Час от часу не легче. Один за другим из строя выбыли командиры двух батальонов. А враг остервенело рвется вперед. Кто бы мог возглавить первый танковый батальон? Перебираю в памяти командиров рот, офицеров штаба. Выбор падает на капитана Чиркова, начальника штаба этого же батальона. Он — офицер опытный, сумеет взять управление боем в свои руки.

Я подзываю капитана И. П. Гаськова, заместителя начальника оперативного отделения штаба.

— Сейчас же отправляйтесь в первый батальон. Передайте приказ капитану Чиркову: принять командование батальоном.

Гаськов под грохот разрывов вражеских снарядов вовремя прибыл на позиции танкового батальона. И вот уже капитан Чирков отдает распоряжения, организует усилия людей. Огонь по врагу становится все сильнее. В неравной схватке танкисты сумели отразить контратаку.

Итак, этот день не принес нам успеха. Бригада не смогла пробить брешь во вражеской обороне. Я тяжело переживал неудачу, досадовал, что мы оказались без артиллерийской поддержки.

К вечеру бригада начала закрепляться вдоль оврага на достигнутом рубеже. Офицеры штаба собрались в наспех оборудованном блиндаже. Мы анализировали боевые действия подразделений, изыскивали возможности решения задачи. В это время зазвонил телефонный аппарат. Я поднял трубку. Командир второго танкового батальона Федоров доложил:

— С запада летят немецкие самолеты.

По рации я связался с командирами батальонов и приказал укрыть людей в щелях, окопах, траншеях.

Юнкерсы летели тремя большими группами на небольшой высоте. Их прикрывали около десяти истребителей. Но вот из облаков вынырнули два наших ястребка. Они набросились на бомбардировщики, когда те входили в крутое пике. В какой-то мере ястребки помешали юнкерсам — прицельного бомбометания не получилось. Но от бомбежки вздрагивала земля и в нашем блиндаже поскрипывало бревенчатое перекрытие. Погасив коптилка. Стало темно.

С оглушительным треском рвались бомбы и вдоль оврага. Заметно было, что фашисты торопятся и бомбят наугад. Вскоре улетел последний юнкерс. На нашу бригаду было сброшено более сорока бомб разного калибра. К счастью, этот налет не причинил нам вреда. Даже уцелела телефонная связь с подразделениями. Неповрежденной оказалась и боевая техника.

Мы продолжили прерванное было совещание в блиндаже. К тому времени артиллерийско-минометный огонь противника начал заметно ослабевать. Что бы это значило? Уж не собрались ли гитлеровцы под шумок бомбежек и артобстрелов отойти на новый рубеж? Вскоре это предположение подтвердилось: разведчики захватили пленного, и тот показал, что немцы понесли большие потери и готовятся отходить на юго-запад.

А что, если атаковать противника ночью, сорвать ему организованное отступление? Офицеры штаба, с которыми я поделился этой мыслью, поддержали меня.

— Подготовиться к ночной атаке! — тут же был передан боевой приказ во все подразделения.

Танкисты быстро привели в порядок технику, произвели дозаправку машин, пополнили боеприпасы. Офицеры штаба и политотдела побывали в подразделениях, рассказали о героических действиях отличившихся — о танкистах лейтенанта Бучковского, автоматчиках взвода младшего лейтенанта Михейкина.

Коммунисты проводили беседы, воодушевляли людей на новые ратные подвиги. Из рук в руки переходили листки-молнии. Их с интересом читали бойцы. Листки рассказывали о людях, проявивших отвагу и мужество в жаркой схватке с врагом. Освещались и другие вопросы: дисциплина в бою, взаимная помощь и выручка, сохранение боевой техники.

Я побывал в боевых порядках танковых батальонов, уточнил их задачи, беседовал с командирами об особенностях боевых действий ночью.

Встретился я и с автоматчиками. Они тихо переговаривались между собой, переживая постигшие нас неудачи. Важно было вновь вернуть людям боевую активность. Поэтому в своих беседах я подчеркивал, что ночной бой мы выиграем наверняка. Вместе с тем я выяснял, как бойцы знают свою задачу, с какими танковыми экипажами пойдут в атаку, как в темноте будут выдерживать заданное направление. Беседы показали: люди верят в свои силы.

— Можете на нас положиться, товарищ комбриг, — заверяли челябинцы.

Эти парни, вчерашние токари и слесари, рабочие и колхозники, чаще меня называли не по званию, а по должности. Где бы я в тот вечер ни появлялся, они меня тепло встречали, рассказывали о первом бое, с сожалением говорили, что не смогли за день раскусить орешек.

Около закопанного танка, прямо на траве, расположились коммунисты танковой роты, которой командовал старший лейтенант К. В. Бахтин. О броню облокотился инструктор политотдела майор Онищук. Идет партийное собрание. Повестка дня: Прием в партию лучших бойцов. Выступают механик-водитель Сурков и другие коммунисты, которые видели, как рядовой Жилин дрался в бою. У всех одно мнение: принять товарища Жилина кандидатом в члены ВКП(б).

Часа через два я возвратился на командный пункт. Здесь меня поджидал начальник политотдела 197-й Свердловской бригады подполковник И. Г. Скоп. С Ильей Григорьевичем мы были знакомы мало, но встретились, как старые друзья. Подполковник информировал нас о действиях Свердловской бригады, а мы ему рассказали о своих делах и заботах. С его помощью были решены некоторые вопросы взаимодействия. Мы тепло расстались с подполковником Скопом. Впоследствии мне не раз доводилось встречаться с этим политработником, и я по сегодняшний день с теплотой вспоминаю о нем.

Было уже темно, когда я вышел из блиндажа. Медленно, словно нехотя, наступала ночь. Тянуло прохладой. Стояла необычная для фронта тишина. Я взглянул на часы. Пора. Тотчас ударили приданные бригаде орудия. Снаряды с воем полетели на врага. Огонь открыли наши танкисты, пулеметчики и автоматчики.

На левом фланге дружно ринулись на врага танкисты рот Бахтина и лейтенанта Е. Н. Кузнецова. От них не отставали автоматчики. Они вплотную подошли к позициям противника, и вот уже во вражескую траншею полетели гранаты. Танки, перевалив через траншею, пошли дальше. Танк Акиншина налетел на противотанковое орудие и подмял его гусеницами.

В обороне противника была пробита небольшая брешь. Я потребовал от комбатов усилить нажим на врага. Танки продолжали крушить его огневые средства, уничтожать живую силу.

Мы начали расширять прорыв и преследовать отступающего противника. За ночь подразделения бригады сумели продвинуться вперед на пять — шесть километров. Это был уже успех.

Наступил рассвет.

— Справа отходящая колонна противника, — доложил командир танка Лычков и указал ориентир.

Я приник к прибору наблюдения. Действительно, группа колесных и гусеничных машин, в том числе танки, отходила в сторону населенного пункта Злынь. Значит, наш замысел удался.

Враг, видимо, решил, что мы его окружаем, и начал поспешно отходить, двигаясь параллельно нашему маршруту.

У меня созрело новое решение: ударить по отступающей колонне машин. Тотчас были выдвинуты на прямую наводку артиллерийская батарея и взвод танков. Огонь по подставленным бортам немецких танков был эффективным. Запылали три машины. Из фердинандов и пантер выскакивали гитлеровцы, но тут же попадали под пулеметные очереди.

— Молодцы, артиллеристы! Молодцы, танкисты! Еще дайте огонька! — передал я по рации.

Горели подбитые танки. Сплошной дым окутал землю. Слева от меня показалась небольшая высотка, поросшая мелким кустарником.

— Жми на высотку, — последовала команда механику-водителю Мурашову.

В кустарнике на высоте наш танк остановился. Впереди простиралось пшеничное поле, слева от которого тянулась небольшая рощица. Она привлекла мое внимание, и не зря. В тот же миг из-за нее показалось несколько танков, вслед за которыми бежала пехота. Стало очевидным: противник наспех подготовил контратаку, пытается задержать наше продвижение.

Я связался по рации с командиром второго батальона.

— Говорит первый, как слышишь меня? Прием!

— Слышу вас пло…

— Двадцать второй, двадцать второй, говорит первый…