- Давайте гильзы, - протянул руку Монгол. Мы с Кап-лунским отдали ему несколько гильз, он бросил их в костер. Смотри, не вздумай бросить патрон! - предупредил Монгол. - Хорики бросили, Веньку чуть не убило. Хорошо, пуля только щеку царапнула. И то крови сколько было. Немного бы в бок и хана, поминай, как звали.

Обжигаясь, ели картошку, скупо посыпая солью, вы-грызая горелые корки до сажи.

Раздался глухой хлопок, будто лопнула электрическая лампочка, потом второй, третий и затрещали разом нагре-тые в костре капсюли гильз.

- Все, салют окончен, довольно произнес Монгол, когда хлопки прекратились. - Давайте теперь потрошить патроны.

Мы нашли железки, камни и стали выбивать пули из патронов. Монгол с Мотей-старшим трудились над патро-нами из бронебойных ружей, где пороху было больше.

- Осторожней, не попади кто по капсюлю, - строго ска-зал Монгол. - Так пальцы и оторвет.

- Мишка, смотри! - Каплунский держал в одной руке патрон, в другой мятый клочок бумажки.

- Я этот патрон нашел, когда собирал гильзы. Пулю отбил, а порох не высыпается, я стал ковырять сучком и вы-тащил. Вроде записка.

Мы обступили Каплунского! Мишка Монгол взял бу-мажку в руки. Она была запачкана землей по краям изгиба, на одной стороне проступали расплывшиеся в нескольких местах чернила букв, написанных химическим каранда-шом:

"...рощайте... овар... ументы.... копа... удем... бит...о ... посл... ван. Юр..." - с трудом по складам разобрал Мотя. За-писка пошла по рукам.

- "Прощайте товарищи, документы закопали, - пере-вел Каплунский.

- А что такое "удем бит посл" и "ван Юр"?

- Наверно, "будем убиты"... не понятно. "ван Юр" - это Иван, Юра. Во-первых, слова последние, во-вторых, второе слово сразу после первого без точки начинается с большой буквы, - расшифровал Самуил Ваткин.

- Молоток, - похвалил Пахом.

- А где закопали-то? - захлопал глазами Семен. Все за-смеялись.

- Дурной ты, Сеня, - сказал Армен. - Что на клочке бу-маги напишешь? Да и времени у них не было расписывать. Один, наверно, отстреливался от фашистов, а другой в это время писал.

- Где еще можно закопать? - стал рассуждать Монгол. - Там же, в траншее.

- Может, поищем? - предложил Пахом.

- Думаешь, это очень просто? - усмехнулся Мотя-старший.

- Не, пацаны. Айда домой. Теперь хоть бы дотемна дойти. Небось уж ищут.

Витька мрачно сплюнул в потухший костер. Его на-строение невольно передалось нам, и мы притихли.

- Место мы запомнили. Возьмем лопату и придем сно-ва, - пообещал Монгол, но мы без особого энтузиазма вос-приняли его слова.

- Каплун, давай сюда патрон и записку.

Каплунский скорчил недовольную мину и попытался возразить, но Монгол выхватил у него записку.

- Давай, давай. У меня целей будет.

Он аккуратно свернул записку по старым сгибам и снова засунул ее в гильзу.

Домой мы шли быстрым шагом и почти всю дорогу молчали. Уже совсем стемнело, когда мы подходили к дому. За квартал нас встретили хорики.

- Ну и влетит вам, - радостно сообщил Венька.

Наши и без того кислые физиономии вытянулись еще больше,

- За что влетит-то? - неуверенно спросил Пахом,

-`Зато, чтоб не ходил пузатый, - ехидно заметил Вовка Жирик. - Все знают, что вы были в лесу.

- Откуда знают-то? - проговорился Семен.

- Бабки видели, как вы кодлой шли к Московской ули-це с сетками.

- Сетка была только у меня, - полностью выдал нас Монгол.

Первым увидел свою мать Пахом. Он втянул голову в плечи и как-то спотыкаясь, кругами пошел в ее сторону. Ни слова не говоря, тетя Клава влепила ему мощную оплеуху, и он с громовым ревом влетел в калитку. Пока я плелся к сво-ему дому, я слышал, как в ответ на крик матери, что-то буб-нил Мишка Монгол, и тоненько на одной ноте гундосил Мотя-младший. Меня мать крепко охватила за руку и, цеп-ко держа, повела домой.

- Ну, отец с тобой поговорит, - пообещала мать.

Вот как раз отца я и не боялся. Перед ним я чувствовал скорее стыд, чем страх. С отцом мы ладили, и он понимал меня. В конце концов, я был просто мальчишкой, и со мной время от времени случались всякие истории.

На этот раз, после неприятного объяснения с отцом, мать настояла, чтобы я никуда не выходил и недельку по-сидел дома.

После этого мне больше ничего не оставалось, как за-няться чтением.

Наша домашняя библиотека помимо книг по истории, философии религий, и самих религиозных книг, давнего увлечения отца, от Библии и Евангелия и нескольких томов "Четьи-Минеи" дореволюционного издания, где содержа-лись описания жития святых, до атеистических, типа "Бог Иисус" Андрея Немоевского, переведенной и изданной в Петербурге уже в 1920 году, регулярно пополнялась лите-ратурой вроде "Экстрасенсорное восприятие" Р.Райна, "Физико-химические основы высшей нервной деятельно-сти" Л.П. Лазарева, "Неврогипнология" Дж. Брайда и мас-сой других, дореволюционных и довоенных, переведенных на русский язык, и отечественных книг.

В этих книгах отец искал ответы на вопросы, касаю-щиеся моих "психических отклонений", хотя я сам, при-знаться, не сильно тяготился тем, что слышу звуки, которые не слышат другие, а над цветами вижу радужное свечение.

Я иногда смотрел эти книги, но, честно говоря, ничего не понимал: что-то о процессе принуждения чужой воли, о физической энергии, о том, что все виды материи обладают физиологической энергией, о том, что почти все мы обла-даем экстрасенсорными способностями, и так далее. Все научно и неинтересно.

Я нашел "Мадам Бовари" Гюстава Флобера. Мне было очень любопытно узнать, что в ней такого, что мать проре-вела над ней весь день. На десятой странице я чуть не за-снул, положил книгу на место, взял "Трех мушкетеров" Александра Дюма и ушел в нее с головой...

Мне снился странный сон. Что-то неясное, иногда раз-личимое, иногда смутное, словно подернутое пеленой. Тан-ки, взрывы, солдаты суетятся вокруг пушек. Все это виде-лось словно в тумане. И скорее это даже было не действие, а ощущение, что идет бой. Но в какой-то момент яркая вспышка выхватила одно место, и меня словно бросило в окоп на опушке леса. Я оказался среди солдат, и бой стал сразу реальностью.

На нас шли танки. Солдаты стреляли из противотан-кового ружья, потом били из пулемета по пехоте. И, каза-лось, что бой длится вечно. Их осталось двое, и один был ранен в голову. Пуля скользнула по волосам, содрала кожу, и кровь обильно текла, заливая глаза. Перевязался только тогда, когда отступила в очередной раз пехота. А до тех пор стрелял, вытирая глаза рукавом грязной и потной гимна-стерки. Уже молчали фланги, но они не могли отступать, потому что отступать приказа не поступало. Сейчас опять пойдут танки. Раненный вырвал из маленькой записной книжечки листок, свернул его пополам, разорвал и стал пи-сать химическим карандашом, часто слюнявя его. Потом свернул клочок бумаги в несколько раз, засунул в пустую гильзу и заткнул пулей, выбитой из целого патрона, что-то беззвучно сказал товарищу, и тот вынул из кармана доку-мент и протянул его раненому. Теперь танки обходили их, и бой шел уже где-то за лесом, а на них двигались во весь рост черные фигуры, презирающие смерть и готовые смести, раздавить и разметать эту последнюю непокорную точку усмиренного пространства, все еще изрыгающую раскален-ный свинец, и это был конец ...

Танки, пушки, люди стали стремительно уменьшаться, и я завис над всей этой панорамой, наблюдая, как подерги-вается дымкой, растворяется и уплывает мой сон.

Дядя Павел. Встреча. Последствие ранения. Я лечу дядю Павла. Невеста дяди Павла.

Дядя Павел пришел с фронта год назад, и я впервые увидел его мужчиной, потому что на войну он ушел в сем-надцать лет, и ему тогда было всего на три с половиной года больше, чем мне теперь...