Компания идет по тёмному замковому коридору, освещая путь кто телефоном, кто карманным фонариком.

Мальчики на смотровой площадке башни. Небо над ними уже значительно посинело. Несмело мерцают первые звёзды, у горизонта золотится краюшка луны. Ребята дружно снимают свои рюкзачки и опускаются на пол. Через пару минут у них уже разложен и разведен костер. Пухляш жует бутерброд. Другие ограничились яблоками и грушами. Старший, дожевывая свое яблоко, окидывает притихших товарищей многозначительным взглядом:

— Ну, что? Начнем ровно в 12!

Все мрачно кивают в ответ.

Затаив дыхание, ребята следят, как часы на телефоне отсчитывают последние секунды до назначенного срока. И вот на экране появляются цифры «00:00:00». За стенами башни уже включены мощные прожекторы, но их свет направлен мимо смотровой площадки. Поэтому вокруг костра сгустилась мягкая синяя ночь. Над головами парней слабо поблёскивает серебристая ущербная луна. Мальчишки решительно вздыхают, и старший передает одному из них зажигалку. Мальчик с зажигалкой — это Тинек — некоторое время мнется, но, встретив серьёзный взгляд главного, очевидно, собирается с силами и встает.

Ребята светом фонарей провожают Тинека до входа в замковый коридор. И вот дверь за ним захлопывается. В кромешной темноте вспыхивает неверный ало-оранжевый язычок пламени. Из тени выныривает побледневшее детское лицо. Тинек таращит глаза и несколько раз нервно облизывает губы. Наконец он набирает полную грудь воздуха и кричит, что есть мочи: «Катарина!» Крик гулким эхом прокатывается по каменному коридору и тут же заглушается судорожным топотом торопливых детских ног. Дверь распахивается, и героя встречает взволнованная компания.

Секунды две-три они все вместе молча пялятся в глубь коридора, туда, куда свет их фонариков уже едва проникает и тьма становится особенно жуткой. Там как будто бы ничего и нет, но в то же время что-то тревожно подрагивает, словно силится оформится из гущи ночного мрака.

В конце концов ребята гурьбой взбегают назад на башню и облегченно смеются. Летят, перекрывая друг друга, хвастливые и насмешливые фразы: «Ну как видали!», «Перетрусил!», «Да там ничего нет!», «Признайся уже!», «Сам струсил!»

Сидя у костра, мальчишки с серьёзными лицами тянут спички из рук старшего. Короткая попадается пухляшу. Паренек трёт щёки и, стараясь ни на кого не смотреть, забирает зажигалку.

Дверь закрывается за спиной полного мальчика, и сейчас же фигуру его поглощает плотная, почти осязаемая тьма. Слышно лишь напряженное, прерывистое сопение. Щёлкает зажигалка, рассыпается синеватый сноп искр и моментально гаснет. Ещё щелчок, ещё — в неверных вспышках видно перекошенное от испуга лицо мальчика. Вскрик, стук, топот ног. Тёмный коридор сотрясают дробные удары кулаков в дверь.

Ребята всей группой навалились на дверь с другой стороны. Из коридора замка до них долетает искаженный от страха голос пухляша: «Откройте! Откройте!». Все отвечают разом, и реплики сливаются в неразборчивый гул. Паника за дверью нарастает: в дверь как будто уже ломится целая ватага толстячков, так оглушительно звучат непрекращающиеся удары. Голос запертого срывается на визг, в котором можно разобрать лишь многократно повторяющееся имя «Катарина».

Дверь распахивается. Пухляш по инерции валится на пол и продолжает истерически колотить руками и ногами в пол, сопровождая всё нестихающим визгом. Старший тянет истерика за шкирку вверх и отвешивает ему приличную оплеуху: «Ты что, малый ребёнок?!»

Грозный холодный тон взбешенного парня, очевидно, действует на толстячка отрезвляюще. Он прекращает визг и, стоя на коленях, поднимает к окружившим его ребятам заплаканное лицо. Его жалостливо-извиняющееся выражение вдруг улетучивается, когда он замечает, что товарищи остекленевшими глазами смотрят не на него, а в дверной проём за его спиной. Фигуры мальчишек застыли в неестественно напряженных позах, и лишь мелко подрагивают фонарики в их руках. Пострадавший паренёк медленно поднимается и так же медленно оборачивается.

В сужающемся тоннеле неверного света, уходящего в даль бесконечно тёмного коридора, летит прозрачный силуэт — женские плечи, половина головы, — верхнюю и нижнюю часть фигуры пожирает мертвенный мрак. За бесплотной головой, за мерцающими плечами что-то ещё реет и вьется в застывшем воздухе. Как будто бы невидимые тугие струи или трепещущие языки накатываются друг на друга дрожащими призрачными волнами.

Оцепеневшие ребята, кажется, даже не дышат, только всё сильнее и сильнее напрягают немигающие глаза. Ужас смертельной бледностью покрывает их лица. А призрак всё ближе и ближе, и уже слышна его томительно тоскливая песня на непонятном языке.

И в этот звенящий от оглушительной безысходности миг старший мальчик каким-то чудом сдвигается с места и выступает вперед, спеша прикрыть собой товарищей. Резкий порыв ветра летит ему в лицо из дверного проёма — на секунду он зажмуривается и сгибается пополам, схватившись за живот. Лёгкое сияние охватывает его, словно пламя спичку, но тут же исчезает. Он сдавленно вскрикивает, и все, словно наконец проснувшись, озабоченно бросаются к нему.

Тут в коридоре вспыхивает свет. Откуда-то издалека доносится хлопанье дверей. Мальчишки, уже не медля ни секунды, закрывают дверь, ведущую на башню, и стремительной ватагой бегут назад на смотровую площадку. Ещё мгновение и гаснет огонь костра, а призрачные тени, перекрывая друг друга, перемещаются в сторону подъёмника.

***

Тинек гордым тоном заканчивает свой рассказ:

— Zaprli smo pokrov za sabo in Marjan ni niti pomislil, da je kdo na stolpu! (Мы закрыли за собой крышку, и Марьян даже и не подумал, что на башне кто-то был!)

Бэла заинтересованно:

— Как же так?..

Ирена скептически кривит рот:

— Zakaj ga sploh poslušaš?! So vse to le domišljali od strahu. Mogoče ti sam si bil prvi, ki se si bal, in govoriš o Jančeku! (Да слушаешь ты его! У страха глаза велики. Сам, небось, первый испугался, а на Янчека наговариваешь!)

Тинек запальчиво:

— Jaz! Vprašaj kogarkoli! (Я! Да, у кого хочешь, спроси!) — обращается к Бэле, — Se je res to zgodilo! Z nami je bil duh! Ne zato, ker je nas bilo strah! Seveda nas je bilo strah, ampak potem ko pa smo videli duha… (Всё так и было! И призрак был! Не потому, что мы испугались! То есть мы испугались, конечно, но потом, когда призрака увидели…)

Спор прерывается возвращением отца и бабушки. Госпожа Ковач, очевидно, чем-то недовольна и ворчит себе под нос: «Nikoli ne želijo mamo poslušati…». (Никогда мать не слушают!..)

Мартин, подойдя к столу, молча ставит на него внушительного вида пластиковую коробку и, улыбнувшись сыну, кивает жене:

— Išpektor je prišel pome. Moram mu pomagati. Torej, pojdite do šole sami, ne čakajte name, (За мной инспектор приехал. Надо ему помочь. Так что вы в школу сами отправляйтесь, меня не ждите.) — переводит взгляд на Тинека, — Zdaj si gospodar hiše. Pazi na mamo in babico! (Ты теперь за главного. Береги мать и бабушку!)

Мальчик в ответ молча и решительно сжимает губы.

Мартин поворачивается к выходу. Ирена, спохватившись, вскакивает с места:

— Kdaj ti prideš v šolo? (А когда ты в школу приедешь?)

Муж лишь пожимает плечами. За него сварливым голосом отвечает госпожа Ковач:

— Odločil se je ostati z mladimi v gradu. (Он решил с молодежью в замке остаться.)

Ирена тревожно нахмуривается, но Мартин отвечает ей твёрдым открытым взглядом, его мягкое моложавое лицо в этот момент кажется неожиданно жёстким. И женщина, тяжело вздохнув, с нежной грустью хлопает мужа ладонью по груди:

— Samo bodi previden! (Только будь осторожен!)

Всё так же молча он крепко обнимает и целует жену. Примирительно обнимает насупленную мать и под конец бодро похлопывает по плечу подбежавшего сына. Тинек, видимо, совершенно не расстроенный прощанием, возбужденно подпрыгивает на месте:

— Odsekaj mu glavo in prinesi domov! (Отруби ему голову и привези домой!)

За эти слова он немедленно получает оплеуху от возмущенной бабушки. Отец только посмеивается и снова хлопает мальца по плечу.

— Lep večer želim! (Вечер добрый!) — прощается он с сидящей за столом Бэлой и выходит.