Второй раз майора Тырышкина

1

Как только стрелки на часах, висевших на стене, встретились на цифре десять, майор Тырышкин закрыл толстую потрепанную папку с делом, откинулся на спинку стула, потер покрасневшие глаза, с чувством потянулся и громко зевнул. В желудке предательски заурчало, напоминая о том, что с обеда во рту маковой росинки не было. Он взглянул на подоконник, на котором стоял стакан с остывшим чаем и лежал бутерброд, завернутый в промасленную салфетку, и брезгливо поджал губы. Подношение практикантки Эли, будь она неладна со своей заботой обо всех холостяках отделения. Скорей бы кто-нибудь завалил ее, что ли? И вступил в половую связь. И почаще, почаще, чтобы вступал, а то ведь не успокоится до конца практики. Уже совершенно невыносимо наблюдать эти кошмарные выплески кулинарной фантазии. Серьезно, хочется выхватить пистолет и расстрелять подоконник в труху. Но она же начнет укладывать свой продуктовый ужас прямо на стол. Тырышкин вздрогнул, вспомнив, как однажды пришлось спасать важные бумаги от жира. Сорвавшись, он накричал на Элю и, не обращая ни малейшего внимания на ее мгновенно задрожавшие губы и брови, заломленные домиком, выгнал из кабинета. А потом его вызвали на ковер к начальству, и долго объясняли, что хорошеньких девушек обижать не рекомендуется, даже если они законченные дуры.

— Зачем кричишь, Витя? — спросил напоследок Георгий Иванович. — Ты же не на допросе. Объясни Элечке куда ставить, и радуйся, что такая девушка тебе обеды носит. Эх, где мои тридцать лет, я бы с ней уединился в кабинете на часок-другой!

— Можно идти? — угрюмо глядя в сторону, спросил Тырышкин.

Ему было неловко, душно и хотелось курить.

— Иди. И смотри мне там, не срывайся. Ищи общий язык с коллегами, — начальник разрешающе махнул рукой, и уставился на экран монитора, вернувшись к прерванной партии в покер.

С тех пор пришлось терпеть каждодневный натиск практикантки. Тырышкин сцепил зубы, завязал волю в кулак и ... И все бы ничего, но в последнее время Эля повадилась оставаться поговорить. Садилась напротив, складывала руки с ярко накрашенными ногтями на коленях, оживленно квохтала о природе, погоде, распродажах в местном универмаге и кинопремьерах, томно вздыхала и кокетливо поглядывала из-под опущенных ресниц. Никакие ухищрения вроде красноречивого взгляда на часы, внимательного изучения дел и намеков на необходимость работать не помогали. Мало того, время беседы все увеличивалось и увеличивалось. Эля перла напролом с грацией носорога в брачный период, и Тырышкин постепенно начинал нервничать. В его ближайшие жизненные планы никакие амурные вопросы не входили, но попробуйте объяснить это девице с плотоядным брачным блеском в глазах. Не хватит никаких слов. Даже нецензурных.

Тырышкин отбросил мрачные мысли, встал, небрежно намотал на шею шарф, накинул черное кашемировое пальто, и, не застегиваясь, направился к выходу. Неожиданно открылась дверь, на пороге возникла Эля.

— Виктор Алексеевич, вы не проводите меня до дома? — жалобно спросила она и надула пухлые губы, став похожей на аквариумную рыбку. — Столько работы сегодня накопилось, не успела оглянуться, а уже одиннадцатый час.

— Твою мать! — мысленно выругался он. — Попросить что ли о переводе в другое отделение? Или заявить о сексуальных домогательствах? Нет, засмеют.

— Ну так что? Нам же, кажется, по пути.

— Провожу, — покорно ответил Тырышкин, решив срочно обдумать стратегию защиты от назойливой поклонницы.

Громко щелкнул выключатель, и кабинет погрузился в мягкую полутьму, скрадывающую очертания громоздкой мебели.

— В следующий раз останусь здесь ночевать, а ей скажу, что завален работой по уши, — он мысленно постучал себе по голове за недогадливость.

Но сказанного не воротишь - придется вести девушку домой и травмировать уши задушевной беседой.

Тырышкин обычно возвращался со службы затемно. Он любил свою работу, относился к делу ответственно, и потому укладываться в отведенные трудовым кодексом часы не получалось. Да и не хотелось, потому что дома его вот уже два года, как никто не ждал. Семейная жизнь не просто не удалась, она принесла сплошные неприятности. Тырышкин женился сразу после окончания милицейского училища, и первые несколько лет все было почти хорошо. Ничуть не хуже, чем у других. Яркая, бойкая, острая на язык Алена работала в торговле, и холодильник в доме был под завязку заполнен деликатесами и дорогим алкоголем. Правда, уже тогда она высказывала недовольство поздними возвращениями мужа с работы. И на такой тревожный звоночек стоило обратить внимание, но ему и в голову не могло прийти, что обычные женские жалобы могут вылиться во что-то большее. В конце концов все так живут. К тому же, занят был: получал высшее образование без отрыва от основной работы, продвигался по служебной лестнице, налаживал отношения с нужными людьми, ходил с друзьями на футбол и в сауну. Гром грянул, когда немного подросла дочка Света. Выйдя из декрета, Алена как с цепи сорвалась и пустилась во все тяжкие. Стала пропадать допоздна с подружками, приходила пьяная, запустила хозяйство и ребенка, влезла в какую-то аферу и набрала кредитов. Тырышкин молчал и ждал, когда она одумается. Но однажды ему сообщили, что его благоверная веселилась в баре с заезжим кавказцем, а потом уехала с ним в неизвестном направлении. Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения. Он отпросился со службы, забрал дочь из детского сада и отвел ее к теще. После вернулся домой, взял самое необходимое и ушел. Сразу подал на развод, и сделал все, чтобы ускорить дело. Первое время жил у друга, и по возможности избегал встреч с Аленой, которая вознамерилась выяснить отношения и попутно навесить на него выплату по кредитам. И у нее все получилось бы, но помогли сослуживцы. Вызвали его бывшую жену повесткой в отделение, и намекнули на вероятность заведения уголовного дела за обнаружившуюся недостачу в магазине, где она работала продавцом. В тот же день Алена уехала, забрав дочь с собой, и по информации из надежных источников - осела в соседнем городе. Тырышкин вернулся в опустевшую квартиру, снова ходил на службу, питался всухомятку, выпивал с коллегами после работы, деньги для дочери заносил бывшей теще, пользовался услугами проститутки Раисы, которая по знакомству делала приличную скидку, и не подпускал к себе женщин. Ни порядочных, ни гулящих. Он твердо решил, что одного раза было более, чем достаточно. О том, почему это случилось именно с ними, и возможно ли было что-нибудь исправить, не задумывался, отбросив любые мысли о прошлом. И вот теперь какая-то Эля нагло и беспардонно лезет в его спокойную упорядоченную жизнь со своими бутербродами и кокетливыми взглядами. Это безобразие следовало как можно быстрее пресечь.

В город наконец-то, хотя и с большим запозданием, пришла весна. Тускло светили уличные фонари, словно соревнуясь с ущербной желтой луной, мигавшей в просветах рваных облаков, под ногами чавкала мешанина из грязи и талого снега, таяли сосульки на крышах, по подворотням завывали оголодавшие без любви коты. Эля висла на руке и громко взвизгивала от каждого шороха и звука из темноты. Тырышкину очень хотелось толкнуть ее в лужу и скрыться за ближайшим поворотом, но он сдерживался из последних сил, понимая, что тогда отдельными взвизгами не отделаешься. Да и не годится вести себя по-детски.