Советские поэты оказались в первых рядах движения сторонников мира. Они принимали непосредственное активное участие в сплочении прогрессивных сил, чтобы предотвратить угрозу новой мировой катастрофы. Их творчество было прямым продолжением общественной деятельности. Стихи и поэмы Н. Тихонова, М. Бажана, А. Суркова, К. Симонова, М. Турсун-заде, Н. Грибачева, А. Малышко, П. Бровки и других советских поэтов разоблачали происки империалистической реакции, раскрывали красоту и величие подвига во имя мира и свободы народов. Пламенное слово советских поэтов о мире и счастье людей на земле находило широкий отклик в сердцах миллионов.

Написанный Л. Ошаниным (музыка А. Новикова) «Гимн демократической молодежи мира» облетел все континенты и до сих пор поется на десятках языков. Огромное мобилизующее воздействие его на молодежь всей земли трудно переоценить.

В поэзии первого послевоенного десятилетия дали себя знать и некоторые связанные с культом личности обстоятельства внутреннего развития, получили распространение резонерские, выспренние, ходульные сочинения, но не они определяли лицо советской поэзии. В лучших созданиях этих лет нашли отражение думы и заботы народа о завоевании прочного мира, о счастье жить и трудиться свободно, вдохновенно- для себя, для человечества, для будущих поколений. Пафос труда и созидания 40-х годов сильным эхом отозвался в стихах и поэмах о человеке, преобразующем землю, строящем дома и мосты, поднимающем целину и выращивающем хлеб.

Уже в начале 50-х годов в поэзии назревает предчувствие перемен, предчувствие обновления. Как чуткий барометр, она улавливает малейшие атмосферные колебания и доверчиво открывается навстречу новому. «Что-то новое в мире. Человечеству хочется песен…» — это ощущение передает Л. Мартынов. Обозначится оно в лирике всех братских народов. Обозначится, чтобы неудержимо, мощно проявить себя во второй половине 50-х годов. Жажда обновления станет внутренней движущей силой поэтического развития. Нравственное возвышение человека раскроет новые резервы могущества личности.

Идейно-тематические направления первых послевоенных лет не потеряют своего значения, своей актуальности, но новую силу убеждения привнесет в них личная окраска, конкретность нравственной программы лирического героя, отражающей мировоззрение стоящего за ним поэта. Сущность новой нравственной программы лаконично и точно выражена в известных строках А. Твардовского из поэмы «За далью — даль»:

Твардовский выразил здесь стержневую идею нравственного обновления общества в 50-е годы, выразил с достоинством и самообладанием, которое было одним из важных условий для непредвзятого, неторопливого осмысления самых запутанных и противоречивых явлений прошлой жизни, тем более что они еще свежи были в памяти народа.

И здесь, на этом этапе общественного развития, А. Твардовский сыграл выдающуюся роль в формировании идейно-нравственных принципов советской поэзии. Его «сибирские» стихи и поэма «За далью — даль» определили также важнейшие тематические направления поэтического развития 50- 60-х годов.

Первое из них — это масштабное, широкое постижение современной действительности в исторической перспективе, с показом крупным планом одного человека и массы людей, запятых в социалистическом строительстве. Поиски нравственной устойчивости, характерные для поэзии тех лет, в поэме и лирике А. Твардовского получают психологическое обоснование.

Пафос движения, действия, перемен всегда возвышает поэзию. А. Прокофьев в конце 50-х напишет свою лучшую, может быть, книгу «Приглашение к путешествию». Ринется за убегающей далью горизонта М. Светлов. Даст простор своей неуемной фантазии Л. Мартынов. Широко распахнет душу перед прекрасным М. Рыльский. О мужестве и человечности с драматическим напряжением будет писать К. Кулиев. Тревога за человечество пронижет стихи М. Турсун-заде. С ним уже начнет перекликаться Э. Межелайтис, его грозная символика взывает к разуму и совести. У А. Твардовского мотив дороги, скрепляющий воедино «За далью — даль», дает возможность запечатлеть, отразить эти перемены и во внешнем облике социалистической державы, и во внутреннем состоянии лирического героя. Пространственный эпический охват событий объединяет в одном целом Восток и Запад, всю Россию, ее прошлое и настоящее:

Строки эти предшествуют главе «На Ангаре», воссоздающей трудовой подвиг строителей гидростанции, показывающей, как героическими усилиями людей меняется облик страны, как рождается «иная красота» взамен прежней и покоренная стихия становится на службу человеку. Глава «На Ангаре» — эта поэма в поэме — относится к лучшим поэтическим страницам о социалистическом строительстве.

Другое важное идейно-нравственное направление, где слово А. Твардовского оказалось глубоко взвешенным и задало тон трезвой аналитической ретроспекции, обозначилось в главах поэмы «Друг детства» и «Так это было». Поэт выдвинул нравственный критерий — верность жизни:

Предельная искренность, сдержанность и достоинство, готовность вступиться за честь народа и государства и глубокая вера в народ составляют стержень лирического характера и делают его привлекательным для читателей всех возрастов.

Важнейшей приметой поэтического развития на этом этапе было появление большой, шумной, разнородной и талантливой группы молодых поэтов. Даже не группы — целой плеяды. Пожалуй, только после революции и гражданской войны так единовременно и в таком изобилии шли в поэзию молодые таланты.

Молодежь 50-х годов пришла в поэзию на волне общественного энтузиазма, в период динамического обновления жизни и роста самосознания советского народа, внушительных успехов на фронте социалистического строительства, в период, когда проблема человек и масса, личность и коллектив была одной из главных, если не главной, в нравственной жизни общества.

Поэтическая формула А. Твардовского об ответственности человека «за все на свете» прозвучала в конце 50-х годов. Она выражала то, чем жило общество в эти годы, что выделяло человека, личность из массы. С этим же пришли в поэзию и молодые, но их декларации были менее взвешенными, по-юношески вызывающими («Кто мы — фишки или великие?» — риторически провозгласил А. Вознесенский, конечно же, не сомневаясь в том, что- «великие». «Будем великими», — призывал Е. Евтушенко).

Гневно отвергая унижающую человеческое достоинство формулу «винтика», утверждая личность, право и обязанность человека отвечать за себя и за все происходящее в мире, молодая поэзия вдохновлялась идеей нравственного максимализма. Повышенный спрос к человеку — сочетание доброты, внимания, любви и нежности с суровой требовательностью и аскетическим самоограничением («Добро должно быть с кулаками», — крылатой стала строчка Ст. Куняева) — существенно изменил нравственный климат в поэзии.

Однако не обходилось и без серьезных потерь, — у медали была другая, оборотная сторона. В стихах некоторых молодых высокие нравственные требования к личности не распространялись на себя; эгоцентризм, парадоксальность и свобода от моральных обязательств, нигилистическое отношение к прошлому создавали им ореол независимости и исключительности.

В таком противоречивом комплексе складывался лирический характер, выражающий свое время. Этому характеру нельзя отказать в активности, боевом темпераменте, целеустремленности, но иногда его подводили горячность, юношеская неуравновешенность, поспешность и категоричность в суждениях, недостаток даже простого житейского опыта, не говоря уже об опыте общественном, социальном.

Поэзия, в том числе и молодая, с честью вышла из трудного испытания. Оказавшись на гребне общественного бытия, она в немалой степени способствовала нравственному и духовному возвышению человека.