Народ кочевников-скотоводов с западных пустошей снова собрался в набег на границы империи. Они проделывали подобное примерно раз в десять-двадцать лет: среди их многочисленных вождей появлялся харизматичный лидер с надлежащей родословной, резал глотки конкурентам на место верховного вождя, собирал в кулак многочисленную родню, подтягивал союзные рода и поднимал военный бунчук, после чего к нему присоединялись остальные племена. Дальше следовало нападение на ближайшего соседа - сиречь Империю, боевые действия, разной степени интенсивности и успешности, после чего, когда у них выбивали самых боевитых, кочевники отступали, и все возвращалось в обычное состояние - ни войны, ни мира.
В тот раз кочевники пошли по другому пути, нежели обычно - видимо, у их вождя прорезался талант стратега, а может, нашли где-то военных советников. Малая орда сожгла несколько пограничных деревень и небольшой форт - но это было отвлекающим маневром, их главные силы прошли до края пустошей на северо-восток, дошли до отрогов горной цепи и блокировали сильную крепость, контролирующую тракт, по которому в Империю вывозилась продукция разнообразных приисков - серебряных, медных, железных и пары-тройки золотых. Крепость, занятую сильным гарнизоном, дикарям было, конечно, не взять, но прибыли некоторых влиятельных лиц государства резко упали, итогом их возмущения вылилась операция западной армии по деблокаде крепости и, заодно уж, карательная экспедиция в пустоши, дабы вразумить дикарей раз и навсегда, на что было выделено три полноценных легиона. Командующим операцией назначили какого-то штабного шаркуна из столицы, по протекции влиятельного папаши - по слухам, одного из советников министра торговли, ради такого дела этого столичного соплежуя повысили до генерала, и отправили, добывать славу, почет и уважение. В первом же сражении малая орда была разбита на голову: незамысловатая лобовая атака трех легионов рано утром на их слабоукрепленный лагерь смяла бы и гораздо более многочисленное войско дикарей, мы просто вырезали большую их часть. А дальше новоявленный военачальник, что называется, "поймал звезду", результатом этого явился план, гениальный в своем идиотизме. Наше войско разделилось на две части: одна, большая, отправилась по тракту напрямую к крепости, небыстрым маршем, вторая, состоящая из нашего легиона, должна была нарезать длинный крюк по пустошам и выйти осаждавшим в тыл, дабы в итоге удар получился с трех сторон (третьей должен был стать гарнизон крепости), и не дать дикарям отступить в пустоши. "Наковальня и молот" - так этот бред называли в штабе. В ходе маневра предусматривалось форсирование довольно широкой реки, к счастью обмелевшей в это время года, по известному броду.
Уже в ходе передвижения начались неприятности: разведчики пропадали, даже если уходили большими отрядами, легион шел практически вслепую. Магия помогала не слишком - похоже, нам противодействовали сильные шаманы, с помощью своих непонятных обрядов вызывавшие возмущения в эфире, из-за чего сбои давали даже самые сильные заклятия дальнего видения. Легион двигался в ловушку, мы все это чувствовали задницами. Я даже написал завещание, и отослал его почтовым голубем обратно в форт легиона, завещав свое немудреное имущество товарищам по школе егерей, это на тот случай, если нас разобьют в труху.
Нас разбили в труху.
Когда наше двенадцатитысячное воинство добралось до реки, нас ждал сюрприз: река, которой предполагалось быть пересохшей и мелководной, бурлила, будто весной в половодье, и вместо ручья глубиной по пояс представляла собой могучий поток мутной воды. Никакого брода, естественно, не было, а на горизонте замаячили дикари. Очень много дикарей. И с другого берега тоже.
И уже даже самому тупому рекруту из линейных рот стало ясно, что никуда мы больше не пойдем, и пришло время уже нам умываться кровью...
Я смотрю, будто бы со стороны, как мои руки, трясущиеся от магического истощения, поднимают с земли длинную тяжелую пехотную сариссу, ее древко скользит в руках - это кровь ее предыдущего владельца. Седоусый сотник, командующий нашим отрядом, считает воинов по головам, словно жёнкины горшки на плетне у родного дома, и на его лице отражается отчаяние...
От меня и остальных магов сейчас нет толку, почти все выложились до предела и не способны зажечь даже примитивный светлячок. Идет восьмой час битвы, от легиона осталась примерно половина, и в строй встают все: раненые, которых поначалу отправляли в обоз, на берег реки, комендантский отряд, санитары, возницы и обозники, разведчики и спешенная кавалерия, выложившиеся маги и лекари, повара и писари. Чародеи, все поголовно, поначалу были заняты отражением шаманских атак, а вернее, духов, которых те напризывали. А потом нам повезло: совместным магическим ударом мы накрыли шаманов орды, камлающих в неглубоком тылу противника, это стоило нам почти всех магических сил, несколько волшебников все-таки погибли, попав под удар посмертных проклятий, многие валялись на земле, не в силах пошевелиться. Видимо, неподалеку от места камлания находился и вождь орды, потому что кочевники после нашего удара словно обезумели - лезли словно лемминги, собравшиеся топиться, они меняли по трое-четверо своих ублюдков на одного легионера, и даже такой размен дикарям был выгоден.
Выпад! В лицо одетому в кожаные доспехи всаднику, сверху вниз тыкающему копьем куда-то вниз перед собой, я достаю его, следующий успевает отвернуть рожу, острие скользит по нащечнику шлема вниз, и втыкается в шею, как раз над воротником старой железной кирасы. Мой сосед сбоку, тоже орудующий пикой, вдруг опрокидывается на спину - из-под козырька шлема - шапели торчит хвостовик арбалетного болта (гореть в аду тем, кто продает современное оружие дикарям!). Острие моей пики на мгновение застревает в грудной клетке вражеского воина, ее перехватывают, удар - и у меня в руках практически бесполезный двухметровый деревянный обрубок, а дальше вспышка, и мир погружается в темноту...
Тогда я пришел в себя глубокой ночью. Меня завалило телами мертвых - и своих и чужих, и поэтому, видимо, меня не затоптали в битве, а после нее не дорезали победители. Я видел их - при свете факелов они бродили по полю, перекликались на своем собачьем языке, искали своих раненых, добивали наших, тех, кто еще дышал, собирали трофеи. Мне повезло еще раз, кроме легкого сотрясения, которое, видимо, произошло от попавшего вскользь в шлем арбалетного болта, у меня не было ничего серьезного. Пробравшись незамеченным через остатки разграбленного и сожженного обоза я добрался до реки, там скинул кольчугу, поддоспешник, связал рубашкой пару досок из телег, и, опираясь на этот импровизированный плот, отдался на волю течения реки...
Тогда я выбрался, и дал показания прокуратору империи и наместнику провинции, кроме меня вышло еще десятка полтора человек. Арэол мне рассказывал потом, что Император, сам в прошлом вояка знатный, потеряв один из кадровых легионов, впал в дикую ярость, и генерала, который сбежал с помощью портального артефакта, приказал посадить на кол, Но после, поостыв, милостиво заменил трусливой мрази столь позорную казнь публичным колесованием. Достойная смерть для такой крысы как он, а его влиятельный папаша потерял теплое место и принял опалу.
Как же все таки тяжело это вспоминать - а в состоянии медитации, картины прошлого встают перед глазами, словно во плоти. Странное ощущение, словно дури накурился и у меня галлюцинации. Может, все-таки не зря наставники в Академии магии настоятельно советовали полностью очистить разум перед медитацией, и поддерживать таковое состояние все время? Чувство реальности давно было утеряно, и мне показалось, что я вижу свое тело со стороны: растрепанный парнишка с забинтованным животом, лежащий на кровати и бессмысленно пялившийся в потолок. Глаза у него совершенно остекленели и не двигались, он, похоже, даже не дышал.