Княжны Любомирские рассказывали, что еще на Рождественском костюмированном балу у графини Шереметьевой Аристарх Сабуров произвел фурор. В отличие от многих разряженных гостей, он отдал дань костюмированному балу только бархатной черной полумаской, которую, впрочем, вскоре снял, засунув во фрачный карман и больше о ней не вспоминал. Девицы внимательно оглядывали молодого красавца, но он, уединившись в углу гостиной с членом Государственного совета генерал-адъютантом Гемариным, о чем-то долго беседовал с ним, а после направился на ужин - за стол английского военного атташе полковника Жерара и шведского посланника Рейтершельда.

   Дочь обер-гофмейстера князья Волконского и княжна Барятинская несколько раз прошли мимо, но замечены не были. Наталия, дочь графини Сперанской, и сестра княгини Шаховской, Татьяна Мятлева, лорнировали красавца и осторожно осведомлялись о нём. Лилия, дочь графини Шереметевой, и Анна, дочь графини Нирод, обмахиваясь веерами, не спускали с него глаз. Увы, время после ужина Аристарх Сабуров провёл за вистом с товарищем министра иностранных дел тайным советником Шишкиным, испанским посланником графом Виллагонзало и графом д'Аспремоном, а незадолго до конца бала исчез...

   Лидия жадно выслушивала все, что о нем говорили, но по-прежнему ничего не понимала. Княгиня Палецкая, заметив страсть девицы, всё же попыталась осторожно ее образумить.

   -И не думай даже, Лидия, пути не будет. Видала я уже такие глаза у мужчин...

   Лидия презрительно сморщила носик: тетка угадала слишком много, однако племянница тут же поспешила разуверить Марию Вениаминовну.

   -С чего вы взяли, тетя? Нужен он мне, как же!

   -А то я первый день на свете живу...- тетка не любила, когда её считали безмозглой дурой, и справедливости ради надо отметить, дурой отродясь не была, - не пялься на него, Лидия, такие мужчины счастья не приносят.

   -А какие приносят?

   Княгиня, удивившись, что та задала ей вопрос, а не выскочила, как обычно, из комнаты, внимательно оглядела Лидию. Высока и элегантна. Волосы редкого цвета выбеленного льна и нежная кожа великолепны, черты правильны, лицо невозмутимо-спокойное - ни восторга, ни возмущения не прочесть. Лидия была редкой красавицей.

   Рассмотрела княгиня и молодого Сабурова. Если это не бес, а человек... Княгиня попыталась оценить Сабурова, как мужчину, отметила ум и хладнокровие, невозмутимую сдержанность и внутреннюю сосредоточенность, скользящую в ледяном отблеске отороченных по краю болотной кромкой глаз. Непрост, очень непрост. Но не скажешь же заносчивой юной девице, что такой мужчина вовсе не для неё? Не поймет-с. Но вопрос, заданный племянницей, требовал ответа. Какие мужчины приносят счастье? А это как раз, дорогая моя, зависит от женщины. То, что осчастливит одну, у другой костью в горле застрянет. Однако, если мозги у мальчишки такие, как ей показалось, едва ли он удостоит тебя, Лидочка, вниманием. Да и будут ли для такого что-то значить женщины?

   Тем не менее, беды племяннице тетка не хотела.

   -Лидочка, тебе нужен человек помягче. Тонкий, душевный, чтобы понимал женскую душу...

   Лидия вздохнула. Слова тетки звучали просто издевкой. Почему она, признанная красавица, не может заполучить в мужья Сабурова? Тетушка же, не слыша возражений, продолжала.

   -Лучше предпочесть разумного и спокойного человека какому-то принцу из сказки.

   Лидия смерила тетю внимательным взглядом и снова ничего не сказала.

   -Такой же, как Сабуров, - тетка вздохнула, - это лунный свет на воде, блеск фейерверка. Это не для семьи, поверь, милочка.

   Однако, все теткины увещевания, как водится, пропали втуне.

   Вторая авторская ремарка.

   Однако, если уж признали мы видение господина Бартенева истинным, не пора ли нам определиться и с нечистью? Ведь беда господина Корвин-Коссаковского проистекала во многом от того, что неоткуда было почерпнуть ему понимание сути инкубов. Между тем, согласно каббале, демоны по желанию своему могут быть недоступны человеческому восприятию, и, по Нахманиду, являются они изнанкой Божественной эманации, книга же Зохар, возводит происхождение демонов к союзу между людьми и силами бесплотными, которые стремились обрести телесный облик, сожительствуя с людьми. Согласно той же книге Зохар, души совращенных ими порочных людей после смерти сами становятся злыми духами, а лурианская каббала говорит о них как о "клиппот", шелухе мироздания... Занимались демонами и христиане, но последний, кто в них глубоко разбирался, Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, чаще именуемый Парацельсом, умер без малого за три сотни лет до рождения Корвин-Коссаковского.

   Но что нам вся эта теория? Она, как сказал когда-то коллега Клодия, демон Мефистофель, всегда сера и скучна, и только древо жизни зеленеет пышно, трепеща на майском ветерке клейкими листочками. Поэтому оставим мудрые трактаты и вернёмся к нашему повествованию, лишённому всякого теоретизирования. Теперь пора обронить пару слов и о тех, кого так настойчиво и тщетно искал Корвин-Коссаковский.

   Клодий Сакрилегус, скажем по-свойски, редкой был гадиной, причём это не раз отмечал даже его товарищ, упырь Цецилий Профундус, который, как станет явственно из дальнейшего, ангелом тоже куда как не был. Не стоит определять место инкуба Клодия в иерархии демонов, для разумных вполне достаточно будет упомянуть, что происходил он из древнего и уважаемого рода римских ламий, и не последним был в рядах пакостников-совратителей девиц. В России он оказался в екатерининские времена, попав туда в качестве любовника одной итальянской певички, да так и остался здесь, полностью натурализовавшись. Был подлец оный не просто притягателен, а вызывал у женщин непреодолимое влечение, доводящее его жертв до умопомрачения. По нему сходили с ума, писали ему записки кровью, из-за него стрелялись и вешались. Клодий же методично записывал влюблённых в него дурочек в особый реестр и от души хохотал. Впрочем, нет. Тут мы маху дали. Он просто хохотал.

   Души же у него не было, ибо был он, как уже сказано, нежитью.

   Что сказать о Цецилии? Рода он был римского, старого и уважаемого - жрецов Эмпузы, жил в краях теплых, да вот беда, в составе Четвертого корпуса генерала Богарне влетел во время наполеоновского похода, не подумав, в эту мерзкую Россию. Нет, вначале-то в армии неплохо было, крови - залейся, но чем дальше в лес, тем больше болот. Тут-то и попался он в руки каким-то бесноватым пейзанам, что поймали его во время ужина да, повязав, швырнули в топь, обозвав его, уважаемого вампира, мерзким упырем. Впрочем, осмотревшись, Цецилий чуть успокоился. Жить и тут можно было. С годами он перебрался в столицу этой холодной империи, нашел сородичей и совсем обрусел. При этом со временем вкусы его утончились, и если раньше жрал он всё, что под зуб подворачивалось, то теперь, под влиянием дружка и соплеменника Клодия Сакрилегуса, стал гурманом и предпочитал кровь юных девиц, остальным же - высокомерно брезговал.

   Что касалось Постумия Пестиферуса, то ни в крови, ни в девицах он вовсе не нуждался, был особым видом нежити, именуемой пустотой. У него и обличия-то своего не было, ходил он в вечных личинах. Был он подлинно "клиппот" - шелухой мироздания, заражал пустотностью как чумным дыханием и, заболев пустотой, человек терял лучшие годы, отдавая их услаждающим пустым грехам, суете праздности и пошленьким мелодиям, иногда - унылому заблуждению пустозвонной мысли, а порой - утолению бессодержательного любопытства и туманным мечтаниям. Иной раз пустота - и это была лучшая из его трапез, - приводила жертву к отчаянному выстрелу в висок или к перилам моста. И точно, как от чумы, выживали от его дыхания единицы...

   Постумий, в отличие от сластолюбивого Клодия и прожорливого Цецилия, натурой был бестрепетной и спокойной, даже ленивой. Сам он любил забавляться наблюдением за разбегающимися на воде кругами, любоваться на облака, а еще - часто вглядывался в бездну. Но она этого не любила. Он пугал её.