На улицах горели костры, возле них грелись красногвардейцы и проверяли у подозрительных прохожих документы.

В домах буржуев окна были закрыты ставнями, калитки заперты на замки. За высокими заборами точно вымерло все, притаились богатеи - душа в пятки ушла.

На Седьмой линии мы встретили рабочих, которые несли стулья с золочеными ножками. Илюха пощупал мягкое, обтянутое голубым шелком сиденье и спросил: «Что это?» Рабочий ответил: «Реквизиция». Илюха стал спорить, что так называются стулья по-американски. Но Васька объяснил, что это все равно что контрибуция, а потом мы узнали, что мягкие стулья отобрали у пристава, который сбежал к генералу Каледину. Стулья сносили в ревком: теперь на них будут сидеть рабочие и крестьяне. Нам тоже разрешат посидеть! Хватит Сеньке-колбаснику своим толстым задом в мягких креслах сидеть. Разбаловались! Хватит, посидели, и довольно!..

Ревком разместился в доме генерала Шатохина на Пожарной площади.

Невиданное оживление царило там. Красногвардейские отряды стекались со всех концов к ревкому, шли с охотничьими ружьями, самодельными пиками, старыми винтовками. Многие были перепоясаны крест-накрест пулеметными лентами. Тут же, возле церкви, рабочие учились стрелять: щелкали затворами винтовок, прицеливались с колена, перебегали в сквере от дерева к дереву, прячась за них, как будто ловили кого.

На высоких ступеньках ревкома мы увидели механика Сиротку. Он отдавал рабочим распоряжения. Одних посылал караулить отнятый у Цыбули магазин, другим приказывал взять под охрану заводскую шахту, третьим велел раздавать бедным продукты и хлеб. Тут же на коленке он подписывал карандашом приказы.

Двое красногвардейцев с револьверами в руках провели на допрос арестованного комиссара Временного правительства - лавочника Цыбулю. Говорили, что он на своих складах облил всю пшеницу керосином, чтобы народу не досталась. А золото свое в ставке утопил.

«Лучше, - сказал, - нехай погибнут мои деньги и все богатство, чем отдавать задрипанным рабочим и крестьянам». Точь-в-точь собака на сене сам не гам и тебе не дам.

Радостно было видеть возле ревкома отряд селян под командой дедушки Карпо. Сиротка посылал селян охранять дом и все имущество капиталиста Юза.

- Помните, товарищи, - говорил им Сиротка, - законы революции суровы. Революцию могут совершать только честные люди. Солдат революции не должен поддаваться соблазну. Я уверен, что ни один из вас не запятнает себя несмываемым позором и не польстится на подлые буржуйские безделушки.

Васька смело поднялся по мраморным ступенькам широкой лестницы с красными бархатными перилами. Мы двинулись за ним. Я узнал парадное шатохинского дома: здесь когда-то сестра кадета дала мне хлеб...

- Где ревком? - спросил Васька у рабочего, стоящего при входе с винтовкой в руках.

- А тебе зачем?

- Нужно.

- А все-таки?

Васька спокойно развернул плакат с красным рабочим и показал часовому:

- В красногвардейцы хотим записаться.

Часовой рассмеялся и, оглянувшись на своих, скомандовал:

- Эх, хлопцы, смирно-о! Красная гвардия пришла!

Все повернули головы к нам, окружили со всех сторон.

- Глянь, да они с саблями!

Рабочий взял меня за штанину, приподнял ее, и всем стали видны материны туфли.

- А этот, поглядите, в женских туфлях!

Васька нахмурился:

- Ладно, зубы не оскаляй.

Кто-то из красногвардейцев потянул за рубашку Илюху и спросил:

- А тебе, пацан, сколько лет?

- Двадцать пять, - выпалил Илюха. - Не веришь? Могу на церковь перекреститься.

Красногвардейцы еще пуще развеселились.

- По шеям их отсюда!

- Пускай идут...

Молодой красногвардеец остановил Учу:

- А ты, хроменький, куда?

- Эге, - бойко ответил Уча, - я такой хроменький, что лучше тебя воевать буду.

В суматохе я проскочил мимо часового и остановился у двери с табличкой: «Председатель Военно-революционного комитета».

Я решил: пока ребята спорят, запишусь первым.

Освободив саблю от тряпок, в которые она была обернута, я подумал, что было бы неплохо выпустить из-под картуза чуб, как у казака, да чуба не было: только вчера мать ножницами остригла. Толкнув дверь, я шагнул через порог, и ноги мои подкосились: за столом сидел отец.

Рабочие толпились вокруг и слушали, как он радостно кричал в черную трубку:

- Мося, когда приехал? Что привез? Двести винтовок? Молодец! - Увидев меня, отец удивленно поднял брови, но продолжал говорить с невидимым человеком: - Что, что? Два пулемета? Маловато, просил бы больше. Выезжай скорее, чего застрял там? Как не пропускают? Действуй по всей строгости революционных законов. Требуй, чтобы пропустили поезд. Отправляй оружие прямо к заводу, да торопись: калединцы подходят!

Отец повесил трубку на крючок желтого ящика, похожего на скворечник, взглянул на меня, хотел спросить что-то, но вошел Петя с Пастуховки и, вытянув руки по швам, отрапортовал:

- Отряд углекопов с шахты «Италия» прибыл в распоряжение революции. Имеем на вооружении десять винтовок и три нагана.

Отец выслушал рапорт, повернулся к стене, где висела карта:

- Выступай, Петя, на Смолянку, вот сюда. - Отец ткнул пальцем в карту. - Там калединцы захватили рудник, громят Советы... Действуй, Петрусь!

Не успела закрыться дверь, как вошел человек в матросской форме.

- Товарищ предревкома, разрешите?

- Откуда? - спросил отец.

- Рудник «Ветка», пятьдесят семь красногвардейцев. Вооружение двадцать три винтовки, семнадцать сабель, две гранаты. Ждем приказа.

- Ты матрос? - спросил отец.

- Черноморец, бывший шахтер, товарищ предревкома, фамилия Черновол.

- Хорошо, товарищ Черновол, присоединяйся к рабочим завода.

- Слушаюсь, товарищ предревкома! - Матрос повернулся так лихо, что в дверях столкнулся с толстым человеком, тем самым меньшевиком, который говорил речь на маевке.

Потрясая пухлыми кулачками, он закричал:

- Гражданин Устинов, мы протестуем, нельзя допускать кровопролития!

- Кто это «мы»? - нахмурившись, спросил отец.

- Совет рабочих депутатов.

- Неправда. Совет не протестует, одни меньшевики против.

- Что значит меньшевики, разве мы не вместе делаем революцию?

- Нет, вы мешаете. Почему задержали вагон с оружием?

- Много на себя берете, гражданин Устинов. История не простит вам невинную кровь.

Отец громыхнул кулаком по столу:

- Хватит болтовни! Пропустите оружие, иначе отведаете рабочего штыка!

- Мы будем саботировать ваши распоряжения! - Ругаясь, меньшевик выбежал.

Отец вытер платком лоб и, поглядев на меня, спросил:

- Ты что здесь делаешь?

- Н-ничего, так, - запнулся я, не зная, что ответить. Потом вспомнил о сабле и протянул ее отцу: - Я... т-тебе саблю принес.

Отец грозно поднялся из-за стола:

- Где взял?

- У кадета отняли.

Не спуская с меня сердитого взгляда, он взял саблю, внимательно осмотрел ее и положил на стол. Снова зазвенел желтый ящик.

- Марш домой! - успел сказать отец и снял с крючка трубку. - Устинов у телефона.

С пылающим лицом я вышел в коридор. Ребята стояли в очереди перед дверью с табличкой: «Запись в красногвардейцы здесь». Первым стоял Уча, за ним Цыган, сзади Илюха. Он держался за Абдулку и дрыгал ногой от нетерпения. Васьки в коридоре не было. Наверное, он уже записывался.

Увидев меня, ребята бросились навстречу.

- Записали? - с завистью спросил Уча.

- Записали, - уныло ответил я.

Толкая друг друга, они ринулись в кабинет отца, но тут же выскочили обратно.

- Дать бы тебе по сопатке, - угрюмо сказал Абдулка и пошел к выходу. За ним огорченные Илюха и Уча.

Где же Васька? Я бродил по коридорам и нигде не находил его.

В коридоре, у стенки, была навалена гора оружия, отобранного у бывших офицеров, у штатских на улицах, в домах буржуазии. Тут были штыки и кинжалы разной формы, берданки, шахтерские обушки, пулеметные ленты без патронов и с патронами. Тут же, на ворохе оружия, лежали буханка хлеба, граната и консервы.