Непосредственное соприкосновение с хтоническим подземным миром опасно не только для людей, но и для богов. Гесиод описывает пределы земли и Тартара как места, ненавистные даже богам (Theog., 810). Опасность для олимпийских богов подземного мира символизируется рекой Стикс. Бессмертные боги не могут умереть, но воды Стикса, которыми они клянутся, в состоянии оставить их без дыхания в течение года, т. е. как бы „нейтрализовать“ на какое-то время божественную энергию. Тифон, страшное порождение Геи и Тартара, нейтрализует на какое-то время даже Зевса, перерезав ему сухожилия.

Все боги  х т о н и ч н ы, т. e. все они являются порождением Земли или ведут от нее свой род. Тартар становится тайным вместилищем этой отделенной и нейтрализованной темной природы богов. Но поскольку она божественная, т. e. в принципе неуничтожимая, то присутствует в недрах бытия как вечная угроза. Поэтому все, что как-то может раскрыть или активизировать ее, становится абсолютно запретным. Нарушение этого запрета не остается безнаказанным даже для богов (клятва водами Стикса), не говоря уже о людях (подсматривание, непосредственный контакт с подземным миром). Особенно многозначителен в этом отношении миф о Пирифое, отправившемся в подземный мир за Персефоной. Это миф также о трагической ограниченности рационального сознания, которое истолковывает оракул в соответствии со своими сознательными целями, не будучи в состоянии воспринять божественной иронии, предупреждающей его об опасностях проникновения в запретную сферу.

С мифологической (космогонической) точки зрения становится совершенно понятным наблюдение Юнга, что «вода является наиболее частым символом бессознательного»[125]. Следует уточнить только: вода означает не «дух ставший водой»[126], но первобытный хаос, бездну, на которую нисходит Дух, оживляя ее темные и бездонные воды. Terror antiquus, который овладевает рациональным человеком при виде этой темной бездны-воды, угроза, которая исходит от прорывающихся в сознание архетипов, и то, что «усилия человечества были всецело направлены на укрепление сознания посредством ритуалов, représentations collectives, догм, которые были плотинами, стенами, воздвигнутыми против опасностей бессознательного»[127], а также связанные с ними табу, — все это свидетельствует о том, что коллективное бессознательное есть своего рода Тартар или „остаточный хаос“, в который вытесняется и замыкается „темная основа“ бога и мира. Она нейтрализуется, редуцируется, но не уничтожается совершенно. Поэтому боги окружают Тартар бронзовой стеной, а люди устанавливают ритуалы, догмы и запреты, а всякое невольное заглядывание (подсматривание) в эту глубину наказывается самым беспощадным образом.

Всё это позволяет говорить о „подсматривании“ как о мотиве обнаружения хтонической природы бога. Соответственно запрет на подсматривание имеет главной своей целью предотвращение всяких с ней контактов, которые ведут к проникновению в мироздание разрушительных хаотических стихий, присутствие которых в космическом плане символизируется водой, а в психологическом — безумием. И то и другое — разные стороны одного и того же явления размывания-разрушения структуры бытия и сознания.

Юнг говорит: «Небо стало для нас физическим пространством, а божественный эмпирей — прекрасным воспоминанием»[128]. С неменьшим основанием можно было бы сказать: «Подземное царство, древний Аид превратился в коллективное бессознательное, о котором мы не желаем даже вспоминать». Структура бессознательного (архетипического и индивидуального) — это психологизированная география подземного мира. Для мифологического сознания подземный мир представлял структурное единство, в котором ясно выделялись составляющие его элементы: Тартар, Аид, Оксан, Стикс и т. д. В Тартаре помещаются нейтрализованные в ходе космогонического процесса титаны-чудовища, в Аиде — тени умерших. Это разделение подземного царства на Тартар и Аид соответствует разделению бессознательного на коллективное и индивидуальное. Боги-титаны-чудовища, которые не прибавляют новых элементов, но разрушают имеющиеся, препятствуя таким образом космогоническому процессу, заключаются в Тартаре. Существование Тартара, таким образом, вызвано тео- и κοсмогонической необходимостью, он является своего рода промежуточным „звеном“ между чистым хаосом и мирозданием. Происходит как бы „обработка“ хаоса, и остаточные элементы „сбрасываются“ в Тартар, который, в отличие от хаоса (бездны), ограничен (он окружен бронзовой стеной).

Структура мифологического подземного мира образуется в результате космогонического процесса. Прежде всех во вселенной Хаос зародился (Hes., Theog., 116). Затем из Хаоса выделяются (можно говорить о выделении из первоначального хаотического безразличия) Гея и Тартар (119). О Земле говорится, как о всеобщем приюте безопасном (118). Тартар помещается в глубине Земли (119), а посему его возможно рассматривать как остаточный хаос, т. е. как внутреннее содержание земли, не перешедшее полностью в форму. Тартар рождает Ночь (Νύξ) и Мрак (Έρεβος), т. е. однородные с собой элементы. От соединения Ночи и Мрака рождаются Эфир и День, т. е. они, а не непосредственно Тартар, выделяют из себя свою противоположность. Конкретные (или структурные) элементы бытия выделяются из Земли. Этой первой конкретной (структурной) противоположностью Земли является Небо (Уран). Только после явления Неба и соединения Земли с Небом можно говорить о реальном начале космогонического процесса, в результате которого возникают все структурные элементы мироздания. Чудовищные порождения Земли и Неба скрываются в недрах земли, в Тартаре. С самого начала Тартар становится своего рода вместилищем „остаточных“ элементов, т. e таких, которые не могут окончательно выделиться из хаоса, или таких, которые выделились, но совершенно не в состоянии функционировать как конструктивные элементы мироздания (восставшие титаны, чудовища вроде Тифона и т. п.).

Рождение нового бога/титана/чудовища означает внедрение в образующуюся систему мироздания нового структурного или антиструктурного элемента. Олимпийский мир есть мир структурированный, обретший свою окончательную форму. Космогонический процесс заканчивается. Тартар, как „остаточный“ хаос, заключает не вошедшие в систему мироздания элементы, которые тем не менее вечно присутствуют в его недрах. О Тартаре говорится как о начале всех вещей, (Hes., Theog., 727–728) как о бездне великой (740). (Здесь следует неразборчивое слово. — Прим. верстальщика.) разделение наличествует: бездна это — первохаос, поэтому она есть „начало и конец“. Тартар — „остаточный хаос“. Поэтому он находится рядом с бездной, почти с ней сливается, но не полностью. Бездна — глубина мира, неистощимый источник энергии, питающий мироздание и самих богов. И тем не менее она, как и Тартар, ограждается от мира, поскольку свободное излияние её никак не ограниченных энергий было бы разрушительным. В Тартаре заключаются и нейтрализуются именно эти разрушительные элементы, выделенные из бьющего из бездонного энергоисточника потока.

Мифы об умирающем, нисходящем в подземный мир и возрождающемся боге определяются в своих основных чертах не наблюдениями над природными явлениями, но энергетическим напряжением на грани бытия. В закрытом (структурированном) мире, отделенном от своего энергетического источника (бездны) происходит истощение питающих его энергий. Поэтому для поддержания его существования становится необходимом нисхождение бога в подземный мир, в котором он соприкасается с бездной, наполняется ее энергиями и возрождается, и вместе с ним возрождается все мироздание, которое через бога восполняет свои истощенные энергии. В этом состоит онтологическое содержание ритуала, повторяющего драму миротворения, а также объяснение того, что у края земли необъятной, в бездне залегают один за другим и концы и начала.