— Спасибо тебе, — сказал он. — Спасибо за добрые чувства.

— А тебе спасибо за то, что ты заговорил со мной на «ты», — сказала она.

Они помолчали, с улыбкой глядя друг на друга.

— Ты знаешь, что самое важное для центра нападения?

— Оттягивать среднего полузащитника в глубину и оттуда…

— Слишком сложно! — прервала его она. — Самое важное для центра нападения — вести вперед, атаковать, непрерывно бороться за победу своей команды. Это требуется сейчас и от тебя, товарищ центр нападения! Атаковать, бороться за чистоту своего имени, возвращать потерянное доверие. Не пожимать плечами и не говорить «мне все равно». Если тебе было не все равно, когда ты боролся за победу «Академика», как же необходимо воевать и бороться за победу теперь, когда дело касается такого большого открытия, — она понизила голос, — берилла!

Ему снова захотелось сказать ей что-нибудь хорошее, что-нибудь очень красивое и теплое, но хорошие слова никак, ну никак не приходили ему в голову. Он вообще не был красноречив, не умел говорить гладко, и у него в запасе не было красивых слов. Но в этот вечер и то, что он запомнил из книг, куда-то испарилось и решительно не хотело возвращаться.

— Человек всегда учится, — сказал он. И, сообразив, что это плохая и шаблонная фраза, вздохнул и снова поднял руку, чтобы открыть пошире ворот рубашки.

— Тебе пора спать, — улыбнулась ему девушка и подала руку.

А он крепко сжал ее, и Елена едва не вскрикнула от боли.

— Знаешь, — сказала она, — наш картограф разлегся на моем месте. — И, украдкой взглянув на него, добавила: — А мне очень не хочется его будить!

— И не надо, — быстро согласился Андрей. — Пусть спит. Ты устроишься у меня. Иди!

Он занял свое место в углу, у окошка, а она села рядом, расправила юбку и закрыла глаза.

На станции Н. бригада сошла с поезда. Светало; прохладный ночной ветерок, дувший с моря, утих; небо на востоке стало бледно-розовым.

Слева от железнодорожной линии расстилалась равнина. Кукуруза, подсолнечник, вспаханное жнивье, редкие рощицы — все как будто еще спало, прикрытое кое-где легким прозрачным утренним туманом.

На юге, по ту сторону линии, горизонт закрывали лесистые холмы, и на верхушках самых высоких из них уже дрожал чистый серебряный свет летнего дня.

Вылю Власев подошел к багажу, вытащил записную книжку и проверил один за другим все ящики с инструментами, палатками и резервными материалами. Убедившись, что все в полном порядке, он привычно сдвинул на затылок шляпу, потер руки и взглянул вслед ушедшему уже поезду. Потом перевел взгляд на дежурного стрелочника — невысокого коренастого дядю, который неподвижно стоял у станционного фонаря и, вытянув шею, рассматривал их группу. Он поманил его пальцем и ободряюще улыбнулся. Когда стрелочник нерешительно подошел поближе, Вылю Власев внезапно вытащил из глубокого кармана своей кожаной тужурки круглую металлическую коробочку с нарисованным на крышке зайцем на задних лапках.

Стрелочник остановился на почтительном расстоянии и принялся внимательно разглядывать круглую коробочку. Скуластая небритая физиономия его застыла в напряженном ожидании, как будто в руках у Вылю Власева была не коробочка с конфетами, а хитрая машинка, которая могла вот-вот подпрыгнуть или вдруг как-нибудь стрельнуть.

— Возьми, гражданин, конфетку «Вальда», — любезно предложил ему руководитель бригады, протягивая открытую коробочку.

Стрелочник окинул взглядом зеленые шарики, помолчал, потом отрицательно цокнул языком. И, так ничего и не сказав, лениво вытащил пачку «Арды» и закурил.

— Как ты думаешь, — спросил его Вылю Власев, — какая сегодня будет погода? Дождь будет?

— Зачем дождь?.. — пожал плечами стрелочник. И, взглянув на небо, добавил: — А может, и пойдет.

— Лучше бы не было, — сказал Вылю Власев. — Нам целый день ехать.

— Ну, тогда не будет! — кивнул ему стрелочник и сплюнул себе под ноги.

Пока шел этот оживленный разговор, на шоссе, выбегавшем из-за холмов, показались два грузовика. За ними тянулся длинный хвост серой пыли.

— Это за нами машины, — обрадовался Вылю Власев. — Ну что ж, вовремя!

— А чего ж им не прийти вовремя! — сказал стрелочник.

— Бывало, мы и по часу и по два ждали, — улыбнулся геолог.

— Так это и поезд опаздывает! — стрелочник глубоко затянулся папиросой. — Когда на минуту, когда на час, всяко бывает.

— Это нехорошо! — нахмурился Вылю Власев. — Точность — важнейший принцип работы современного транспорта.

— Вот и я говорю, что нехорошо, — согласился стрелочник.

Когда в кузов большого грузовика стали укладывать багаж, из-за ровной линии горизонта выглянул красный диск солнца. Туман, застилавший дали, стал розовым, прозрачным и вдруг на глазах начал таять и исчезать, как дым отшумевшего поезда.

Грузовик с багажом тронулся первым.

Вылю Власев собрал людей — как руководитель бригады, он все-таки должен был им сказать несколько напутственных слов. Этого требовал порядок, и ему хотелось дать людям почувствовать, что отныне он будет требовать строжайшего соблюдения дисциплины и никому не простит какого бы то ни было отклонения от графика. Он прокашлялся, чтобы голос у него звучал чище и тверже подумал, не вытащить ли ему свою записную книжку, но, сообразив, что это может смутить некоторых, просто сунул руки в карманы потертой кожаной тужурки и открыл рот.

Неловкий, толстый, в туристском костюме и широкополой фетровой шляпе, он выглядел, вероятно, несколько странно, потому что шофер и его помощник, наблюдавшие это раннее совещание, подтолкнули друг друга, сказали что-то по его адресу и громко засмеялись.

— Подождите минутку! — не дал ему начать Павел Папазов. — Двоих не хватает. Мы не в полном составе. — И он повернулся к шоферам: — Посигнальте-ка!

Пронзительно загудел автомобильный сигнал, и на этот тревожный призыв первым откликнулся Андрей Андреев. Он выскочил из маленького станционного здания и быстро пошел к группе, вытирая носовым платком лицо.

— Ишь ты! — удивился Марко Маринов. — Побрился, навел красоту, будто к министру в гости собрался!

— Нам бы всем не мешало это сделать, — сказал Павел Папазов и недовольно пощупал свой подбородок. — Парня похвалить следует, а нас всех выругать за то, что мы за собой не следим. Знаете, что мне как-то рассказывал инженер Спиридонов? Участвовал он в одной экспедиции на север. Так там геологи каждое утро в тридцатиградусный мороз растапливали на примусах лед и брились, хотя у них мыло замерзало на лицах. А мы немытые экспедицию начинаем.

— Ну уж извините! — весело отозвалась лаборантка.

Лицо ее с детским румянцем было свежим и чистым.

— Только Делчо Энева нет, — нахмурился руководитель группы. — Тоже где-нибудь утренний туалет совершает?

— Вон он, вон! — закричал Зюмбюлев, показывая на низенькие домики, видневшиеся по ту сторону полотна.

Картограф, ухватив под руку стрелочника и сдвинув набекрень свой берет, шел оттуда и вдохновенно распевал во весь голос:

— Успел уже, голубчик! — вздохнул Марко Маринов,

А Делчо продолжал:

— Не мог хоть до обеда потерпеть? — встретил его охотник.

Делчо Энев помолчал, словно обдумывая что-то важное.

— Сомнительно, — ответил он наконец и весело посмотрел на лаборантку. Потом вдруг встряхнулся, будто его окатили холодной водой. — У меня зуб заболел, товарищ Власев, и пришлось забежать в заведение, прополоскать его коньяком. Нам предстоит серьезная работа, а зубная боль, знаете ли, страшно мешает.

— Верно, — сказал стрелочник.

— Что ж вы меня не позвали, и у меня зуб дергает, — засмеялся в бороду Зюмбюлев.