Фонарь! Морган вскинул голову, его зрачки расширились. "Идиот... Боже мой, какой идиот!" - хотелось ему закричать, но из груди вырвался только задушенный хрип. Световое пятно поплыло куда-то вправо со все увеличивающейся скоростью, и Морган, стиснув зубы, вцепился в седло. "Держись, - велел он себе. - Не сегодня". Это было бы верхом глупости - умереть вот так - посреди улицы, и Морган потянул поводья влево. Недовольно фыркнув, лошадь повернула. Перчатка скользила по коже седла, но Морган уже не замечал этого - он снова плыл куда-то далеко. Мгновение - и, потеряв точку опоры, Джуннайт стал заваливаться на сторону, но стукнулся о дощатую стену, прижавшись щекой к чему-то холодному. Правая рука безвольно повисла, не выпуская повода и, тем самым натянув его. Лошадка встала. Мгновение спустя Морган с трудом открыл глаза; его щека и нос прижимались к стеклу, за которым царил мрак. Закусив губы, едва сдерживая стон, Джуннайт поднял руку и постучал в окно. Это усилие доканало парня: красный мрак схватил его за горло и настойчиво потянул в бездну...

Глава III. Встреча.

Пятеро человек выехали из ревущего снежного вихря и спешились возле полузанесенного тела. Один из них пощупал пульс на шее лежащего и, подняв глаза на своих спутников, покачал головой, мгновенно зажмурившись от воя, сотрясшего заснеженные, поросшие мрачными равнодушными елями горы.

- Они убили Тима! Эти скваттеры убили его!!

- Молчать всем! - выкрикнул человек, сидящий на большом чалом коне. Понемногу гул голосов стих, и тогда мужчина продолжил:

- Да, ребята! Эти сволочи из Сван-вэлли пристрелили Тима! Нашему другу мы уже ничем не можем помочь, и облегчить нашу боль может только месть! Кровь за кровь! И немедленно!

Восторженный вой трех глоток был ему ответом и, прогрохотав копытами по окаменевшей почве, четыре коня растаяли в белесой мгле, унося своих всадников прочь. Пятый, все еще стоя на коленях возле тела, покачал головой и смахнул снег с седой бороды. "Странно... - пробормотал он про себя, - Линдейлу наверняка будет интересно об этом узнать. Или у этих скваттеров завелся счастливчик, либо на сцену вышел кто-то еще. У старины Тима в руке револьвер... Интересно..." Следопыт поднялся и огляделся. "Если Тим выстрелил, тот, второй, наверняка, упал. Жалко, снег замел все следы... Ладно, посмотрим: похоже Тим получил пулю от лежащего на земле человека, который был где-то... где-то... там." Следопыт прошел несколько шагов и, остановившись, аккуратно сгреб верхний рыхлый слой снега в сторону, обнажив тонкую корку красного льда, присосавшуюся к застывшей серой траве. "Это становиться интересно. Даже очень. И я не думаю, что эти идиоты отыщут человека с подобным ранением и похожей меткостью среди скваттеров. Мм да... Когда атмосфера так накалилась, что начинают стрелять в проезжих, полагая, что раз он не на их стороне, то уж точно на другой - жди беды... С такой раной дорога одна - в город. Туда-то мы и отправимся, когда погода поутихнет".

Следопыт вернулся к своему коню и, сев в седло, нагнулся к его уху:

- Интересно, Джоэл, кто этот несчастный идиот, который въехал прямиком в эпицентр этого пекла и, возможно, сам того не зная, кинул спичку в пороховой склад. Неужели эти скваттеры наняли ганфайтера? Или просто проезжий... А не убраться ли нам с тобой отсюда, Джоэл, а? Махнем в Калифорнию, там тепло. Я тебе не рассказывал, Джоэл, как однажды, когда был зеленым юнцом, не сбежал вовремя в Калифорнию? Да, да. И меня загребли в армию. Мы, правда не воевали, а охраняли пленных, но я там такого насмотрелся, что врагу, даже будь это паршивый янки, не пожелаю. Однажды один парень решил сбежать, так у меня духу ни хватило выстрелить, Джоэл, потому что он смотрел мне прямо в глаза и улыбался, а в его взгляде не было страха, даже, я бы сказал, что он стремился к смерти. Вот так, с этого дня, Джоэл, я и начал седеть. Здесь скоро куче народу потребуются услуги гробовщика, а мне бы не хотелось быть его клиентом еще несколько десятков лет... Деньги, они ведь не стоят продырявленной шкуры. Как думаешь, Джоэл?

Конь фыркнул и затряс головой, соглашаясь с хозяином. Раньше, когда он мог обогнать ветер и скакать много миль без остановки, ему часто доводилось видеть людей, лежащих вот так, как этот: неподвижно, с красными пятнами на рубашке или лице, и всегда это означало, что ему придется уносить хозяина от орущей толпы несколько дней кряду, а пули оставят еще несколько белых царапин на его бархатной шкуре... Но теперь Джоэл считал, что слишком долго живет и слишком стар для подобных штучек. Возможно, он мог бы сделать нечто подобное снова, но желания не было никакого.

* * *

Медленно качаясь на волнах во тьме своего сознания, он отчаянно пытался выплыть наверх, к бледному пятну, но что-то там, внизу, не желало его отпускать. Из последних сил Морган рванулся снова туда, к свету... Ему не удалось разлепить ресницы, но он услышал чей-то стон, а затем кто-то сказал:

- Что... с лошадью...

Только через несколько мгновений Морган внезапно сообразил, что это его собственный голос: слабый и ужасно хриплый. Ответа не последовало, парень прислушался к окружающей его тишине, и она внезапно наполнилась калейдоскопом разнообразных звуков: совсем близко по каменистой дороге в глубоких колдобинах прогрохотала тяжело груженная телега, одно ее колесо явно нуждалось в хорошей смазке... За дверью слышался смех и визг детей. Где-то вдалеке мычал бык, его рев перекрывали завывания ветра, иногда ослабевающего, но затем бросающегося в атаку с утроенной силой. Тревога, внезапно зародившаяся где-то внутри, медленно заполнила холодом грудь Моргана и он, сделав над собой усилие, разлепил глаза. Он лежал в маленькой комнате возле жалобно звенящего окна, за котором, в сердце вьюги, слились в бесконечном танце золотистые и бурые опавшие листья и миллионы невесомых снежинок. Перевернувшись на спину, Морган принялся изучать потолок, но смутное беспокойство не отпускало, а только глубже вгрызалось в него. Прошлое, от которого он убежал из Канзаса и продолжает бежать вот уже двадцать с лишним лет, когда-нибудь убьет его, если только не случится невозможное... "Надо выпить", - подумал Морган, однако даже малейшая мысль о том, что надо встать вызвала в его душе дикий протест. Он хотел позвать кого-нибудь, но из его горла вырвался какой-то неопределенный звук - не громче крысиного писка. Так Морган и лежал: глядя в потолок чуть левее длинной трещины в одной из досок, и тревога, сжигавшая душу, рвалась наружу дикими янтарными всполохами в его глазах. Он не знал, сколько времени прошло, когда наверху послышались шаги. Морган прислушался: кто-то разговаривал в комнате наверху, и язык этот не был ему знаком, однако потом он понял, что это немецкий, он слышал в Сент-Луисе, как на нем говорили два человека из окрестностей Геттисберга, которые промышляли шулерством на речных пароходах. Разговор наверху явно шел на повышенных тонах: мужской бас что-то доказывал тихому, непреклонному женскому голосу, который изредка вставлял недлинные фразы, только распалявшие мужчину. Несколько раз женщина употребила французские слова, и Морган усмехнулся: чего только не услышишь на Западе. Он знал пару фраз по-французски и немногим больше по-немецки, но эта пара говорила так быстро, что кроме слова "стрелок", выкрикнутого мужчиной и "остаться" твердо брошенное женщиной, ничего разобрать было нельзя, да и этого хватило, чтобы догадаться, о чем идет речь. Голоса стали громче.

- Почему ты поставил его лошадь в платную конюшню, а не в нашу? - спрашивала женщина.

- Если кто-то охотится за ним, я не хочу, чтобы он явился в наш дом, жена, - возражал мужчина. - И вообще надо отнести pistolero[9.] к цирюльнику, ведь он же выполняет еще и обязанности врача в этом городе.