Первой его узнала бабушка. Он стоял в солдатской форме, с чемоданом в руке и с вещмешком за плечами, не-решительно оглядывая двери и не зная, в какую войти.

Из окон на него с любопытством смотрели соседи. Ба-бушка схватилась за сердце, зачем-то стала ощупывать себя, поправила пучок волос, собранный на затылке, и все это на ходу, вываливаясь на улицу, на, ставших вдруг непослуш-ными, ногах.

- Пашенька, сынок! - с каким-то всхлипом выдохнула она и повисла на дяде Павле, и обмякла вдруг, сразу осла-бев. Дядя Павел подхватил ее, прижал к себе, гладил по го-лове и тихо повторял: "Мама! Родная моя!"

Следом за бабушкой выскочила мать с Олькой. Олька узнала брата, но стояла в стороне, не решаясь подойти.

Из квартир стали выходить соседи, и бабушка, оду-ревшая от счастья, сквозь слезы объясняла: "Сын, Паша вернулся!"

Мать внесла вещи в квартиру и, оставив их в прихо-жей, служившей и кухней, провела дядю Павла в зал, уса-дила на диван, села сама, но тут же вскочила.

- Ой, да что же мы! Тебе ж умыться надо с дороги, - спохватилась мать и потащила дядю Павла к умывальнику, достала из комода чистое полотенце и стояла, смотрела, как по пояс голый брат фыркает, разбрызгивая воду, обдавая себя из сложенных лодочкой ладоней, и шумно хлопая подмышками. Был дядя Павел худ, и лопатки по-детски выпирали, натягивая кожу так, что, казалось, вот-вот по-рвут ее. Бабушка, зажав рот рукой-горсточкой, с жалостью глядела на сына, а когда он повернулся к матери за поло-тенцем, глаза ее споткнулись о бледный до поганочной го-лубизны, какой-то прозрачный и непрочный шрам. Я ко-жей ощутил ту физическую боль, которую почувствовала бабушка и которая, должно быть, сразила ее Павла, и те-перь завыла в голос, запричитала. Мать захлопотала вокруг бабушки. Дядя Павел растерялся:

- Да что ты, мам? Живой ведь вернулся, - стал он не-ловко успокаивать бабушку.

Мать затолкала бабушку в зал и недовольно выговари-вала:

-Ну, хватит, хватит! Как по покойнику, ей богу!

Бабушка скоро успокоилась. Когда, застегивая на ходу гимнастерку, в зал вошел дядя Павел, моя мать опять засуе-тилась.

- Мам, почисти картошки. Небось голодный? - повер-нулась она к брату.

- Да нет, я перекусил в буфете с одним приятелем.

Ну, тогда ладно. Я сбегаю за Юрием Тимофеевичем, может пораньше уйдет с работы. Ты хоть Юрия Тимофее-вича помнишь?

- Помню,- кивнул дядя Павел.

Мать обернулась скоро. Она достала из хозяйственной сумки бутылку водки с коричневой сургучной головкой, по-ставила на стол и, весело посмотрев на брата, пошла на кухню помогать бабушке.

Пришел отец. Дядя Павел стоял, опустив руки и рас-тянув губы в застенчивой улыбке. Он не знал, как теперь обращаться к отцу, и от этого чувствовал неловкость. Я помнил, что до войны он звал отца дядей Юрой, слушал с открытым ртом и ходил за ним собачонкой. Конечно, тогда он был пацаном, а теперь сам мужик. Говорят, что на войне за год три идет. Тогда дяде Павлу сейчас, считай, за три-дцать.

- Ну, давай обнимемся что-ли, герой! - отец обнял дя-дю Павла, и они расцеловались,

- Возмужал, посуровел,- отметил отец, разглядывая дядю Павла.- Видно, что пороху понюхал.

- Пороху понюхал!- серьёзно согласился дядя Павел. Глаза его сразу потускнели, ушли в себя, и он стал похож на умудренного жизнью старика.

Отец взял дядю Павла за плечи, усадил на диван и, покрутив в руках бутылку водки, одиноким реквизитом стоявшую на столе, сказал:

- Давай-ка по маленькой, пока женщины обед сообразят.

Он принес из кухни два граненых стакана и миску с огурцами, налил по-чуть водки.

- Ну, за то, чтоб больше войны не было.

Они выпили.

- Хороши огурчики, Тимофеич! - неожиданно нашел форму обращения дядя Павел.

- Со своего огорода,- похвастался отец. - Нам нарезали пять соток, здорово выручает. Семья-то: нас трое, да детиш-ки. Не знаю как бы мы без огорода.

- Я как устроюсь, мать с Олькой возьму,- сказал тогда дядя Павел.

- Ну, это ты брось! - обиделся отец. - Разговор не об этом. Всем сейчас тяжело.

- Да нет, Тимофеич,- смутился дядя Павел. - Я не в обиду. Хочу, чтоб мать со мной жила.

Вошла бабушка с кастрюлей подогретых щей. Мать поставила на стол селедку, сало, принесла в большой миске дымящуюся, целиком отваренную картошку.

Уселись за стол, дядя Павел остался с отцом на диване. Разлили водку: мужчинам в стаканы, женщинам в гране-ные рюмочки.

Мы с Олькой пили из чайных чашек квас. Мать стала наливать в тарелки щи. Отец встал со стаканом и сказал, обращаясь больше к бабушке:

- Ну, мать, дождалась! И война кончилась, и сын жи-вой вернулся. Давайте до дна, за встречу.

Пока ели щи, молчали, только алюминиевые ложки звякали о тарелки. От второй рюмки женщины отказались, и мужчины допили водку одни. Насытившись и чуть захме-лев, заговорили.

- Тимофеич, я по последнему письму понял, что ты за границей был?

- Был,- подтвердил отец. Усмехнулся и добавил: - Да чуть там совсем не остался.

- Это как? - не понял дядя Павел.

- Долгая это история, Паша. Я стараюсь не вспоминать, - отец поморщился как от зубной боли, но, поймав вопроси-тельный взгляд дяди Павла, неохотно стал рассказывать:

- Сопровождали мы груз через границу и попали в за-саду диверсионной группы. Я чудом выжил. Считай полго-да в госпиталях валялся. Два месяца в Тегеране, три - в Аш-хабаде... А сейчас приступы донимают. Голова.

- Ой, Паш, как я с ним намучилась,- плаксиво отозва-лась мать. - Ведь как приступ начинается, на стенку лезет. Если б не Вовка, давно бы в Кишкинку попал. Потому и "скорую" боюсь вызывать. Как-то раз, когда Вовку где-то с ребятами носило,- мать строго посмотрела в мою сторону, - вызвала, а его в Кишкинку отвезли. Спасибо, сама с ним по-ехала, да еле уговорила, чтобы отпустили, да расписку за-ставили писать, что, мол, несу ответственность. Потом уж Вовка, слава богу, явился... Там не разбирают, нормальный ты или ненормальный. Глаза-то в это время безумные. По-пробуй, вытерпи такую боль!

- А Вовка-то что? Чем Вовка-то помогает? - спросил дядя Павел.

- Да лечить он руками, Паш, может. Способности у не-го такие. Руки излучают какое-то тепло особое, - зашептала мать.

- Это что ж, колдовство какое, вроде как знахарь?- удивился дядя Павел.

- Дар это божий, сынок. Господь ему послал,- вмеша-лась бабушка и прочитала на память елейным голосом: "Придя в дом Петров, Иисус увидел тёщу его, лежащую в горячке, и коснулся руки её, и она встала и служила им".

- Мам, опять ты с глупостями своими, - осадила мать бабушку.

- Это не глупости, это Евангелие от Матфея, - усмех-нулся отец.

- Попом бы тебе, Юрий Тимофеич, быть. И Библию, и Евангелие знаешь,- одобрила бабушка. Она робела перед отцом и обращалась к нему не иначе как Юрий Тимофее-вич. Юрой отца называла только мать, но в третьем лице тоже звала по имени-отчеству. Был он намного старше ма-тери и относился к ней со снисходительностью старше-классника к младшему.

- Нет здесь никакого колдовства, Павел,- повернулся к дяде Павлу отец. - Это научный факт. В научной литературе описаны случаи исцеления с помощью рук, которые явля-ются источниками энергии. Более того, все мы - и я, и ты - обладаем этой энергией. Только некоторые люди обладают этой энергией в большей степени.

- Сынок, подержи руки над цветами,- попросил меня отец.

На этажерке с книгами в двухлитровой банке стояли тюльпаны. Их головки уже закрылись, будто цветы пригото-вились к ночному сну. Я с большой неохотой вылез из-за сто-ла и подошел к этажерке, потер руки одну о другую. Сухие ла-дони прошуршали смятым листом бумаги. Я стал гладить цветы, не прикасаясь к ним. По комнате разнесся легкий за-пах свежести. Бутоны зашевелились и стали распускаться. Дя-дя Павел как зачарованный смотрел на тюльпаны.

- Как же так, Тимофеич, я не понял? - вымолвил сби-тый с толку дядя Павел. - Он их даже не трогал.