Да в жопу эти светлые стороны!!! Это все я мог проделать и без последних событий...

Я быстрым шагом уходил в направлении от такого милого и родного северного моря, холодного и неприветливого к чужакам, но доброго и такого привычного нашему народу. Пахари моря, наездники волн, нордлинги – я, хоть и изгнанный из рода – всегда останусь одним из вас, ведь у меня, как и у любого сына стылого Нурдланда, в жилах течет соленая вода холодных северных морей, красная разве что. Как море, на закате.

Каждые полторы-две пройденные мили я закапывал в мох или прятал под валежину свои сторожевые амулеты – пока сигналов о том, что кто-то прется по моим следам не ощущаю. Это хорошо, это правильно. Не будет погони – и я не буду торопиться, с голоду в лесу помереть – это надо совсем безруким быть, воды полно, поэтому, не торопясь, доберусь тогда до Хагаля, а там - видно будет. А пока – привал, тем более что и полянка нашлась подходящая, с родничком. Привал, стало быть. Хоть солнца из-за туч совсем и не видать, но по ощущениям – полдень либо уже наступил, либо близко совсем. Так что, перекушу, немного обсушусь, у костерка, который запалю из хвороста в ямке, может быть, даже воды себе вскипячу в котелке...

Я промахнулся по кремню и долбанул себя кресалом прямо по ногтю – больно! Виной всему весьма неприятное ощущение - будто ледышкой провели по груди под рубахой, снизу вверх, от живота к шее. До меня не сразу дошло – сигнал амулета, вот что это такое! К этому времени я успел разложить пять плашек из имеющегося в моем распоряжении десятка, и этого вполне хватит, чтобы понять – идут ли за мной, или амулет сработал случайно. Но, тем не менее, некогда рассиживаться, доесть, долить воды во флягу – и бегом дальше.

По лесу бежать трудно – ноги вязнут, ровных мест, считай, что и нет, постоянно приходится оббегать препятствия, вроде кустов и коряг. О, тропка, явно проложена не людьми – зверье какое-то натоптало – по ней и двинусь.

Примерно через полчасика бега трусцой по этой тропе, встретился маленький выворотень. Он притворялся, как обычно, пеньком, невысоким и еще крепким на вид. Сверху, для маскировки, он наковырял на себя мох, и сидел смирно, поджидая жертву себе по размерам, чтоб управиться с ней можно было. Мерзкая тварь, хорошо хоть, передвигаться может медленно. Узнал я его легко – пень еще крепкий, а упавшего дерева рядом нет – унести же его отсюда вряд ли кто сподобился. А, чуть приблизившись, заметил, как его корни, который он вытянул вдоль тропинки, и парочку поперек – чуть подрагивают. Молодой еще совсем, в общем, да и голодный слишком, нетерпеливый. Я осторожно приблизился к твари, подобрав валежину, футов пять длиной, гнилая, конечно, но мне не для боя. Ею я аккуратно потыкал корни выворотня – до того доперло, что его обнаружили, и своими корнеподобными конечностями он (оно?) вцепился в палку, тут же ее сломав. Мне на миг показалось, что пень раскололся поперек – а нет, это он пасть открыл. Сверкнули из-подо мха на верхушке пня несколько отливающих зеленым глаз. Чтобы избавиться от него больших трудов не требуется – тварь он медленная, неуклюжая, только и может, что засады устраивать. Питаться способен, кстати, всем, что найдет, предпочитая, меж тем, мясцо, а на зиму укореняется, и засыпает. Убивать выворотня я не стал – мимоходом, увернувшись от его конечностей, я пнул его сапогом по харе, или что там у него вместо нее, и когда тот распахнул пасть, обуреваемый желанием кусаться, закинул ему туда один из амулетов. Авось, поймает кого из тех, что за мной двигаются, хотя это вряд ли – молод еще выворотень, неопытен и глуп. Это старому лучше не попадаться, тот и замаскируется так, что поймешь, что это оно самое, только тогда, когда он тебя жевать начнет, и двигается поактивнее, чем молодежь – может сам ночью на стоянку приползти... Ну да ладно, может, повезет замшелому.

По груди снова прокатился холодок, и последние сомнения отпали – погоня. До них, если смотреть по тому, как я раскладывал амулеты – миль шесть-семь. Вроде как и немало, вот только идут они как-то быстро. Слишком быстро, неспроста это. Впрочем, некогда об этом задумываться – пора прибавить шагу, чего-чего, а бегать старый Олаф меня хорошо научил. Быстро и далеко бегать, с грузом и без, а если мне начинало казаться на его занятиях, что бегаю я слишком уж много, и не хватало ума держать свои мысли при себе – то бегать приходилось еще больше, еще и с извращениями, вроде переноски тяжелого камня в руках. Говорил старик при этом, что в битве вымахавшийся хирдман – это наполовину мертвый хирдман, а дренгам положено быть резвыми втройне, потому как в дозоры их ставить будут куда как чаще, и в охранение на марше, и битву зачинать, копья и дротики во врага метая – тоже им приходится.

У меня активировался уже четвертый амулет – загонщики сокращают расстояние, хотя я тоже не топчусь на месте, эдак, они меня еще дотемна догонят. А под ногами-то чавкает – неужто, болото впереди? Вот еще чего не хватало! Как же плохо, когда местность незнакомая. И действительно – впереди просветы виднеются. Пробежав еще немного, вижу: точно болото. Да большое-то какое! Сколько взгляда хватит, простирается, хотя вдалеке, вроде, то ли, остров, то ли, болото кончается, и виден мысок с лесом, не разобрать отсюда. И что вот теперь делать? Мне, похоже, выбора не остается иного, как лезть в топи. Не хотелось бы, конечно, но вот так уж кривая выворачивает. А иначе, меня действительно прищучат еще до темноты, раз уж догоняют такими темпами, и придется тогда рубиться с этими резвыми мужами, в чем шансов для меня немного. Но вот, если я успеваю добраться до того лесистого мыска, что едва виднеется вдалеке, то получу несомненное преимущество: во-первых, успею отдохнуть, пока мои преследователи будут все еще черпать сапогами болотную жижу, во-вторых, я буду их встречать, стоя на твердой земле, а они будут на зыбкой болотной поверхности, в-третьих – праща и колдовство сделают свое дело, и врагов у меня поубавится, пока они медленно и уныло бредут по открытому месту. Ну и есть вероятность, небольшая, правда, что преследователи за мной в топи не полезут. Это я так, надеюсь на лучшее. Надежда, она такая, юношей питает, и сердца старцев согревает…

Ладно, хочется, не хочется, а надо лезть. По виду – вроде обычное болото, не трясина, и то хорошо. Я снова привязал сапоги к поясу, затянул лямки мешка потуже, проверив, плотно ли к нему привязана секира, и, вздохнув, шагнул на влажный мох, произраставший на кромке болота. Впрочем, не успел я, перебираясь с кочки на кочку, пройти и пары десятков ярдов, как пришлось возвращаться – нечего делать в болоте без слеги. А если озеро заболоченное впереди встретится? Провалюсь – ведь не выплыть. Или, что еще лучше – трясина: тонкий слой почвы, пружинящий и прогибающийся под ногами, и жуткая бездонная глубина под ним. А по длинной жердине вполне реально и вылезти, да и глубину проверять лучше не ногами, а ею.

На слегу прекрасно подошла молодая осина, ярда четыре высотой, я обрубил с нее ветки, отломал верхушку, и, взвалив на плечо, отправился покорять неведомое. Хорошо хоть, водой запасся, а то пить болотную тухлую бурду – удовольствие ниже среднего, и опасно к тому же – подхвачу чего, так и свалюсь с лихоманкой, да и просто если пронесет – совсем не то, что нужно в моем положении.

Я уже говорил вам, что не люблю лес? Говорил? Так вот, болото я не люблю еще больше. Особенно вкупе с этой мерзкой моросью, от которой у меня нет даже плаща, чтоб укрыться, и капли воды, стекая с волос и лица, невозбранно проникают под доспех и рубаху. Ладно, хоть поддоспешник мне Орм положить забыл, а то сейчас бы и он отсырел. Да сапогами вот уже черпануть успел, они, правда, и так сырые были – еще с реки – но вот одно дело водичка, уже нагретая теплом тела, и совсем другое – поток болотной жижи, холодный и омерзительный, врывающийся в сапог и исторгающий из меня матюги.

Нарушая тишину бранью, я продолжал передвигаться по топи, стараясь выбирать более-менее твердую поверхность, и проверяя путь слегой. Скорость движения, естественно, значительно упала – бег по болоту чреват, знаете ли, и я почти физически чувствовал, как сокращается расстояние между мной и преследователями. А еще появилось очень странное чувство, что за мной наблюдают. Нет, не так, как бывает, когда кто-то пялится вам в спину, и так и хочется оглянуться, нет. Будто бы кто-то, или что-то, сквозь сон, обратил внимание на меня, и теперь решает, проснуться и прихлопнуть, или же плюнуть и смотреть свои сны дальше. И, хотя, по большому счету, деваться мне все равно некуда, слова деда о ценности предчувствий не шли из головы.