами, ничего не осталось от того непомерного обожания, которым на первых порах окружила буржуазная публика мятежников. На каждом шагу случалось теперь Леньке слышать насмешливые и даже злобные замечания по адресу повстанцев.

– Авантюристы!.. Тоже – выдумали на свой риск начинать такое дело!

– Действительно! Герои называются!..

– Довоевались! Вандейцы!.. Наполеоны без пяти минут…

Конечно, подобные разговоры велись не открыто, а вполголоса, тишком, за спиной белогвардейцев.

И сейчас громко разговаривали и шумели только за столом офицеров. Да разве еще Ленька вел себя несколько оживленнее, чем обычно. Чувствуя от слишком крепкого кофе приятное кружение в голове и задорное щекотание в мускулах, мальчик без причины смеялся, вертелся на стуле и даже пробовал подтягивать вполголоса пьяному подполковнику, который, сползая все ниже и ниже со стула, никак не мог допеть до конца песенку про гусар-усачей…

Внезапно Ленька увидел настороженный взгляд матери и оглянулся.

В дверях стоял белокурый парень в клетчатой куртке. Он смешно жмурился и двигал бровями, – войдя с улицы, трудно было сразу освоиться с полумраком, который царил в ресторане.

Вероятно, он задержался у входа слишком долго, – на него обратили внимание. За столом офицеров стало тише.

Александра Сергеевна нервно постукивала пальцами по клеенке стола. И Ленька тоже почувствовал, как защемило, заекало у него сердце.

Когда молодой человек, вытянув, как слепой, руку, шагнул вперед, Александра Сергеевна привстала над стулом и громко окликнула его:

– Мсье Захаров!

Он с удивлением посмотрел на нее, прищурился и подошел к столику:

– Вы меня?

– Да.

– Ах, здравствуйте, – сказал он радостно. – Я не узнал. А ведь я именно вас и разыскиваю.

Улыбаясь, она протянула ему руку. Он пожал ее. С улыбкой она показала на стул:

– Садитесь.

Он сел.

– Но в чем дело? – сказал он, засмеявшись. – Почему Захаров? И почему мусью?

– Ах, не все ли равно, – проговорила она уже без улыбки и другим голосом. – Надо же мне было вас как-нибудь назвать. А вообще – сию же минуту уходите отсюда. Вы слышите?

– Почему?

– Потому что за вами следят. Вас разыскивают. О вас спрашивали.

Белокурый подумал, подымил из своего деревянного мундштучка.

– Хорошо, – сказал он. – Спасибо. Я сейчас уйду. Но я хотел вот о чем вас спросить…

– Поскорее, пожалуйста.

– У вас нет намерения бежать?

– Куда? Откуда?

– Из города.

– А разве есть возможность?

– Я только что узнал, что есть. И вполне реальная…

– Ха! Это что за шпак?! – произнес за Ленькиной спиной пьяный голос.

У столика, расставив ноги, засунув одну руку за кожаный пояс, а другую в карман галифе, стоял, покачиваясь, усатый штабс-капитан. Перекосив в злобной улыбке лицо, он с бешенством смотрел на молодого человека.