DAGAZ – означает свет дня, разгоняющий тени – следующая на очереди.

Ну и закончить: руна ANSUZ – знак, послание. Она пошлет мне сигнал, что артефакт сработал, и кого-то заметил.

Вот почти и все, что нужно. Еще следует наполнить мое творение силой, и готово!

Классная вещь получилась, дед бы оценил.

За такие «амулеты» сильнейший колдун из всех, которых я знал (а знал я двоих, считая себя), Торвальд, по прозвищу «треска», выдал бы мне такого пинка в сракотан, от которого воспарил бы я, аки Слейпнир – восьминогий конь Одина, пролетел бы ярдов эдак с полсотни, и еще столько же вспахал бы носом, когда приземлился.

Да, дедуля халтурщиков не любил…

Мало того, что мои поделки сработают на любую животину, крупнее барсука, так еще и разряжаются просто на глазах, не говоря уж о том, что одноразовые, и сифонят силой так, что их почует любой колдун. Но мне плевать: по идее предметы, фонящие колдовством, животные должны обходить – они подобное хорошо чувствуют, а во-вторых, это ведь, по сути, перестраховка. Полчаса времени на которую не так уж и жалко – все равно отдыхаю.

Отдохнул, кстати, уже – пора в путь, а то свербит седалище, видать – неприятности грядут. А путь мой лежит прямо в этот ручей, на берегу которого я предаюсь заслуженному отдыху, и дальше, сколько терпения хватит – по воде, которая скроет следы. Уловка, старая, как мир, но действенная, и моим преследователям, если таковые имеются, придется разделиться – кто-то отправится вниз по течению, а кто-то вверх. Я, кстати, именно вверх побрел – ручей этот впадает в довольно широкую реку, которую вплавь пересекать утомлюсь, а заниматься лесозаготовками для производства плота – это не то самое, за чем хотелось бы проводить время. Да и темно уже совсем стало. Вот только сапоги подвяжу к поясу, через особливые проушины, которые сделаны в голенищах специально для такого вот случая – еще не хватало мне босиком по лесу шлепать, если вдруг в бочаг попаду, и нырнуть придется, или просто в иле застряну...

Желтоватый диск луны уже вылез на небо, и его тусклый свет падает на лес, стеной стоящий вдоль берегов, и на спокойные воды этой речушки, освещая печально бредущего по ним меня. Глубина невелика – чуть выше колена, но на понижениях бывает и по пояс – и холодная вода уже затекла, куда не надо, что радости мне не доставляет. Хотя бодрит, да, что есть, то есть. Думаю, еще ярдов двести – и можно будет присматривать удобное местечко, да и выбираться на берег. А там – вылью воду из сапог, потом с милю продвинусь вглубь леса – и можно будет отдыхать до рассвета. Костерок запалю, обсушусь... Пожую чего – а то от упражнений с колдовством, ну, когда амулеты делал, жрать хочется ужасно.

Это всегда так бывает – дед рассказывал, что это нормально, так и должно быть. И старая Хильда примерно про то же толковала – все имеет свою цену. И дар Имира – не исключение, равно, впрочем, как и ведьмино искусство. Только плата берется разная – при колдовстве, соответственно, силы колдуна, сначала, волшебные, потом, телесные. Ведьмы же, волшебных сил почти всегда могут вовсе не иметь, и расплачиваются за свое искусство кто чем, по-разному бывает, если Хильде верить: самые глупые, или совсем необученные – здоровьем и долголетием, к примеру. Такая дурочка за насланную порчу посильнее (это если эта самая порча по адресу дойдет, обратно не воротясь, что тоже легко может случиться) может и на десяток лет постареть разом. Самые сильные, но не слишком умные, – для достижения могущества, приносят в жертву удачу. Такая ведьма будет сильна, но одинока, и деток у нее не будет, ее будут бояться, но любить не станут, и несчастья разнообразные будут верными ее спутниками. Такими обычно становятся те, кто хочет отомстить, или покарать кого, и склонность к ведьмовству при этом имеют сильную – ненависти в ком много, короче. Ну а истинно мудрая ведьма, постигшая свое искусство – цену за его применение возложит на кого другого, себе брать не станет. За наведение приворота расплатится тот, кто его заказывал, и брак либо союз его счастливым не будет; за насланную болезнь – тот, кто за помощью этой к ведьме обратился – принцип таков. И под конец жизни, обретая великое могущество и мудрость, такие ведьмы могут стать Вельвами, подругами Норн, прядильщиц судьбы всего сущего. Получают они тогда силу прозревать прошлое и будущее, но совсем ненадолго – сила эта – не для людей, и долго ее мощь смертным не вынести. Впрочем, ведьмы от этого, как Хильда рассказывала, чаще отказываются – век свой укорачивать никому не хочется. Ты же, Свартхевди, говорила она мне, интересный, дескать, овощ, получаешься. Способен как ведьмову силу, так и колдовские заклятия использовать, расплачиваясь за все одинаково – как колдун. Хорошо это, или плохо – она сказать не могла: если с одной стороны поглядеть – то вроде и неплохо, в жизни то ведь, все пригодится. С другой – не мужское это искусство, подлое порой весьма, и опасное, для себя в том числе. Ведьмы в Хельхейм все попадают, опять же, становясь слугами самой Хель. А я хочу в Валхаллу! Не сейчас, правда.

Как представлю: вот вхожу я в бесконечный зал, где вечно пируют славные воины, призванные в свиту Асов, и спрашивают меня там, на входе – кто ты есть таков, кто твой отец, и чем ты славен? А я и отвечаю: «боевая я ведьма Свартхевди Бьернссон...»! Брррррр... Аж передернуло всего, от таких перспектив...

Впрочем, хватит о ведьмах, надо вылезать на берег – вон как раз и дерево, с берега в воду упавшее – по нему и выберусь.

Бродить в потемках – надоело, а как в лес по валежине выскребся, прошел полсотни ярдов – так и вообще темно стало – луну то деревья загораживают. Тут и заночую, значит, а то, идти мне, незрячему, до первого выворотня, который мне как откусит чего-нибудь, так на том нить жизни моей и оборвется, потому, что калечный я навряд ли до людей доберусь.

Развел костерок из хвороста, которого под ногами немало, развесил одежду – хоть немного обсохнет (гостеприимные комары и раньше были мне рады, а сейчас вовсе преисполнились энтузиазма, и принялись впиваться мне во все места), вынул мешок с солью – и обошел свою стоянку кругом, по крупинкам сыпя себе ее под ноги и проговаривая одно из нескольких известных мне защитных заклятий, самое простое. От чего сильного, вроде вервольфа, или восставшего слуги Хель – не спасет, моя защита задержит их не более, чем паутина между деревьями, но мелочь всякую пакостную остановит, да и меня разбудит в любом случае. Ну и с комаров отпугнет, что тоже не может не радовать.

Жрать после этого вообще захотелось неимоверно, так и заснул, с недоеденной сушеной рыбиной в зубах, на куче нарубленного лапника.

Глава 7.

Утро порадовало меня мелким противным дождиком, прервавшим мой сон, не сказать, что на самом интересном месте, но все равно, досмотреть бы хотелось: ко времени пробуждения я уже успел наслать на все финново семейство Вечную Неудачу, вкупе с половым бессилием, бледной немощью, плоскостопием, лихорадкой, коровьей чумой, стригущим лишаем, геморроем и воспалением суставов, уже поджег их усадьбу, сплясал на ее руинах, и только начал договариваться с работорговцем о продаже Турид в бордель, как вот, проснулся. Ну, да и хорошо – рассвет уже миновал, пора в путь.

Одежда, подсохшая за ночь, намокла снова, но времени разводить костер заново, не было, и я снялся с якоря, перекусив сыром и хлебом, и закопав на месте стоянки одну из своих поделок. До ночи протянет – и ладно. Дорога мне – до полудня вглубь леса, а потом лесом же двинусь к Хагалю, попытаю счастья там. Или, может, обойду город, переночую на каком-нибудь из хуторов в его окрестностях, и попробую попасть на купеческий корабль, идущий из Хагаля – заплачу местным, чтоб на лодке доставили до него, или с берега внимание привлеку. На месте разберемся.

Я не люблю лес.

Ах, да, говорил уже. А лес, когда я в нем нахожусь, один, в отсыревшей одежде, возможно, с погоней на хвосте – он не нравится мне вдвойне. Впрочем, во всем надо находить светлые стороны: мир посмотрю, полезному научусь, славы добуду...