По животу снова будто провели ледышкой, я дернулся от неожиданности, а, поскольку пытался в это время перебраться с коряги на большую кочку, скорее даже маленький островок, весь покрытый желтой сухой травой, точку опоры я потерял, и ухнул в мерзкие болотные говныщи, покрытые ряской, которые, дружелюбно чавкнув, приняли меня в свои гостеприимные объятия. Ладно, хоть, не глубоко оказалось, по грудь где-то, но перемазался весь, куда там свиньям с нашего подворья. Чтобы вылезти из ямы, понадобилось немало усилий – мешок, полные сапоги, намокшая одежда тянули книзу, пришлось упираться слегой в корягу, с которой сверзился, и, наконец, я, тяжело дыша, выполз на островок.

Как же хорошо просто лежать на этой траве, слушать шелест ветра, просто лежать, и смотреть в серое небо, наслаждаясь каплями дождя на лице… Но, надо собираться в кучу, не время раскисать, отдыхать буду в том лесу, надо идти. Там отдохну и перекушу, а если есть родник или ручей – вымоюсь.

Я еще дважды проваливался, пока добирался до полоски леса, причем последний раз ухнул в мутную воду с головой, уже возле самого берега. Выползти получилось только по слеге, и весь покрытый болотной грязью, дохлыми головастиками и всякой прочей гадостью, совершенно без сил я хлопнулся на ковер из лесного мха. Вымотался вусмерть, но самое поганое, что сработал последний амулет, а это значит, что мои преследователи вышли к болоту по моим следам.

Немного полежав и отдышавшись, я поправил мешок, и, перевесив секиру на пояс, отправился вглубь леса. Впрочем, тут меня поджидал облом: леса того было ярдов сто, а находился я на острове. За островом же, сколько хватало глаз, снова простиралось болото, и на этот раз, ничего, могущего послужить укрытием, мне на глаза не попадалось. Дерьмово, что сказать…

Значит, буду ждать преследователей здесь, иначе они либо меня в болоте догонят, либо заночевать там придется, что тоже не радует.

Набрал хвороста для костра, перекусил сушеной рыбой. Хотелось сварить похлебки и поесть горячего – но воду следует экономить, потому как с чистой водицей в болоте туговато, а на островке ни ручья, ни родника нет. Да какие родники посреди топи… Секирой нарубил лапника, срубил несколько молодых деревьев, и сделал небольшой шалаш, в котором развел костерок – самое то, чтоб одежду просушить, а то ночью околею. Если доживу до ночи, разумеется.

Глава 8.

Вон они, бредут, голубчики!

Не может не радовать, что трое всего. Мало как-то, но шансы есть. Не разобрать пока что, кто это, правда, а это важно – опытный хирдман или сопливый дренг – есть разница? Но это все ерунда, даже дренги в три клинка быстро настрогают меня на дольки, да что там, если не дураки, даже биться не будут – прикроются щитами, и разом навалятся, зажмут, вывернут оружие из руки, и отпинают.

Значит, придется сократить их число, перед тем, как браться за секиру. В идеале – сократить до нуля.

Мои земляки резво двигались по моим же следам – это понятно, тропу то, я им сам проложил. Не спроста они такие быстрые и выносливые, определенно. Интересно, это их Торстейн благословил, или зелий наглотались? Обидно, если второе – Хильда же мне почти как мать… Ну, не как мать, но как бабка – точно, и дает снадобья тем, кто меня ловить отправился, а больше то им взять их неоткуда. А, да какая теперь разница…

Преследователи приближались к острову, и я смог узнать одного из них – Синфьотли – бонд с одного из хуторов, что расположены недалеко от Лаксдальборга. Узнал я его по дурацкой куртке из шкуры медведя, он ходил в ней зимой и летом. Медведь этот когда-то залез к нему в хлев, и заел любимого бондова хряка, которого тот откармливал к Йолю – празднику середины зимы. И вот, значится, одним прекрасным зимним утром, заходит Синфьотли в хлев, с ведром вареного овса, или чем он там свою свинью потчевал, и что он там видит? А видит он там довольного до усрачки медведя-шатуна, который плотно поужинал, не менее плотно позавтракал, и улегся спать в тепле. А попал он в хлев через крышу, взобравшись на нее по сугробу, который намело за прошедшую до того дня неделю. От такой картины на Синфьотли снизошла божественная ярость, и я его понимаю – каково это, заедать пиво на Йоль кашей… Фу… Да и трудов столько насмарку, и друзей огорчить придется, которых на бекон зазвать успел… А медведь усугубил свою вину тем, что еще и поросят передавил всех, так бонд, обуреваемый священным гневом, выдрал брус, из дверного косяка, и сломал его, об мишкину сонную голову…

Из шкуры незадачливого шатуна получилась уродливая облезлая шубейка (ну не под иглу руки у сего достойного мужа заточены!), которую бонд носил в знак торжества святой мести, из медвежьего жесткого жилистого мяса – невкусная закуска к пиву на Йоль. Мораль сей басни такова: не будь ленивым, и хоть иногда разгребай сугробы возле хлева.

Мы не были с Синфьотли врагами, не знаю уж, чем его Финн купил, чтобы он согласился за мной отправиться. Зато теперь понятно, почему эта троица так в лесу ориентировалась – Синфьотли у нас практически лесной житель, в походы с ватагами ходил редко, с неводом в море бывал, конечно, но и лес не забывал. Так вот ему, наверное, мои следы, которые я, к тому же не прятал – что открытая книга для грамотного. Разок глянет – и все понятно. Каков он в бою – тоже не знаю, но совсем уж безруких и малахольных в ватагу не брали, значит – серьезный противник. Кто же остальные двое, пока было не разобрать.

В принципе, заклинанием я вполне дотягивался до этой троицы, но есть одно «но»: сил я на колдовство потратил немало, на амулеты эти, на проклятия – а питался плохо, и отдыхал мало. И есть у меня в связи с этим подозрение, что если сотворить что-нибудь посильнее – тут я и свалюсь, ибо не восстановились силы колдовские – и тогда бери меня тепленьким. Но вот на что полегче и попроще – меня должно хватить, поэтому я и решил подождать, пока преследователи приблизятся, чтобы наверняка выбить самого опасного.

Те, меж тем, приближались. Далось им это, не сказать, что легко, то один, то другой проваливались, один, кажется, даже с головой нырнул, как бы не в ту лягу, что и я. Это хорошо, когда доберутся до меня, будут явно не такие свежие. Это вам не по лесной тропке скакать. А вот Синфьотли не провалился ни разу – опытный, что сказать. Похоже – он и будет целью. Но, подожду еще чутка.

Тааак, братья Финнсоны – вот кто эти два увальня!

Наконец мои преследователи приблизились к островку, на котором я расположился, настолько, что можно стало различить их рожи. Финнсоны, два ублюдка, Квист и Скафти!

Пока я проговаривал заклинание Ледяного Копья, наполнял силой связку рун, я честно фокусировался на плече Синфьотли. Клянусь Отцом Битв, я не хотел его убивать! Но сам Локи, наверное, заставил его пошатнуться, и мое заклинание, сформировавшись в длинную острую сосульку, пробило ему грудь.

Меня замутило так, что я упал на колени. Это первая взятая мною жизнь, и надо ж такому случиться, что ею оказалась жизнь моего земляка. Прости меня, честный карл…

Братья, похоже, останавливаться, тем временем, не собирались. Наскоро глянув, жив ли их товарищ, они сняли щиты со спин, и, прикрывшись ими, продолжили топать по моим следам. Оно, в общем-то, и правильно, я бы на их месте так же бы сделал – торчать посреди болота, как прыщ на лысине, смысла им не было никакого. Вот только, ни щиты ни брони от магии не спасают, потому наше колдовское племя так и ценится в дружинах. Финнсоны, ловко перепрыгивая с кочки на кочку, приближались к острову, по моим следам, я же ждал их не там, а ярдов на двадцать правее. Расчет таков: щиты они возьмут в левую руку, и прикроют ими левый бок и корпус, и из пращи я смогу достать их только справа.

Я вложил тяжелую свинцовую пулю в чашку пращи – жалко все же, что нельзя ею пользоваться лежа – так бы здорово, прилег в кустах, и знаю закидывай этих баранов свинцовыми яблочками. Эххх...

Щелчок ремня – и тяжелая пуля по пологой дуге отправляется в недолгий полет, закончившийся башкой Скафти Финнсона. Не было бы на ней шлема – тут бы ему и пораскинуть мозгами, а так – отделается сотрясением. Если есть что сотрясать, разумеется. Квист же, совсем дураком не был, щелчок пращи услышал, звук удара пули по шлему – тоже, и щитом прикрылся с нужной стороны. Присев около лежащего ничком брата, он, видимо, живчик у того проверил, и, убедившись в том, что тот жив, двинулся ко мне. Я потратил на него еще четыре пули – в рожу ему так и не попал, все в щит, лишь одна срикошетировала о шлем – Квист на это лишь выругался, да слегка пошатнулся. Зато пятой удачнейшим образом попал ему в бедро – звучный шлепок и крик боли меня несказанно порадовал. Тем не менее, он находился уже слишком близко, и праща стала бесполезной. Я повесил ее на куст и взялся за секиру, проведя рукой по ее гладкому древку, прошептал ей - «не подведи, красавица», и, поцеловав холодное железко, шагнул на кромку берега.