— Что же он всё-таки задумал? — размышляла она. — Явно следит за мной. Но не целый же день он здесь находится! Наверняка изучил мой режим прогулок и только в это время появляется в парке.

На следующий день она вышла на прогулку на два часа позже. Миша был на своём месте. Инга тоже, но уже не стояла, а почти висела на дереве. Было понятно, что она находилась здесь давно. Два дня подряд Татьяна ходила гулять в другом направлении. Этот маршрут ей не нравился, но зато чувствовала она себя спокойнее и испытывала огромную радость, когда представляла Ингу с Мишей в парке, уставшими и не дождавшимися её. Правда, она не понимала, как получалось так, что она видела их обоих со стороны дороги, а Миша Ингу не замечал. Складывалось впечатление, что эта парочка сбежала из психушки.

Был прохладный октябрьский день, шёл противный дождь. Казалось, он никогда не закончится.

— Поднимайся и иди гулять! — уговаривала себя Татьяна. — Гулять надо в любую погоду!

Руки не хотели слушаться её. Она кое-как натянула колготки и сапоги, надела свитер, широкий сарафан для беременных, длинное кожаное пальто, вязаную шапочку, повязала шарф, взяла перчатки, сумочку с мобильным телефоном, зонт и нехотя отправилась на улицу. Настроение соответствовало погоде, хотелось спать. Она брела по знакомой дороге вдоль парка и уже не думала не об Инге, не об её муже. Татьяна открыла зонт и стала прикрываться им от дождя и ветра. Тротуар был залит дождём, на нём было много луж, которые она иногда обходила, а иногда шла прямо по ним, если чувствовала, что они неглубокие. В одной луже кто-то положил несколько кирпичей, чтобы можно было её перейти и не промочить ноги. Она стала осторожно переходить с одного кирпича на другой. Вдруг кто-то сильно толкнул её в сторону. Она резко шагнула вправо и вертикально полетела вниз, машинально выронив зонт, сумочку и расставив руки. Она сильно ударилась животом о край чего-то и закричала. Невыносимая боль пронизала её живот, а потом и всё тело. Силы стали покидать её. Она видела, как впереди неё идущие пожилые люди, обернулись и бросились к ней на помощь.

— Только бы не отключиться! — с надеждой подумала она. — Сейчас они мне помогут.

Безмолвное ожидание казалось вечным. Голова уже не хотела держаться, руки ослабли, тяжёлое тело и мокрое кожаное пальто тянули её вниз.

— Вот и всё! — обмякла она. — Тишина…

Она открыла глаза и безразлично смотрела в потолок. Над ней наклонилась молодая женщина в медицинском халате.

— Вы меня слышите? — спросила она Татьяну.

Ей не хотелось отвечать, она просто медленно моргнула глазами.

— Почему вы мне не отвечаете? — твердила медсестра надоедливым голосом.

Таня попыталась открыть рот, но в нём всё пересохло, губы не расклеивались.

Медсестра намотала на ложку бинт, смочила в кружке с водой, помочила ей губы.

— Как вы себя чувствуете?

— Нормально, — еле слышно ответила Татьяна.

Снова закрыла глаза и долго лежала, не о чём не думая.

Постепенно она поняла, что находится в реанимации. Начала вспоминать, почему сюда попала. Ощутила нестерпимую боль в животе и медленно потянулась к нему рукой. Живот был маленьким, почти плоским, лишь выпуклая полоска перевязочного материала на нём говорила о том, что ей сделали операцию.

— Мой мальчик! Где мой мальчик? — застонала она.

Медсестра измерила давление и вышла. Через минуту пришёл врач, спросил о самочувствии.

— Как вы уже, наверное, поняли, — начал он беседу, — вам сделали операцию. Скорая помощь привезла вас с улицы. Вы провалились в открытый канализационный люк. Какая-то супружеская пара еле вытащила вас из него. Вы получили сильный удар животом о край люка.

— Ребёнок… Что с ребёнком?! — опять заплакала Татьяна.

— Ребёнок ваш жив и находится в кувезе. Он в тяжёлом состоянии.

— Он будет жить?

— Мы делаем всё положенное, будем надеяться на лучшее.

Пришла медсестра, сделала Тане укол. Она успокоилась и заснула.

В ночную смену в реанимацию пришла медсестра, ранее работавшая во взрослом травматологическом отделении. Она узнала Татьяну, и позвонила в ординаторскую этого отделения и Наташе — её подруге в детскую травматологию. Наташа вышла в ночное дежурство. Вечером она пришла навестить Татьяну, но поговорить с ней не удалось. Таня спала. Тогда она попросила медсестру рассказать ей о ребёнке и, если можно, показать его.

— Я мало, что знаю о нём, а возможности показать его, у меня нет. В детской реанимации отдельный медицинский персонал и очень строгий санитарный режим. Вам лучше поговорить о мальчике завтра с врачом.

Наташа была вся на нервах. Она позвонила мне и рассказала ту скудную информацию, которую узнала от медицинской сестры.

— Я завтра обязательно прорвусь к малышу, — твёрдо сказала она, — сниму его на камеру мобильного телефона и покажу Татьяне, чтобы она хоть немного успокоилась. Ей ещё долго не принесут ребёнка кормить. Представляю, что делается в её душе! Ты хоть ходи осторожнее по дорогам! — предупредила она меня на прощание.

Информация о случившемся несчастье с моей подругой расстроило меня. Я сидела, обняв руками свой живот, и плакала. Таня должна была родить сына через месяц, фактически одновременно со мной. И вдруг такая беда!

— Только бы малыш выжил! — молилась я.

Утром Наташа прошла к Татьяне в палату. Она уже не спала.

— Наташа, — сразу начала Таня умолять подругу, — уговори врача показать тебе моего мальчика. Сними его на камеру мобильного телефона, я хочу посмотреть, какой он. Врач сказала, что ещё не скоро принесут его мне.

Таня была не узнаваемая, бледная, измученная.

Наташа встретилась с лечащим врачом подруги и попросила рассказать о её здоровье и о состоянии ребёнка.

— Она потеряла много крови, — сообщила врач. — Вы, наверное, знаете, что Татьяна Павловна упала в открытый канализационный люк, расположенный на дороге. Перед операцией её пришлось тщательно обрабатывать. Ведь она была вся в канализационных водах. Вы, как врач, понимаете, что значит положить её в таком виде на операционный стол! Без осложнений бы операция не обошлась. Да и ребёнку сепсис был бы обеспечен. И так много инфекции вокруг. Поэтому было потеряно драгоценное время и для здоровья матери и для ребёнка. Что касается новорожденного. Он жив, но в очень тяжёлом состоянии. Самостоятельно не дышит и не сосёт. Кормят его через зонд, ставят капельницы.

— Но есть надежда, что он будет жить?

— Мы не Боги, как и вы, — развела руками врач, — делаем всё возможное.

— Разрешите мне на него посмотреть. Пожалуйста!

— Хорошо, только наденьте стерильные халат, маску, колпак и бахилы.

Наташа переоделась во всё стерильное и пошла за врачом.

— Вот её малыш, — показала врач на кувез.

Наташа подошла поближе и посмотрела на него.

— Ему, что, не хватает кислорода?

— Почему вы так решили?

— Ну, посмотрите на цвет кожи тех двух детей и его. Он синюшный!

— Это его природный цвет кожи. Цвет кожи негроидной расы.

— А вы, случайно, не перепутали детей!

— Однозначно, нет!

Наташа вытащила из кармана мобильный телефон и сделала несколько снимков.

— Я бы не стала показывать матери фото ребёнка с трубками, — посоветовала врач.

— Она тоже врач, как и мы, и всё поймёт. Ей, главное — видеть своего ребёнка живым.

Наташа вышла в коридор и стала переваривать увиденное. Немного погодя решила позвонить мне.

— Ира, я сейчас была у Тани и видела её ребёнка.

— Ну, и как у них дела?

Она пересказала мне информацию, полученную от врача, об их здоровье, а потом спросила:

— Ты не помнишь, нам Таня ничего не говорила о национальности отца своего ребёнка.

— Не помню, кажется, не говорила. А тебе, зачем его национальность понадобилась?

— Да что-то не вяжется в моей голове, — начала она размышлять, — она говорила, что её Владимир где-то на севере охраняет секретный объект.

— Это она точно говорила, — подтвердила я.

— Но, вряд ли на эту работу наняли бы негра!

— А причём тут негр?!

— У Тани родился чернокожий ребёнок.

— Что-о-о? Этого не может быть! — чуть ли не в истерике завопила я и в момент вспомнила, что у наших детей, похоже, один отец. Не может такого быть, чтобы…

И тут я замолчала и вспомнила историю рождения внука Нины Васильевны. К тому же в нашем городе за весь год, а иногда и за несколько лет подряд, не возможно было встретить на улице чернокожего человека.