- Зачем… - Я вздохнул. – Понимаешь, если бы ее отец или ее братья, или там возлюбленный какой-нибудь отправился ее искать – я бы только помахал им ручкой и пожелал доброго пути. Но никто этого не сделал. Получается, девчонку там запытают до смерти, или просто в яму бросят ни за что – ни про что, и никому до этого дела нет! «Ничему не противься, ничего не отвергай. Судьба сама позаботиться о тебе наилучшим образом» - вот их основное правило. И если Линсей забрали, то это не потому, что какой-то дурак чего-то там напутал, а такова судьба! А дороги Судьбы непонятны смертным, и остается только принять все, как есть.

- Судьба! Это значит, что если я лягу тут в лесу под деревом, вместо пытаться раздобыть что-нибудь съедобное, то оно само прибежит мне в рот, потому что Судьба обо мне заботится? Или если сюда прибегут волки, то я не должен хотя бы попытаться влезть на дерево, чтобы спасти свою шкуру, а должен позволить им меня съесть – ведь если волки прибежали именно ко мне, то такова моя судьба – быть съеденным волками? Да это же бред! Любой здравомыслящий житель этой земли, каким бы религиозным он ни был, попытается спастись, если на него нападут, а уже потом – начнет просить прощения у Судьбы, что сошел с ее пути… Но перед этим при встрече с волком он проткнет его рапирой или хотя бы затащит свою задницу на дерево!

Симон вдруг засмеялся – так громко и заливисто, что я невольно и сам улыбнулся. Подступившая было злость начала таять.

- Чего ты смеешься? Бери лопай, пока горячие – горячие вкуснее. Да и когда застынут, не очень ты их укусишь…

- Просто ты так красочно описал вероотступничество… Чего доброго, тебя самого в яму засунут, если кто-нибудь услышит.

- А за что меня в яму? Я никому жить не мешаю, ничего плохого не делаю. А чего я там себе думаю, то эт мое дело. Я ведь вообще ущербный, непомнящий – чего с меня взять?

Я вздохнул.

- Но девчонку надо найти и вызволить. Потому что больше никто этого не сделает. Убеждения у них такие… Да мрак с ними, с этими убеждениями, а когда твою дочь или сестру увозят какие-то закутанные… Вот мать ее – просто стоит и плачет. А когда я сказал, что иду за Линсей, то все на меня смотрели, как на сумасшедшего, и она тоже. Правда, когда я уже собрал котомку и пошел, она подбежала и шепотом, чтобы никто не слышал, сказала что будет молить Судьбу обо мне… Благодарен очень. Лучше бы она вместо этого кусок хлеба дала мне в дорогу… Как был, так и ушел голодным, топор вот только прихватил. Хотел бы я посмотреть на того, кто запретил бы мне его взять, - добавил я слегка самодовольно.

Симон наконец решился попробовать мое блюдо и осторожно откусил кусочек. Но, распробовав, стал без стеснения набивать себе рот горячими кореньями, и поток вопросов с его стороны на время прекратился.

- Да не спеши ты так, а то еще подавишься. А меня обвинят в том, что я захотел тебя зажарить на обед, и тогда точно бросят в яму.

- Не шмешно… - пробормотал Симон с набитым ртом. – Я шлишком худой, штобы интересовать тебя как еда…

- Эт уж точно…

Я только покачал головой, наблюдая, с какой жадностью мальчишка набивает себе рот.

- Ты ел когда в последний раз?

- Не помню… Позавчера, кажется… немного. А ты научишь меня искать эти коренья?

- Научу… Ты пока ешь, а я пройдусь наберу еще веток.

Когда я вернулся с огромной охапкой – чтоб на дольше хватило – веток, Симон уже свернулся в клубочек на траве возле самого костра с самым что ни на есть блаженным видом.

- И давно уже ты странствуешь? – спросил я, бросая немного веток на съедение огню. Тот принял подношение с удовольствием и тут же поднялся вверх, окутывая наши тела приятным теплом.

- Не очень, - признался мальчишка. – Я из Костриц, это отсюда недалеко.

- А то я смотрю – кожа да кости…

- Да я всегда был таким, - безразлично пожал плечами Симон. – Я ведь вообще-то из дома ушел, - вдруг признался он.

Я только крякнул, покивав головой в ответ. Такое действие и для взрослого считается почти что преступлением, а тут – малец, да еще такой заморыш.

- Совсем ушел?

- Совсем. А меня бы все равно братья придушили где-нибудь…

- Эт за что же так?

- Они мне не родные. Я жил раньше в городе, Дубки называется – маленький город. Я его помню слабо, хорошо помню только пожар… Наверное, тогда я и потерялся из дома. Потом бродяжил долго, ходил по разным дорогам… Кажется – очень долго… А потом меня нашла моя сестра, и сказала, что заберет к себе домой. Они с мужем живут в том же городе, на улице башмачников. Мы с ней шли в город, но по дороге что-то у нее случилось. Мы зашли в Кострицы – как сестра сказала, к родственникам. К тете Руди. Она попросила меня подождать – день, или два, пока она за мной вернется. А тетка согласилась, чтобы я у них пожил.

Симон судорожно вздохнул.

- Но она не вернулась… А тетка меня возненавидела.

- Вот я и решил пойти в Дубки, и сам найти ее там. Пускай она немного поругается – а потом все равно простит – она добрая. Только ты это… не говори никому, что я сбежал, а то меня еще назад отправят, - добавил Симон, уже зевая.

- А эт не мое дело, - честно сказал я. У тебя своя дорога, у меня своя. Мне только до Семиглавца добраться. Хочешь – иди со мной. А дальше – как умеешь.

Молчание Симона могло значить только одно – мальчишка уже спал, разомлев от еды и от ощущения относительной безопасности в моей компании.

Я и сам почему-то дико захотел спать; положив топорик наподхвате, я и себе устроился на лесной перине из листьев и травы. И, засыпая, я успел поймать какой-то то ли обрывок воспоминания, то ли мысль, что такие ночевки мне не в новинку и что когда-то мне нравилась походная жизнь…

∞

- Мне – к барону, решительно заявил я, глядя сверху вниз на щупленького лысоватого человечка – видимо, одного из слуг. В его глазах я прочитал желание поступить со мной так же, как он обычно поступал в таких случаях – отослать наглого пришельца куда подальше, используя свою власть – беречь покой своего господина.

Но это был не тот случай.

- А… вам назначена аудиенция? – пропищал человечек.

- Ау.. Чего? Ничего мне не назначено. Но у меня для него важное донесение, которое я могу передать только лично, - для пущей важности я напыжился – под стать дотошному хранителю бароньего покоя. Но, видимо, человечек был согласен мне поверить и так.

- Тогда – проходите.

Довольно долго я шел за ним по коридорам красиво обставленного высокого дома, с каменной кладкой стен и натертыми до блеска досками деревянного пола, сопровождаемый иногда пристальными взглядами слуг. Перед высокой резной дверью мы остановились.

- Подождите, я доложу о вас, - почти что прошептал слуга и юркнул за дверь.

Еще через минуту она открылась.

Вздохнув, я решительно переступил порог и оказался в просторной комнате, что, по видимому, служила кабинетом хозяину. Высокий немолодой мужчина с растрепанными волосами и длинным шрамом через всю щеку поднял на меня тяжелый взгляд. Его этот шрам почему-то сразу расположил меня к барону – видать, не один я хватил по роже в пылу боев… Но хозяину кабинета, кажется, было абсолютно плевать на наши «похожести».

- Ну, и что же это за донесение такое, ради которого я должен терпеть орка? – голос барона оказался низким и хрипловатым, словно у того была простуда.

- Ваши люди, господин, схватили по обвинению в колдовстве одну девушку из Озерка – это деревня не очень далеко отсюда. Но это ошибка – она местная, вся деревня ее знает, и каждый может поручиться за нее.

- И это – та новость, с которой ты пришел? – лицо барона исказила гримаса презрения.

-Вышвырните его вон отсюда!

Двое стражников, вооруженных длинными ножами, обнажая на ходу оружие, направились ко мне – но в их движениях не было уверенности – все-таки я был на голову выше каждого из них, и раза в два шире в объеме. И только барон, кажется, не испытывал никакой боязни.