Его отвезли домой на мотоцикле с коляской: милиционер рядом, милиционер за рулем. Вид у Кекса был явно озадаченный. Лоб нахмурен, брови насуплены. Ему предстояло многое переосмыслить заново. Собака, как известно, друг человека. А человек чей друг?

Этого я не знаю. Этого, по-моему, никто уже не знает. А кто знает, пусть не держит в тайне. Чтобы укрепить в собаках пошатнувшуюся веру в человека. Если они перестанут нас любить, на чье уважение мы можем еще рассчитывать?..

Брат сообщил в первом письме: "Две недели без перерыва шел дождь, стояла необычайно теплая погода‚ какой – как сообщили – никогда ранее не было. Я с беспокойством подумал, что если самолет, на котором вы улетели‚ это современный ковчег, то‚ видимо‚ начался потоп".

Во время перелета Москва-Вена Кекс сидел у меня в ногах, наружу не высовывался. В самолете, по пути в Тель-Авив, стюардессы водили его к пилотам, чтобы взглянули, – уж больно хорош!

– Тоже хочу к пилотам, – сказал я.

– Вам не полагается, – сказали они.

Кекс прожил здесь одиннадцать лет.

Купался в Средиземном море, окунался в Красное, недоверчиво взглядывал на безжизненные воды Мертвого моря.

Из Москвы написали:

"Есть у нас люди, которые интересуются только Кексом или преимущественно им. Его московская подружка Белка‚ рыжая собачка-старушка‚ всё еще пытается играть и‚ как люди‚ не чувствует своего возраста..."

Он уходил из жизни долго и трудно.

С одышкой. С раздутыми боками. Обмирая истомленным сердцем, и я выносил его на газон, где Кекс замирал в недвижности.

– Эта собака хочет умереть, – сказал ветеринар. – Уж поверьте.

А я упорно делал ему уколы для поддержания сердечной мышцы, всё надеялся на что-то, всё надеялся…

Пятнадцать лет в семье – не шутка.

Мы с Тамарой улетали в Америку, а он сидел возле чемодана, боком привалившись к нему, как не желал прощаться.

Собаки тоже печалятся.

Перед отлетом выкопали пещерку посреди валунов, возле приметных сосен, подтащили большой камень – перекрыть вход, когда подойдет срок.

Кекс ушел заполночь, закостенев телом посреди комнаты, а наш сын застлал пещерку травой, уложил поверху картонную коробку с телом, привалил к входу камень, чтобы не раскопали бродячие шакалы, распознав по запаху лакомую падаль.

Мы вернулись через три недели, и я еще долго ходил по ночам, высоко поднимая ноги, опасаясь наступить в темноте на Кекса, которого уже не было. Сколько потом предлагали собак, каких только пород – отказывался, храня память о нем.

Однолюб, что ли?..

Чуть не забыл!

У Кекса была дочь. Единственная. Звали ее Булка.

Судьба Булки мне неизвестна.

P.S.

Не закончил историю про Кекса, как заболел Тигер, собака старшего моего сына.

Красавец с тигриной раскраской по телу. С благородством стати и достоинством поступи.

Он дряхлел.

Мы беспокоились.

Уже не ел, не вставал с матраца, но услышал мой голос и вышел из комнаты, чтобы поздороваться, как обычно. Погладил его, приласкал:

– Тигруша… Тигруша ты наш… Поживи еще…

Постоял, поглядел большим карим глазом, как попрощался, ушел обратно на матрац.

Жить ему оставалось – три дня.

Сын Женя позвонил, сказал:

– Тигера нет.

Отвезли в горы, выкопали могилу в укромном месте, погладили на прощанье, всплакнули…

Рано умирают собаки.

Пешеход – священное животное…

…на улицах и дорогах.

Которого давить не полагается, однако давят и давят.

На этот раз случилось иное.

Завизжали тормоза. Пронзительно закричали за окном. Так горестно и отчаянно, что я выскочил из дома.

Стоял грузовик, перекрывая путь. Лежала на асфальте собака, сбитая колесом. Кричал мальчик лет одиннадцати, ее хозяин.

Крови на мостовой не было, нет, крови не было.

Я подогнал машину, постелил тряпки в багажнике, положил на них собаку, и мы поехали к ветеринару.

Мальчик сидел возле меня, всхлипывал, даже поскуливал – слезы текли по щекам.

Этот ветеринар был мне знаком. Лечил нашего Кекса.

Осмотрел раненую собаку, спросил:

– Как звать ее?

– Чубчик.

– Кто хозяин?

– Я, – неслышно ответил мальчик.

Ветеринар запнулся на мгновение:

– У твоей собаки перебит позвоночник. Она парализована, и это неизлечимо.

Чубчик лежал на боку, глазом косил на мальчика. По коже пробегала мелкая зыбь. От головы к ногам.

Но не скулил, нет, он не скулил.

Мы молчали. Ветеринар молчал.

Потом сказал:

– Его надо усыпить. Чтоб не мучился. Тебе решать.

Мы вышли из комнаты, оставили их наедине. Мальчика лет одиннадцати и его собаку.

Ветеринар молча курил. Я стоял рядом.

Прошло минут пять. А может, больше. Там, в комнате, было тихо.

Мальчик встал в дверях, кивнул головой.

Ехали обратно. Не разговаривали. Он уже не плакал, строго смотрел в окно.

Так, должно быть, взрослеют.

А брат написал из Москвы: "Заходила Н.‚ у нее собачка потерялась. Сидела, плакала: одна осталась, совсем никого нет..."

11.Всякое разное…

…достойное упоминания.

"Написание писем теперь такая редкость! – удивлялся мой брат. – Старомодно‚ как зажигать свечи. Почти все любят говорить, и мало кто любит слушать, а с письмами наоборот: чаще любят получать письма, чем их писать. Почему бы так?.. Письмо сто сорок четвертое".

Он покупал в букинистических магазинах, за малые копейки, книги, журналы, учебники прошлого, рваные порой, без обложек и многих страниц – всё равно любопытно.

Когда брата не стало, часть его книг осела у меня.

Стоят на полках и приблудные книги, попавшие под крышу разными путями.

"Зеркало света", № 38. Сентября 17 дня 1786 года. "Перечень известий".

"Дания. Яков Бординг, бывший в Королевской службе 24 года… Когда умершего раздели, к удивлению всех нашлось, что это была девица. Зная таковые случаи, можно ли сомневаться о способности женского пола ко всем должностям, которые единственно с зависти присвоили себе гордые мущины?"

"Графиня из простых" – без даты, начала и конца. Завершение встречи нищей матери с дочерью-графиней:

"Не прошло и двенадцати часов, как старуха рыдала в великолепной спальне, над тюфяком Леди Энктель, и вот она издыхает на каменном полу своей комнаты… Прошло четыре часа, и она уже труп! А Леди Энктель избавилась от всякой заботы на счет своего родства и жила со своим супругом".

"Русско-еврейский письмовник", Варшава, 1875 год. Для тех, кто освоил русский язык не лучшим образом, с образцами писем на разные случаи жизни.

"Дражайший батюшка! С чувством величайшей радости спешу уведомить Тебя сим, что моя любезная супруга счастливо разрешилась вчера вечером от бремени прекрасным и здоровым мальчиком…"

"Литературный сборник", Петроград, 1914 год. Патриотические вирши первых дней Первой мировой войны:

И ты, и ты‚ о, Турция больная‚

Забыв урок не позабытых дней‚

Мечом обломанным воинственно махая‚

Шагнула за порог бушующих страстей…

"Арифметика в картинках. Для малюток от 6–8 лет". Москва, 1923 год, "Цена = 2 фунта хлеба".

"Библиотека деревенского театра", 1927 год.

Частушечная инсценировка.

Хор крестьян – желательно вприсядку:

Есть у нас кипиратив:

Нонче мертв, а завтра жив.

Над дверями лозунг в сажень,

За прилавком шиш посажен.

В инсценировке участвуют также телефон, радио, электромотор, трактор, аэроплан и прочие механизмы. У динамо-машины свой текст:

Я считаю обороты,