Вылю Власев снова откашлялся.

— Товарищи, — начал он. — Вот грузовик, который доставит нас в село Цвят. Машина, мне кажется, хорошая, покрышки, вероятно, прочные — налицо все, чтобы прибыть в село без всяких помех, в установленный срок. Прошу вас во время движения не вставать, каждому сидеть на своем месте.

— Кто его знает! — пробормотал картограф.

Вылю Власев собирался сказать еще что-то о дисциплине, но он услышал эту реплику, и ему расхотелось говорить.

— Займите свои места, — сказал он. — Я сяду последним.

— То есть передо мной! — улыбнулся парторг.

В село они приехали в обед. Встретили их старые знакомые, у которых они жили зимой, обрадовались им, помогли перенести большую часть груза в зал читалища[6].

— Видите — больше некуда! — извинялся председатель сельсовета, а глаза его лукаво улыбались. — Все склады переполнены зерном, а мы еще молотим. И куда мы все денем, ума не приложу! А читалище потерпит. Все равно у нас сейчас такая горячка — не до книг. Так что не помешает.

— Вовремя зерно убрать — это сейчас самое важное! — успокаивал его Павел Папазов. — Как урожай?

— Да побольше прошлогоднего. Если и нынешней зимой к нам приедете, белыми булками кормить будем.

— Очень рад, очень рад! — кивал ему парторг. — Мы сейчас заняты, у нас срочное задание, но я постараюсь найти время, провести у вас две-три беседы на политические темы.

— Вы там смотрите получше, медь не пропустите! — подмигнул ему председатель, подкручивая ус. — Или еще что-нибудь этакое разыщите, чтоб и нашему краю разбогатеть. Летом в поле, зимой — на шахтишках! Трудодень да зарплата — вот бы житуха была!

— Кто его знает! — покачал головой Делчо Энев. Он был в плохом настроении: из-за страды хоремаг[7] был закрыт, и Делчо негде было прополоскать больной зуб.

Вылю Власев составил опись грузов, предложил читалищному завхозу расписаться, потом открыл свою книжку на букве «П» и написал: «Председатель опять показался мне человеком с богатым воображением. С ним надо быть настороже, когда договариваешься о ценах. Давать не больше тридцати процентов того, что он запрашивает, особенно когда будем нанимать лошадей».

К трем часам бригада тронулась в путь. За ней кротко и чинно следовали три мула, навьюченные полотнищами палаток, инструментами, походной лабораторией, двумя ящиками с продуктами и хлебом. За мулами бодро шагал высокий худощавый человек с заметной сединой; через плечо у него была перекинута старая берданка. Это был сельский страж и сторож кооперативного склада бай Стаменко. Начальник милицейского участка командировал его для охраны лагеря бригады от незваных гостей. Бай Стаменко, видимо, сознавал всю важность возложенной на него начальством миссии, поэтому гордо шагал вперед, не глядя по сторонам, и, хотя обычно не отличался молчаливостью, еле-еле отвечал разговорчивому цыгану, погонщику мулов.

Солнце припекало; от разбитого, сыпучего настила шоссе поднимался горячий, душный воздух; пахло нагретым щебнем. По обе стороны дороги тянулись низкие голые холмы, покрытые редким кустарником и пожелтевшей травой.

Вылю Власев тяжело дышал, хватал ртом воздух, по скулам стекали мутные струйки пота. Но шел он твердым, размеренным шагом и только время от времени приподнимал свою фетровую шляпу, словно здороваясь с кем-то в пути. Зюмбюлев, до пояса расстегнув рубашку, рассказывал Делчо Эневу какую-то охотничью историю, а картограф рассеянно слушал его, покачивая головой и уныло повторяя через равные промежутки времени все те же свои «едва ли» и «кто его знает».

Андрей обогнал колонну — он не чувствовал ни жары, ни усталости. Старая, знакомая дорога, чистое синее небо, простор — все это окрыляло его, освежало душу, наполняло желанием идти еще быстрее, скорее добраться до тех мест, где ему открылись следы чудесного, таинственного берилла.

А вон и поворот, там, на холме. Шоссе тянется на восток и серебряной нитью теряется среди зеленой равнины. А вправо уходит тропинка. Она спускается в глубокий дол, густо заросший орешником, потом поднимается вверх, ползет и вьется среди лесистых склонов, убегая все дальше на юг. Она пробирается по тенистым дубравам, пересекает поляны, едва различимые среди кустов и буйной высокой травы. На одной из таких полян они остановятся — там, наверное, еще видны следы их прошлогоднего лагеря.

Оттуда и начинается область неизведанного.

В прошлом году они исследовали район, расположенный на юго-восток от лагеря. Теперь они снова будут изучать тот же район, делать геодезические планы, уточнять места, на которые позднее должны прийти бурильщики.

А берилл — возможный, предполагаемый берилл — находится на юго-западе, в противоположной стороне. Как ему пойти туда, как отклониться от «графика» Вылю Власева? Теперь, когда он должен быть самым примерным, самым дисциплинированным, чтобы избежать страшного наказания, нависшего над его головой?

В прошлом году, в пору осенних дождей, он два раза ходил на юго-запад. Во второй раз он наткнулся на загадочные следы берилла… И тогда Павел Папазов смотрел на него, как на «вдохновенного фантазера», выслушивал его со снисходительной улыбкой, но все-таки старался как-нибудь уберечь от начальнической строгости, оправдать его отлучки из лагеря… А теперь?

Когда и как ему отклониться от маршрута, чтобы пойти на юго-запад? Кто позволит ему это — ему, обманщику? Допустим, он рискнет, пойдет туда на свою ответственность и действительно принесет берилл. Хорошие результаты оправдывают и самый отчаянный риск, оправдывают нарушение строгой служебной дисциплины. Тогда его не только не станут укорять и наказывать — всем придется перед ним извиняться, просить прощения — вот как тогда будет! Но где гарантия, что та жила травянисто-зеленого цвета — непременно берилл, именно берилл? По тому, как она заполнила узкую щель в граните, по ее мягкому блеску, по присутствию слюды, поблескивавшей вокруг, можно было предположить, и это казалось очень правдоподобным, что в щели залегает кристаллический берилл.

Можно было предположить… Ведь и Плиний Старший пишет, что в восточном средиземноморском бассейне, в районе Черного моря, были рудники, разрабатывались изумрудные залежи!

Андрей был геологом и знал, что самое обоснованное теоретическое предположение всегда содержит в себе долю сомнения. В природе много минералов со сходными цветом и блеском. Гипотезе, основанной только на зрительном восприятии, хотя бы и подкрепленной обстановкой и старыми историческими сочинениями, можно верить, как выражается Вылю Власев, не больше, чем на пятьдесят процентов… И все же уверенность Андрея далеко превосходила пятьдесят процентов. Инстинкт это был или чрезмерный оптимизм? Или то необъяснимое внутреннее ощущение истины, которое люди называют «предчувствием»?

Таинственная подмена схемы только усилила это предчувствие. Но каким бы сильным оно ни было, оно все же не могло толкнуть Андрея на последний необдуманный шаг. Он был не из тех игроков, которые, как сумасшедшие, мчатся за мячом и вслепую кидаются на ворота противника. Он играл обдуманно, хорошо рассчитывая каждый свой шаг на поле.

И спокойно все проанализировав, он пришел к следующему выводу. Он выберет день и, несмотря ни на что, не говоря ничего парторгу и не спросив разрешения у Вылю Власева, пойдет на юго-запад. Что может случиться? Последствия могут быть и хорошие и плохие, а при сложившихся условиях плохое может проявиться двояко: или утрата партийного билета, или преждевременная смерть. И этим двум возможным последствиям со знаком «минус» впереди противостояло одно с плюсом — берилл…

Я думаю так: если бы Андрей был от природы вполне положительным, здравомыслящим и уравновешенным человеком, он поднял бы руки вверх, он обуздал бы, хотя бы временно, свою берилловую манию. Перед цифрами и богами преклоняют колени, не правда ли? А вы видели результаты его подсчетов: на два отрицательных знака — один положительный. На два — один! Любой благоразумный человек не захотел бы ставить на карту даже свой носовой платок, когда шансы столь очевидно ничтожны: на два — один.